Жалость

Будильник упал с тумбочки глубокой ночью и надрывно зазвенел. Спросонья бешено заколотилось сердце.  "Так мне и надо"- сон отступил. Я повернулась к стене, закусила край одеяла, чтоб сдержать всхлип.

В большой палате женского стационара все койки были заняты. Утром стали раздраженно выяснять, кто уронил будильник. Почему-то никто не сознавался. Женщины вяло переговаривались. Тема была одна: как так сложилась жизнь, что они оказались здесь. Из скупых монологов было понятно, что выбор у присутствующих был невелик. Всего то два варианта: либо прийти сюда, либо не приходить. Просто стечение обстоятельств. Их обстоятельства стеклись так, что они оказались здесь.

Молодая женщина в желтой ночнушке чистила апельсин. Кожица отставала плохо, сок тек по рукам. Она уже родила двоих и теперь говорила, оправдывая себя перед собой:
- Выросли. Балбесы. Нервы мне мотают. Куда еще рожать? Смотрите, как руки дрожат. - она вытянула их перед собой. Женщины напряженно смотрели на ее руки. С рук капал желтый сок. - Меня всю трясет. - обидевшись на кого-то закончила она.

В чистенькой, видимо, недавно отремонтированной палате основательно поселился страх и навязчивое чувство вины. Чтоб как-то избавиться от него, женщины находили себе занятие: перебирали в тумбочках или пили теплый больничный чай.

В длинном узком коридоре нянечка привычно возила шваброй по полу, размазывая грязь по недавно выкрашенным плинтусам. Добралась до нашей палаты и шваброй ткнула дверь, с грохотом распахнув ее. Ей не нравилась эта палата. Она макнула швабру в ведро и стала ждать, когда та немного стечет. Коричневая густая жидкость частично стекала в ведро, частично на пол. В палату вошла медсестра и заговорила с нянечкой:
- Меряйте температуру, - отвлеклась она на нас и поставила на стол банку с градусниками. Градусники тонули в серой рыхлой вате. Женщины быстро разобрали их и расселись по своим койкам. Медсестру эта полата не волновала, здесь посетительницы менялись каждые два дня, ее задачей было не допустить к операции температурящих. Температуру меряли молча.

- Мне уже пятьдесят два,- вздохнув, заговорила женщина, видимо, продолжая свои мысли вслух. - Стесняюсь я. Уже внуков надо няньчить. Да и сын через полгода из армии придет, а я ему - сестренку...

Медсестра собрала градусники.

- А нас у мамы четверо. - Все передвинули взгляды в угол. Женщина сидела, обхватив руками колени. - Два старших брата и мы с сестрой близняшки. Как мама нами беременная стала, отец сразу решил не рожать. Двоих детей хватало, да и жизнь трудная. Мать легла в больницу. И все плакала, плакала. Жалко было. А отцу не перечила. Мама тихая у нас. Так и проплакала весь день. А к вечеру, лето было, слышит - отец под окном зовет. Мать выглянула, а он ей: "Собирайся. Пошли домой". Так мы с сестрой и родились.

Я долго лежала на своей койке, уперевшись взглядом в белоснежный потолок. Слезы противно затекали в уши. Наступала весна, солнце было еще холодное. Я поднялась и, как бы невзначай, подошла к окну - внизу, под окнами, на осевшем сером снегу никого не было... Меня, как током ударило. В голове стало свободно. Вернулась к тумбочке, собрала вещи.
- Ты что? - Испуганно спросила молодая женщина в желтой ночнушке.

... На улице меня ждала весна. Я остановилась, глубоко вдохнула ее запах и он заполнил всю мою пустоту. Как хорошо. Завтра начинается Великий Пост. Я шагнула и услышала, как внутри, под сердцем, затрепетала радость...

Поделиться:
Жалость Жалость Будильник упал с тумбочки глубокой ночью и надрывно зазвенел. Спросонья бешено заколотилось сердце.  "Так мне и надо"- сон отступил. Я повернулась к стене, закусила край одеяла, чтоб сдержать всхлип. В большой палате женского стационара все койки были заняты. Утром стали раздраженно выяснять, кто уронил будильник. Почему-то никто не сознавался. Женщины вяло переговаривались. Тема была одна: как так сложилась жизнь, что они оказались здесь. Из скупых монологов было понятно, что выбор у присутствующих был невелик. Всего то два варианта: либо прийти сюда, либо не приходить. Просто стечение обстоятельств. Их обстоятельства стеклись так, что они оказались здесь. Молодая женщина в желтой ночнушке чистила апельсин. Кожица отставала плохо, сок тек по рукам. Она уже родила двоих и теперь говорила, оправдывая себя перед собой: - Выросли. Балбесы. Нервы мне мотают. Куда еще рожать? Смотрите, как руки дрожат. - она вытянула их перед собой. Женщины напряженно смотрели на ее руки. С рук капал желтый сок. - Меня всю трясет. - обидевшись на кого-то закончила она. В чистенькой, видимо, недавно отремонтированной палате основательно поселился страх и навязчивое чувство вины. Чтоб как-то избавиться от него, женщины находили себе занятие: перебирали в тумбочках или пили теплый больничный чай. В длинном узком коридоре нянечка привычно возила шваброй по полу, размазывая грязь по недавно выкрашенным плинтусам. Добралась до нашей палаты и шваброй ткнула дверь, с грохотом распахнув ее. Ей не нравилась эта палата. Она макнула швабру в ведро и стала ждать, когда та немного стечет. Коричневая густая жидкость частично стекала в ведро, частично на пол. В палату вошла медсестра и заговорила с нянечкой: - Меряйте температуру, - отвлеклась она на нас и поставила на стол банку с градусниками. Градусники тонули в серой рыхлой вате. Женщины быстро разобрали их и расселись по своим койкам. Медсестру эта полата не волновала, здесь посетительницы менялись каждые два дня, ее задачей было не допустить к операции температурящих. Температуру меряли молча. - Мне уже пятьдесят два,- вздохнув, заговорила женщина, видимо, продолжая свои мысли вслух. - Стесняюсь я. Уже внуков надо няньчить. Да и сын через полгода из армии придет, а я ему - сестренку... Медсестра собрала градусники. - А нас у мамы четверо. - Все передвинули взгляды в угол. Женщина сидела, обхватив руками колени. - Два старших брата и мы с сестрой близняшки. Как мама нами беременная стала, отец сразу решил не рожать. Двоих детей хватало, да и жизнь трудная. Мать легла в больницу. И все плакала, плакала. Жалко было. А отцу не перечила. Мама тихая у нас. Так и проплакала весь день. А к вечеру, лето было, слышит - отец под окном зовет. Мать выглянула, а он ей: "Собирайся. Пошли домой". Так мы с сестрой и родились. Я долго лежала на своей койке, уперевшись взглядом в белоснежный потолок. Слезы противно затекали в уши. Наступала весна, солнце было еще холодное. Я поднялась и, как бы невзначай, подошла к окну - внизу, под окнами, на осевшем сером снегу никого не было... Меня, как током ударило. В голове стало свободно. Вернулась к тумбочке, собрала вещи. - Ты что? - Испуганно спросила молодая женщина в желтой ночнушке. ... На улице меня ждала весна. Я остановилась, глубоко вдохнула ее запах и он заполнил всю мою пустоту. Как хорошо. Завтра начинается Великий Пост. Я шагнула и услышала, как внутри, под сердцем, затрепетала радость...
Будильник упал с тумбочки глубокой ночью и надрывно зазвенел. Спросонья бешено заколотилось сердце.  "Так мне и надо"- сон отступил. Я повернулась к стене, закусила край одеяла, чтоб сдержать всхлип. В большой палате женского стационара все койки были заняты. Утром стали раздраженно выяснять, кто уронил будильник. Почему-то никто не сознавался. Женщины вяло переговаривались. Тема была одна: как так сложилась жизнь, что они оказались здесь. Из скупых монологов было понятно, что выбор у присутствующих был невелик. Всего то два варианта: либо прийти сюда, либо не приходить. Просто стечение обстоятельств. Их обстоятельства стеклись так, что они оказались здесь. Молодая женщина в желтой ночнушке чистила апельсин. Кожица отставала плохо, сок тек по рукам. Она уже родила двоих и теперь говорила, оправдывая себя перед собой: - Выросли. Балбесы. Нервы мне мотают. Куда еще рожать? Смотрите, как руки дрожат. - она вытянула их перед собой. Женщины напряженно смотрели на ее руки. С рук капал желтый сок. - Меня всю трясет. - обидевшись на кого-то закончила она. В чистенькой, видимо, недавно отремонтированной палате основательно поселился страх и навязчивое чувство вины. Чтоб как-то избавиться от него, женщины находили себе занятие: перебирали в тумбочках или пили теплый больничный чай. В длинном узком коридоре нянечка привычно возила шваброй по полу, размазывая грязь по недавно выкрашенным плинтусам. Добралась до нашей палаты и шваброй ткнула дверь, с грохотом распахнув ее. Ей не нравилась эта палата. Она макнула швабру в ведро и стала ждать, когда та немного стечет. Коричневая густая жидкость частично стекала в ведро, частично на пол. В палату вошла медсестра и заговорила с нянечкой: - Меряйте температуру, - отвлеклась она на нас и поставила на стол банку с градусниками. Градусники тонули в серой рыхлой вате. Женщины быстро разобрали их и расселись по своим койкам. Медсестру эта полата не волновала, здесь посетительницы менялись каждые два дня, ее задачей было не допустить к операции температурящих. Температуру меряли молча. - Мне уже пятьдесят два,- вздохнув, заговорила женщина, видимо, продолжая свои мысли вслух. - Стесняюсь я. Уже внуков надо няньчить. Да и сын через полгода из армии придет, а я ему - сестренку... Медсестра собрала градусники. - А нас у мамы четверо. - Все передвинули взгляды в угол. Женщина сидела, обхватив руками колени. - Два старших брата и мы с сестрой близняшки. Как мама нами беременная стала, отец сразу решил не рожать. Двоих детей хватало, да и жизнь трудная. Мать легла в больницу. И все плакала, плакала. Жалко было. А отцу не перечила. Мама тихая у нас. Так и проплакала весь день. А к вечеру, лето было, слышит - отец под окном зовет. Мать выглянула, а он ей: "Собирайся. Пошли домой". Так мы с сестрой и родились. Я долго лежала на своей койке, уперевшись взглядом в белоснежный потолок. Слезы противно затекали в уши. Наступала весна, солнце было еще холодное. Я поднялась и, как бы невзначай, подошла к окну - внизу, под окнами, на осевшем сером снегу никого не было... Меня, как током ударило. В голове стало свободно. Вернулась к тумбочке, собрала вещи. - Ты что? - Испуганно спросила молодая женщина в желтой ночнушке. ... На улице меня ждала весна. Я остановилась, глубоко вдохнула ее запах и он заполнил всю мою пустоту. Как хорошо. Завтра начинается Великий Пост. Я шагнула и услышала, как внутри, под сердцем, затрепетала радость...