Исповедник Василий Малахов Пресвитер

Свя­щен­но­ис­по­вед­ник Ва­си­лий ро­дил­ся 30 ян­ва­ря 1873 го­да в де­ревне Дуб­ро­во Тио­стян­ской во­ло­сти Го­ро­док­ско­го уез­да Ви­теб­ской гу­бер­нии в се­мье бе­ло­рус­ско­го кре­стья­ни­на Иа­ко­ва Ма­ла­хо­ва. По окон­ча­нии Ви­теб­ско­го ду­хов­но­го учи­ли­ща Ва­си­лий по­сту­пил в Ви­теб­скую Ду­хов­ную се­ми­на­рию, ко­то­рую окон­чил в 1894 го­ду. Ва­си­лий на­ме­ре­вал­ся про­дол­жить ду­хов­ное об­ра­зо­ва­ние, но для это­го ему нуж­но бы­ло вый­ти из кре­стьян­ско­го со­сло­вия. 10 июня 1894 го­да в во­лост­ном прав­ле­нии со­сто­я­лось со­бра­ние кре­стьян Щел­бов­ско­го об­ще­ства, к ко­то­ро­му при­над­ле­жал Ва­си­лий.
Об­ще­ство со­сто­я­ло из со­ро­ка вось­ми до­мо­хо­зя­ев и на сход со­бра­лось два­дцать пять че­ло­век, имев­ших пра­во го­ло­са. В при­сут­ствии сель­ско­го ста­ро­сты кре­стьяне вы­слу­ша­ли «про­ше­ние кре­стья­ни­на... де­рев­ни Дуб­ро­во Ва­си­лия Яко­вле­ви­ча Ма­ла­хо­ва о вы­да­че ему уволь­ни­тель­но­го сви­де­тель­ства для про­дол­же­ния об­ра­зо­ва­ния»[1] и по­ста­но­ви­ли вы­дать ему уволь­ни­тель­ное сви­де­тель­ство. В свою оче­редь Ва­си­лий Яко­вле­вич дал кре­стьян­ско­му об­ще­ству под­пис­ку в том, что по при­бы­тии в Мос­ков­скую Ду­хов­ную ака­де­мию он не от­ка­жет­ся «от вступ­ле­ния в нее, а по окон­ча­нии ака­де­ми­че­ско­го кур­са — от вступ­ле­ния на ду­хов­но-учи­лищ­ную служ­бу»[2].
В 1898 го­ду Ва­си­лий окон­чил Мос­ков­скую Ду­хов­ную ака­де­мию и то­гда окон­ча­тель­но был ис­клю­чен из чис­ла кре­стьян Тио­стян­ской во­ло­сти. По­сколь­ку Ва­си­лий Яко­вле­вич обу­чал­ся за ка­зен­ный счет, то он был обя­зан за че­ты­рех­лет­нее обу­че­ние про­слу­жить шесть лет в ду­хов­но-учеб­ном ве­дом­стве, от­ку­да он не мог быть уво­лен без осо­бо­го раз­ре­ше­ния Свя­тей­ше­го Си­но­да. В 1899 го­ду Ва­си­лий Яко­вле­вич был на­зна­чен пре­по­да­ва­те­лем по ка­фед­ре срав­ни­тель­но­го бо­го­сло­вия и ис­то­рии и об­ли­че­ния рус­ско­го рас­ко­ла в Во­лын­скую Ду­хов­ную се­ми­на­рию. Ва­си­лий Яко­вле­вич был огра­ни­чен в сред­ствах и не мог за свой счет про­сле­до­вать к ме­сту служ­бы, и по­это­му ему бы­ли вы­да­ны день­ги на про­езд и жа­ло­ва­нье на ме­сяц впе­ред, за что он дал обя­за­тель­ство про­слу­жить еще два го­да в шта­те учеб­но-ду­хов­но­го ве­дом­ства.
В се­ми­на­рии Ва­си­лий Яко­вле­вич, как ши­ро­ко про­све­щен­ный и глу­бо­ко ве­ру­ю­щий че­ло­век, поль­зо­вал­ся боль­шим ува­же­ни­ем. В 1903 го­ду он ис­пол­нял обя­зан­но­сти ин­спек­то­ра се­ми­на­рии. В 1906 го­ду он был пе­ре­ме­щен на ка­фед­ру об­щей и рус­ской ис­то­рии.
В 1919 го­ду се­ми­на­рия бы­ла за­кры­та при­шед­ши­ми к вла­сти боль­ше­ви­ка­ми, и Ва­си­лий Яко­вле­вич был при­гла­шен в ка­че­стве пре­по­да­ва­те­ля в Жи­то­мир­ское учи­ли­ще пас­тыр­ства, но в но­яб­ре 1922 го­да оно так­же бы­ло за­кры­то. В это вре­мя вла­стью бы­ло со­зда­но об­нов­лен­че­ство, ко­то­рое энер­гич­но при­ня­лось за­хва­ты­вать пра­во­слав­ные хра­мы, и Ва­си­лий Яко­вле­вич стал его ак­тив­ным про­тив­ни­ком; ему ча­сто при­хо­ди­лось вы­сту­пать с до­кла­да­ми на епар­хи­аль­ных со­бра­ни­ях и всту­пать в пе­ре­пис­ку по во­про­су ис­то­рии и про­ис­хож­де­ния об­нов­лен­че­ства, как и дру­гих рас­коль­ни­че­ских уче­ний — са­мо­свят­ства, бап­тиз­ма, адвен­тиз­ма и то­му по­доб­ных.
Меч­тая о при­ня­тии са­на и цер­ков­ном слу­же­нии у се­бя на ро­дине, Ва­си­лий Яко­вле­вич в мае 1923 го­да вы­ехал в де­рев­ню Дуб­ро­во, но здесь вы­яс­ни­лось, что все свя­щен­ни­че­ские ва­кан­сии в бли­жай­ших при­хо­дах за­ня­ты, и он вер­нул­ся в Жи­то­мир. 4 ав­гу­ста 1924 го­да он был ру­ко­по­ло­жен во свя­щен­ни­ка к Иа­ко­влев­ской церк­ви в Жи­то­ми­ре и вско­ре воз­ве­ден в сан про­то­и­е­рея.
В 1926 го­ду ста­ло из­вест­но, что свя­щен­ник при­ход­ско­го хра­ма в се­ле Тио­сто, в двух вер­стах от де­рев­ни Дуб­ро­во, от­ка­зал­ся от слу­же­ния Церк­ви, и отец Ва­си­лий в но­яб­ре 1926 го­да вер­нул­ся на ро­ди­ну и по из­бра­нию при­хо­жан был на­зна­чен на­сто­я­те­лем это­го хра­ма. Жил он вме­сте с су­пру­гой Ма­ри­ей и пре­ста­ре­лым от­цом в де­ревне Дуб­ро­во, а слу­жил в Тио­сто, но по­сколь­ку се­ле­ния бы­ли раз­де­ле­ны озе­ром, ве­чер­ни отец Ва­си­лий слу­жил до­ма, и на эти служ­бы при­хо­ди­ли кто хо­тел и имел воз­мож­ность, а утре­ни и ли­тур­гии — в хра­ме. Сде­лав со­зна­тель­но вы­бор слу­же­ния Бо­гу, про­то­и­е­рей Ва­си­лий ни­че­го не бо­ял­ся и как рев­ност­но слу­жил в ка­че­стве пре­по­да­ва­те­ля бо­го­сло­вия в се­ми­на­рии, так столь же рев­ност­но — пас­ты­рем.
В июле 1927 го­да по­мощ­ник лес­ни­че­го Сте­па­но­ви­че­ско­го лес­ни­че­ства на­пра­вил до­нос на­чаль­ни­ку 10-го рай­он­но­го от­де­ле­ния ми­ли­ции: «...в июне ме­ся­це... я... по­шел на ху­тор в де­рев­ню Дуб­ро­во к Ма­ла­хо­ву Яко­ву за под­во­дой... по слу­жеб­ным де­лам, — пи­сал он. — При­шел ве­че­ром ча­сов в де­сять... В до­ме си­дел сын Ва­си­лий Ма­ла­хов… В то вре­мя ко­гда я толь­ко при­шел в ха­ту, этот са­мый поп кон­чал ка­кую-то речь, я ее не по­нял, а по­сле этой ре­чи стал го­во­рить дру­гую, что вот, до­ро­гие граж­дане... у нас на­стал та­кой свет, как ко­гда-то был в Аме­ри­ке. Жи­ли там ин­дей­цы, вла­де­ли они озе­ра­ми, ле­са­ми, ло­ви­ли ры­бу... а ко­гда при­шли ев­ро­пей­цы, то от­ня­ли у них все и пре­вра­ти­ли в сво­их ра­бов. Так же и у нас на­стал та­кой свет... при­шли боль­ше­ви­ки... от­ня­ли у нас все... Факт этот дей­стви­тель­ный, и не пер­вый и не по­след­ний... этот поп яв­ля­ет­ся контр­ре­во­лю­ци­о­не­ром, ко­то­ро­му не толь­ко нель­зя жить в тай­ном уг­лу Ме­жен­ско­го рай­о­на... а и в пре­де­лах СССР»[3].
Этот до­нос то­гда же был пе­ре­слан на­чаль­ни­кам окруж­но­го от­де­ле­ния ми­ли­ции и ОГПУ и со­про­вож­ден сле­ду­ю­щей прось­бой: «Про­шу при­нять со­от­вет­ству­ю­щие ме­ры про­тив свя­щен­ни­ка Ма­ла­хо­ва. Ес­ли по­на­до­бит­ся на Ма­ла­хо­ва ма­те­ри­ал, то та­ко­вой мож­но бу­дет со­брать»[4].
22 июля по­сле­до­ва­ло рас­по­ря­же­ние на­чаль­ни­ка окруж­но­го от­де­ле­ния ми­ли­ции: «На­до за­нять­ся этим ти­пом и как сле­ду­ет разо­брать­ся»[5].
По­сле это­го со­труд­ни­ки ОГПУ ста­ли до­пра­ши­вать мест­ных жи­те­лей, до­би­ва­ясь от них нуж­ных им по­ка­за­ний. 12 но­яб­ря один из та­ких сви­де­те­лей по­ка­зал, что од­на­жды во вре­мя по­хо­рон про­то­и­е­рей Ва­си­лий об­ра­тил­ся с ре­чью к со­брав­шим­ся, ска­зав, что по­чив­ший не ве­ро­вал в Бо­га, был за­ве­ден дур­ны­ми людь­ми на непра­виль­ную до­ро­гу, но пе­ред смер­тью по­ка­ял­ся в сво­их гре­хах. «Да­лее свя­щен­ник Ма­ла­хов вы­ра­зил­ся, что при­дет то вре­мя, что все вра­ги на­шей ре­ли­гии бу­дут стер­ты с ли­ца зем­ли, и зна­чит то, что свя­щен­ник Ма­ла­хов на­де­ет­ся на ан­гли­чан. По­сле та­ких слов Ма­ла­хов вы­шел на ули­цу, где бы­ли ста­ри­ки, ко­их он про­сил в слу­чае ка­ко­го-ли­бо недо­ра­зу­ме­ния, чтобы они его за­щи­ти­ли... Да­лее свя­щен­ник Ма­ла­хов на Ра­до­ни­цу... мо­лил­ся Бо­гу за упо­кой... и то­же ска­зал, что вот, как лю­ди в на­сто­я­щее вре­мя го­во­рят без вся­ких про­во­лок и слы­шат друг дру­га, так эти по­кой­ни­ки слы­шат на­шу мо­лит­ву. Во­об­ще, свя­щен­ник Ма­ла­хов враг со­вет­ской вла­сти»[6].
Этих по­ка­за­ний ока­за­лось до­ста­точ­но для аре­ста свя­щен­ни­ка, и 13 де­каб­ря 1927 го­да, ко­гда отец Ва­си­лий вер­нул­ся до­мой по­сле хож­де­ния по при­хо­ду с тре­ба­ми, он был аре­сто­ван со­труд­ни­ка­ми ОГПУ. Обыск в квар­ти­ре и со­об­ще­ние, что он аре­сто­ван, отец Ва­си­лий встре­тил со­вер­шен­но спо­кой­но, за­явив со­труд­ни­ку ОГПУ: «Я при­нял сан свя­щен­ни­ка недав­но, но я при­нял его со­вер­шен­но со­зна­тель­но, хо­ро­шо по­ни­мая, что я этим са­мым под­пи­сал се­бе ор­дер ГПУ на пра­во у ме­ня обыс­ков и аре­ста, а воз­мож­но и ссыл­ки»[7].
Од­новре­мен­но вме­сте с про­то­и­е­ре­ем Ва­си­ли­ем, во ис­пол­не­ние об­ще­го пла­на по уни­что­же­нию Церк­ви, бы­ли аре­сто­ва­ны и за­клю­че­ны в ви­теб­скую тюрь­му бла­го­чин­ный, свя­щен­ник и цер­ков­ный ста­ро­ста од­но­го из бли­жай­ших при­хо­дов.
Спу­стя несколь­ко дней по­сле аре­ста от­ца Ва­си­лия, ста­ро­ста хра­ма, по­со­ве­щав­шись с кре­стья­на­ми-при­хо­жа­на­ми, ре­шил на­пра­вить в Ви­теб­ский окруж­ной от­дел ОГПУ хо­да­тай­ство об осво­бож­де­нии аре­сто­ван­но­го пас­ты­ря. Без­мер­но ува­жая свя­щен­ни­ка и бу­дучи со­вер­шен­но уве­ре­ны в его неви­нов­но­сти, при­хо­жане пи­са­ли: «Мы, ни­же­под­пи­сав­ши­е­ся граж­дане Тио­стов­ской цер­ков­ной об­щи­ны, по­ра­же­ны аре­стом сво­е­го ду­хов­но­го пас­ты­ря, от­ца Ва­си­лия Ма­ла­хо­ва, так как, не ви­дя в нем ни­че­го про­тив­но­го вла­сти, а на­обо­рот, слы­ша от него в про­по­ве­дях, что мы долж­ны вла­сти по­ви­но­вать­ся, счи­та­ем его неви­нов­ным, а по­то­му и про­сим власть его осво­бо­дить»[8].
Пись­мо бы­ло пе­ре­пи­са­но во мно­гих эк­зем­пля­рах, и чле­ны цер­ков­но­го со­ве­та разо­шлись по де­рев­ням при­хо­да, для то­го чтобы все при­хо­жане мог­ли под ним под­пи­сать­ся. Под пись­мом под­пи­са­лось бо­лее трех­сот че­ло­век, и оно бы­ло на­прав­ле­но в ка­че­стве хо­да­тай­ства в ОГПУ.
Вы­зван­ный на до­прос отец Ва­си­лий, от­ве­чая на во­про­сы сле­до­ва­те­ля, ска­зал: «В предъ­яв­лен­ном мне об­ви­не­нии ви­нов­ным се­бя не при­знаю и по­яс­няю, что за­се­да­ния цер­ков­но­го со­ве­та обыч­но бы­ва­ли от­кры­ты­ми, с при­сут­стви­ем на них от од­но­го до пя­ти по­сто­рон­них лиц и на ука­зан­ных за­се­да­ни­ях об­суж­да­лись ис­клю­чи­тель­но при­ход­ские де­ла без вся­ко­го укло­на в сто­ро­ну по­ли­ти­ки. С про­па­ган­дой по при­хо­ду я ни­ко­гда не разъ­ез­жал и ни­ко­гда ею не за­ни­мал­ся... О ско­ром па­де­нии со­вет­ской вла­сти не толь­ко ни­ко­гда не го­во­рил, а на­про­тив, и с цер­ков­ной ка­фед­ры, и в част­ных раз­го­во­рах го­во­рил о... необ­хо­ди­мо­сти по­ми­но­ве­ния вла­сти... В кон­це про­шло­го или на­ча­ле те­ку­ще­го го­да на по­гре­бе­нии... быв­ше­го без­бож­ни­ка, по­том по­ка­яв­ше­го­ся и при­ча­стив­ше­го­ся, го­во­рил речь ис­клю­чи­тель­но ре­ли­ги­оз­но­го ха­рак­те­ра про­тив без­бо­жия, по­ло­жив в ос­но­ву сло­ва Свя­щен­но­го Пи­са­ния... Свой арест счи­таю непо­нят­ным для се­бя, и неволь­но яв­ля­ет­ся мысль, что моя энер­гич­ная пас­тыр­ская де­я­тель­ность мог­ла воз­бу­дить про­тив ме­ня мест­ные неве­ру­ю­щие кру­ги, ко­то­рые сде­ла­ли на ме­ня до­нос, об­ви­няя в по­ли­ти­че­ских пре­ступ­ле­ни­ях. Счи­таю необ­хо­ди­мым вы­зов сви­де­те­лей со сво­ей сто­ро­ны, ко­то­рые мною бу­дут ука­за­ны при де­таль­ном до­про­се по каж­до­му от­дель­но­му пунк­ту»[9].
31 де­каб­ря 1927 го­да сек­ре­тарь мест­ной пар­тий­ной ячей­ки и из­бач на­пра­вил за­яв­ле­ние в Ви­теб­ское ОГПУ, в ко­то­ром пи­сал, что по­сле аре­ста свя­щен­ни­ка «цер­ков­ный со­вет сроч­но со­звал свое за­се­да­ние... на ко­то­ром, как вид­но, ре­ши­ли вы­ру­чить сво­е­го по­па... со­ста­ви­ли под­пис­ные ли­сты... о его бла­го­на­деж­но­сти и на­ча­ли усерд­но со­би­рать под­пи­си сре­ди на­се­ле­ния... Этот во­прос вче­ра об­суж­дал­ся у нас на за­кры­том за­се­да­нии парт­груп­пы, где по­ру­чи­ли мне до­не­сти в Ви­теб­ское ОГПУ о на­сто­я­щих фак­тах и про­сить об аре­сте со­би­ра­те­лей под­пи­сей и рас­кры­тии лиц, со­зы­вав­ших за­кры­тые со­бра­ния цер­ков­но­го со­ве­та без ве­до­ма сель­со­ве­та»[10].
По­сле это­го на­ча­лись до­про­сы при­хо­жан, под­пи­сав­ших про­ше­ние об осво­бож­де­нии свя­щен­ни­ка; с осо­бен­ным при­стра­сти­ем до­пра­ши­ва­ли цер­ков­но­го ста­ро­сту. Он дол­го не со­гла­шал­ся ого­ва­ри­вать свя­щен­ни­ка, но по­сле то­го, как со­труд­ни­ки ОГПУ ему за­яви­ли, что при обыс­ке у свя­щен­ни­ка най­де­ны ан­ти­со­вет­ские до­ку­мен­ты, изоб­ли­ча­ю­щие его пре­ступ­ную де­я­тель­ность, ста­ро­ста под­пи­сал­ся под про­то­ко­лом до­про­са: «Те­перь я убе­дил­ся, что Ма­ла­хов Ва­си­лий от­но­сит­ся враж­деб­но к со­вет­ской вла­сти... при­го­вор, ко­то­рый я по­слал от об­щи­ны с прось­бой осво­бо­дить Ма­ла­хо­ва, про­шу... счи­тать для су­деб­но­го ор­га­на недей­стви­тель­ным, о чем я по­став­лю в из­вест­ность цер­ков­ную об­щи­ну...»[11]
Вско­ре ста­ро­ста вы­сту­пил в церк­ви пе­ред ве­ру­ю­щи­ми. Свя­щен­ни­ка «аре­сто­ва­ли за то, — ска­зал он, — что он вел аги­та­цию про­тив со­вет­ской вла­сти, это до­ка­за­но... тем, что у него при обыс­ке на­шли пись­ма контр­ре­во­лю­ци­он­но­го ха­рак­те­ра... нам та­кой свя­щен­ник не ну­жен»[12].
До­ку­мен­та­ми, най­ден­ны­ми при обыс­ке со­труд­ни­ка­ми ОГПУ, бы­ли от­рыв­ки из пи­сем, ко­то­рые про­то­и­е­рей Ва­си­лий пи­сал раз­ным лю­дям, по боль­шей ча­сти свя­щен­ни­кам. Он, на­при­мер, пи­сал, имея в ви­ду гри­го­ри­ан­цев: «…С од­ним из епи­ско­пов но­вой груп­пы я на­хо­жусь в пе­ре­пис­ке и имею све­де­ния, так ска­зать, из пер­во­ис­точ­ни­ка. Физио­но­мия и ха­рак­тер но­вой груп­пы мне яс­ны. Неко­то­рые из епи­ско­пов ее из Моск­вы уже воз­вра­ти­лись на свои ка­фед­ры. Од­на­ко ду­маю, что от­но­ше­ние к груп­пе со сто­ро­ны пра­во­слав­но­го на­се­ле­ния бу­дет та­кое же, как и к об­нов­лен­че­ству. Тре­тье­го дня я по­лу­чил ре­зо­лю­цию мит­ро­по­ли­та Пет­ра на пред­став­ле­нии груп­пы, где он устра­ня­ет быв­ших ме­сто­блю­сти­те­лей, Сер­гия и дру­гих, и на­зна­ча­ет трех но­вых из груп­пы, все-та­ки вер­хов­ные пра­ва остав­ляя за со­бой. Очень стран­но! Под­клад­ки все­го это­го мы, ко­неч­но, не зна­ем. Во вся­ком слу­чае, это по­след­нее рас­по­ря­же­ние Пет­ра (ес­ли я о нем имею точ­ные све­де­ния) юри­ди­че­ско­го зна­че­ния не име­ет: как ли­ца, на­хо­дя­ще­го­ся не на сво­бо­де, как ни­кем не упол­но­мо­чен­но­го свое ме­сто­блю­сти­тель­ство пе­ре­да­вать дру­гим ли­цам. Мы, зна­чит, в от­но­ше­нии ко всем этим дей­стви­ям мит­ро­по­ли­та Пет­ра со­хра­ня­ем за со­бой пол­ную сво­бо­ду.
При­ни­мая во вни­ма­ние пре­це­ден­ты ис­то­рии, ду­маю, что ука­зан­ный опыт со­гла­ша­тель­ства еще не по­след­ний. И судь­ба его бу­дет та же, что и всех пред­ше­ству­ю­щих: ни­ко­гда ком­про­мис­сы и уступ­ки це­ли не до­сти­га­ли и ни од­ной из сто­рон не удо­вле­тво­ря­ли...»[13]
В дру­гих со­хра­нив­ших­ся от­рыв­ках пи­сем чи­та­ем: «На­пи­сал уже два лист­ка, а меж­ду тем пи­сать еще мно­го. По­ста­ра­юсь осталь­ное вме­стить в этот ли­стик. Мне ка­жет­ся, что, опус­кая псал­мы в на­ча­ле утре­ни и встав­ляя вме­сто них или по­лу­нощ­ни­цу или утрен­ние мо­лит­вы, Вы де­ла­е­те пра­виль­но и хо­ро­шо. На­ча­ло утре­ни — спе­ци­аль­ное мо­ле­ние о ца­ре: ка­кой оно име­ет смысл ныне? Ана­хро­низм, ни­чем не вы­зы­ва­е­мый. Пре­вра­щать же это мо­ле­ние в сво­е­го ро­да де­мон­стра­цию (как де­ла­ют неко­то­рые) неум­но. Что же ка­са­ет­ся со­вер­ше­ния Ва­ми Пре­ждео­свя­щен­ных в по­не­дель­ник или втор­ник, или в ка­кой-ни­будь дру­гой день, не ука­зан­ный уста­вом, то это­го я не одоб­ряю. Нель­зя ид­ти про­тив тра­ди­ций Церк­ви Пра­во­слав­ной и на­ру­шать их са­мо­воль­но. На что ана­хро­низ­мом яв­ля­ют­ся ек­те­нии и мо­лит­вы об огла­шен­ных, но и их са­мо­воль­но вы­бра­сы­вать нель­зя.
Во­прос об от­но­ше­нии Пра­во­слав­но­го Во­сто­ка к об­нов­лен­че­ству ме­ня очень ин­те­ре­су­ет, и преж­де я имел воз­мож­ность сле­дить за де­та­ля­ми это­го от­но­ше­ния. Те­перь, к со­жа­ле­нию, этой воз­мож­но­сти я не имею. Кор­ре­спон­ден­ты по это­му во­про­су по­че­му-то не пи­шут. Что на Во­сто­ке об­нов­лен­че­ство кре­ди­том не поль­зу­ет­ся, в этом я глу­бо­ко убеж­ден; что во­сточ­ные пат­ри­ар­хи, ко­то­рые с на­ши­ми об­нов­лен­ца­ми об­ме­ни­ва­ют­ся лю­без­ны­ми по­сла­ни­я­ми, с ни­ми не бу­дут вме­сте мо­лить­ся, это, ка­жет­ся, то­же не под­ле­жит со­мне­нию; что во всех этих лю­без­но­стях с Во­сто­ка про­яв­ля­ет­ся обыч­ная по­ли­ти­ка “во­сточ­ных че­ло­ве­ков”, на­деж­да на “бак­шиш”; что на во­сточ­ных на­ших бра­тий в сто­ро­ну об­нов­лен­че­ства есть дав­ле­ние со вне: опять и это­го от­ри­цать нель­зя... но до­ка­зать все это, так ска­зать, с по­лич­ным в ру­ках, мы не име­ем воз­мож­но­сти, по­то­му что раз­об­ще­ны с Во­сто­ком. Ко­гда я с гла­зу на глаз го­во­рил с людь­ми, близ­ки­ми к Во­сто­ку, они все вы­ше на­пи­сан­ное под­твер­жда­ли и разъ­яс­ня­ли, те­перь же пись­мен­но про­дол­жить свои со­об­ще­ния стес­ня­ют­ся...»[14]
«...Вы го­во­ри­те: как разо­брать­ся по­лу­гра­мот­но­му по­пу во всех дряз­гах об­нов­лен­цев с ти­хо­нов­ца­ми? Нече­го и раз­би­рать­ся — на­до толь­ко ид­ти пря­мым пу­тем и иметь чи­стую со­весть. Ло­ги­ка про­стая: “те­перь сму­та, раз­ные спо­ры, но­вые про­ек­ты и то­му по­доб­ное. Ес­ли я вме­ша­юсь во все это, лег­ко мо­гу за­блу­дить­ся. Я ис­по­ве­даю свою ве­ру во Свя­тую Цер­ковь. Она все­гда бы­ла, есть и бу­дет до скон­ча­ния ве­ка. И на­ша Рус­ская Цер­ковь — свя­тая, что до­ка­зы­ва­ет­ся сон­мом ве­ли­ких пра­вед­ни­ков, быв­ших в ней, из ко­их один недав­ний — пре­по­доб­ный Се­ра­фим. По­это­му бу­ду и я вер­но дер­жать­ся Пре­да­ния. В ос­но­ву возь­му свя­тое Еван­ге­лие, а в ру­ко­вод­ство “Корм­чую”, или “Кни­гу пра­вил”. То­гда я бу­ду спо­ко­ен. То­гда я не по­гре­шу. Мо­жет быть, кое-ка­кая чист­ка в Церк­ви и на­доб­на — ее и сде­ла­ем, ко­гда на­сту­пит бо­лее спо­кой­ное вре­мя. Ко­гда бу­ря на мо­ре, не вре­мя за­ни­мать­ся убор­кой ко­раб­ля”. — Но не так обыч­но рас­суж­да­ют по­лу­гра­мот­ные по­пы. Лу­ка­вая со­весть сей­час же на­чи­на­ет сму­щать их: смот­ри, ку­да луч­ше при­стать, смот­ри, где вы­год­ней, где без­опас­ней и то­му по­доб­ное. И они ме­чут­ся из сто­ро­ны в сто­ро­ну. И до­сти­га­ют как раз об­рат­ных це­лей: вме­сто вы­го­ды — по­сто­ян­ные тре­во­ги и непри­ят­но­сти...
“Осан­на”, а зав­тра: “рас­пни”. Вер­но. И Гос­подь Иисус “не вве­рял Се­бя им”… Ни­что че­ло­ве­че­ское непо­сто­ян­но. Ни­ко­гда пас­тырь не мо­жет по­ло­жить­ся и на сво­их па­со­мых, на их пре­дан­ность ему. Од­на толь­ко есть незыб­ле­мая ска­ла на зем­ле — Цер­ковь Хри­сто­ва. Ее дол­жен, несо­мнен­но, и дер­жать­ся каж­дый, со­блю­дать ве­ру и вер­ность ей. То­гда он мо­жет быть вполне уве­рен, что Ве­ли­кий Корм­чий Церк­ви не оста­вит его в бе­де. Это — ис­тин­но, неоспо­ри­мо. Толь­ко ве­ра! Хоть ма­ко­вое зер­ныш­ко! Не сму­щай­ся вре­мен­ны­ми бед­стви­я­ми и “будь ве­рен до смер­ти”...»[15]
14 ян­ва­ря 1928 го­да сле­до­ва­тель вы­звал на до­прос за­ве­ду­ю­ще­го из­бой-чи­таль­ней, и он по­ка­зал, что вско­ре по­сле при­ез­да свя­щен­ни­ка Ва­си­лия Ма­ла­хо­ва до него «на­ча­ли до­но­сить­ся слу­хи, что... при­е­хал ба­тюш­ка, слу­жит хо­ро­шо и го­во­рит хо­ро­шо. Я на­чал при­слу­ши­вать­ся к на­се­ле­нию, по­се­щав­ше­му цер­ковь, рас­спра­ши­вать, как слу­жит, что го­во­рит. Ра­бо­тая в из­бе-чи­тальне, мне при­хо­дит­ся иметь боль­ше де­ла с мо­ло­де­жью. Од­на­жды де­вуш­ки, при­дя ве­че­ром в из­бу-чи­таль­ню, го­во­рят мне: “Зна­ешь что? Поп в церк­ви го­во­рил, чтобы мо­ло­дежь не хо­ди­ла на ки­но и в из­бу-чи­таль­ню петь ком­со­моль­ские пес­ни, на­зы­вал их ан­ти­хри­сти­ан­ски­ми”.
Был и та­кой слу­чай. Ста­ро­ста цер­ков­ный при­хо­дит в наш По­лов­ский ко­опе­ра­тив и спра­ши­ва­ет у пред­се­да­те­ля: есть ли у вас де­ше­вень­кие пла­точ­ки го­лов­ные; на во­прос: за­чем, он от­ве­тил, что ба­тюш­ка хо­чет по­да­рить их де­вуш­кам, ко­то­рые хо­дят петь в цер­ковь...
В 1926 го­ду на Рож­де­ство — мне пе­ре­да­ва­ли — что Ма­ла­хов в про­по­ве­ди пе­ред на­ро­дом вы­ра­зил­ся так: “Мы се­го­дня не бу­дем вспо­ми­нать Ка­ли­ни­ных и Чер­вя­ко­вых, а бу­дем вспо­ми­нать на­ше­го до­ро­го­го Гос­по­да Иису­са Хри­ста...”»[16].
В на­ча­ле фев­ра­ля 1928 го­да со­труд­ни­ки ОГПУ со­ста­ви­ли об­ви­ни­тель­ное за­клю­че­ние: «При­ни­мая недо­ста­точ­ность со­бран­ных по де­лу до­ка­за­тельств для пе­ре­да­чи де­ла в об­ще­су­деб­ном по­ряд­ке, но усмат­ри­вая их со­ци­аль­ную опас­ность... на­сто­я­щее де­ло на­пра­вить... на вне­су­деб­ное раз­би­ра­тель­ство Осо­бо­го Со­ве­ща­ния при Кол­ле­гии ОГПУ...»[17]
5 фев­ра­ля 1928 го­да про­то­и­е­рей Ва­си­лий на­пра­вил в Ви­теб­ское ОГПУ за­яв­ле­ние, в ко­то­ром пи­сал: «...4-го се­го фев­ра­ля сле­до­ва­те­лем... мне бы­ло объ­яв­ле­но, что след­ствие по мо­е­му де­лу за­кон­че­но. Объ­яв­ле­ние это яви­лось для ме­ня неко­то­рою неожи­дан­но­стью, так как по­сле тре­тье­го до­про­са, быв­ше­го 6 ян­ва­ря, я ждал еще чет­вер­то­го... На чет­вер­том же до­про­се я хо­тел сде­лать неко­то­рые до­пол­ни­тель­ные по­ка­за­ния и разъ­яс­не­ния.
Преж­де все­го я хо­тел вы­яс­нить во­прос об “ан­гли­ча­нах”, о ко­то­рых упо­ми­на­лось ми­мо­хо­дом на вто­ром и тре­тьем до­про­сах, при­чем на вто­ром до­про­се мне ста­ви­лось в ви­ну, что я “го­во­рил об ан­гли­ча­нах”, без ука­за­ния ме­ста и вре­ме­ни мо­ей ре­чи, а во вре­мя тре­тье­го до­про­са уже опре­де­лен­но бы­ло ска­за­но, что об ан­гли­ча­нах я го­во­рил на по­гре­бе­нии... Сна­ча­ла я ни­как не мог при­пом­нить: к че­му при­пле­лись “ан­гли­чане” в по­гре­баль­ной ре­чи, но по­том но­чью, по­сле тре­тье­го до­про­са, на­ко­нец при­пом­нил: да, об ан­гли­ча­нах я упо­ми­нал. Речь моя бы­ла на­прав­ле­на про­тив неве­рия, без­бо­жия. При­во­дя до­ка­за­тель­ства про­тив неве­рия, я ска­зал меж­ду про­чим сле­ду­ю­щее: “Вам го­во­рят, что в Бо­га ве­ру­ют толь­ко лю­ди неуче­ные, неве­же­ствен­ные, а уче­ные в Бо­га не ве­ру­ют. Неправ­да. Я сей­час мо­гу на­звать мно­го уче­ных лю­дей, ко­то­рые ве­ри­ли в Бо­га; но не бу­ду за­труд­нять вас, ука­жу вам толь­ко на дру­гие на­ро­ды: нем­цев, ан­гли­чан, аме­ри­кан­цев. Они об­ра­зо­ван­ней нас, а меж­ду тем в Бо­га ве­ру­ют, осо­бен­но ан­гли­чане. Как свя­то ан­гли­чане чтут вос­крес­ные дни! Ни­кто не ра­бо­та­ет; в празд­нич­ные дни они по­се­ща­ют свои церк­ви, а до­ма стар­шие чи­та­ют свя­тую кни­гу — Биб­лию, а млад­шие слу­ша­ют”[18]. Так вот от­ку­да взя­лись “ан­гли­чане”! Ин­те­рес­но толь­ко, в ка­кую кон­цеп­цию по­ста­вил их в мо­ей ре­чи кор­ре­спон­дент ОГПУ?!
На тре­тьем же до­про­се мне бы­ло ука­за­но на мои сло­ва на по­гре­бе­нии: “...будь­те сви­де­те­ли, что я ни­че­го не го­во­рил про­тив вла­сти”. При­по­ми­наю, что эти сло­ва бы­ли ска­за­ны, од­на­ко не во вре­мя са­мой ре­чи, а на дво­ре, по­сле от­пе­ва­ния по­кой­ни­ка. Бы­ло так: два-три че­ло­ве­ка из при­сут­ству­ю­щих об­ра­ти­лись ко мне с пре­ду­пре­жде­ни­ем: “Ба­тюш­ка, не тро­гай­те вы этих без­бож­ни­ков, сде­ла­ют они вам ка­кую-ни­будь бе­ду”. На что я от­ве­тил: “Что ж! Пусть де­ла­ют! Власть да­ла нам пол­ную сво­бо­ду ве­сти ре­ли­ги­оз­ную и ан­ти­ре­ли­ги­оз­ную про­па­ган­ду; я го­во­рил про­тив без­бо­жия; пусть на ме­ня кле­ве­щут; про­тив вла­сти я не го­во­рил: вы са­ми то­му сви­де­те­ли”. По­доб­ная же ре­пли­ка со сто­ро­ны мо­их слу­ша­те­лей и та­кой при­бли­зи­тель­но от­вет мой один или два ра­за бы­ва­ли и по­сле бо­го­слу­же­ния в церк­ви, ко­гда я гро­мил ху­ли­ган­ство, страсть к сквер­но­сло­вию, нрав­ствен­ную рас­пу­щен­ность и про­чее де­ре­вен­ской мо­ло­де­жи. Слу­ша­те­ли име­ли ос­но­ва­ние ме­ня пре­ду­пре­ждать — до ме­ня не раз до­хо­ди­ли угро­зы ча­сти рас­пу­щен­ной мо­ло­де­жи по мо­е­му адре­су...
Во­об­ще же, в ре­зуль­та­те всех след­ствен­ных до­про­сов по мо­е­му де­лу... я счи­таю дол­гом за­явить, что счи­таю се­бя со­вер­шен­но неви­нов­ным в предъ­яв­лен­ных мне об­ви­не­ни­ях. До­но­сы с ме­ста и дру­гие дан­ные, ко­то­рые мне бы­ли предъ­яв­ле­ны на след­ствии, не име­ют под со­бой ни­ка­ко­го фак­ти­че­ско­го ос­но­ва­ния или же оши­боч­но по­ни­ма­ют­ся... Несо­мнен­но, мои по­ка­за­ния под­твер­ди­ли бы и сви­де­те­ли, ко­то­рых я мог бы пред­ста­вить в слу­чае су­деб­но­го раз­би­ра­тель­ства мо­е­го де­ла...»[19]
28 фев­ра­ля 1928 го­да отец Ва­си­лий на­пра­вил но­вое за­яв­ле­ние в ОГПУ: «13 де­каб­ря ми­нув­ше­го го­да я был аре­сто­ван аген­том Ви­теб­ско­го ОГПУ; с то­го вре­ме­ни уже два ме­ся­ца том­люсь в ис­прав­до­ме, обыч­ным по­ряд­ком под­вер­гал­ся до­про­сам в ОГПУ... Все это вре­мя я вни­ма­тель­но от­но­сил­ся ко все­му про­ис­хо­дя­ще­му, тща­тель­но ана­ли­зи­ро­вал свою ми­нув­шую жизнь в от­но­ше­нии ее по­ли­ти­че­ской бла­го­на­деж­но­сти, ста­рал­ся про­ник­нуть в суть предъ­яв­лен­но­го мне об­ви­не­ния — и тем не ме­нее до­се­ле ни­как не мог по­нять: за что я аре­сто­ван, в чем ме­ня об­ви­ня­ют?.. Внук и сын бед­ных кре­стьян, я на при­ме­ре сво­их де­да и от­ца ви­дел про­из­вол вла­сти по­ме­щи­ков, ви­дел мно­гие неправ­ды быв­ше­го со­ци­аль­но­го строя, на се­бе са­мом я ис­пы­тал, как труд­но бы­ло мне, кре­стьян­ско­му маль­чи­ку, про­би­вать се­бе до­ро­гу! В го­ды уче­ния сколь­ко при­хо­ди­лось мне пе­ре­но­сить неза­слу­жен­ных обид, про­гло­тить горь­ких слез! С дет­ства, с мо­ло­ком ма­те­ри в мою кровь всо­са­лись, с од­ной сто­ро­ны, от­вра­ще­ние ко вся­ко­му на­си­лию, ко вся­кой со­ци­аль­ной неспра­вед­ли­во­сти, со­ци­аль­но­му нера­вен­ству, с дру­гой сто­ро­ны — лю­бовь к на­ро­ду, то “де­мо­кра­ти­че­ское на­прав­ле­ние”, ко­то­рое от­ме­ча­лось во мне мо­и­ми недоб­ро­же­ла­те­ля­ми и ча­сто ста­ви­лось мне на вид. Я жил и слу­жил все­гда с мыс­лью окон­чить жизнь у се­бя на ро­дине, на сво­ем ро­до­вом ху­то­ре, сре­ди род­ной при­ро­ды... За три­на­дцать ме­ся­цев служ­бы на ро­дине я ста­рал­ся при­не­сти по­силь­ную поль­зу сво­е­му род­но­му при­хо­ду. Спрос на мой труд был, и я удо­вле­тво­рял его чест­но, со­от­вет­ствен­но сво­е­му зва­нию и слу­же­нию. Не умол­кая я звал сво­их па­со­мых быть хо­ро­ши­ми хри­сти­а­на­ми и чест­ны­ми граж­да­на­ми, чуж­ды­ми совре­мен­ных недо­стат­ков: нрав­ствен­ной рас­пу­щен­но­сти, ху­ли­ган­ства, бан­ди­тиз­ма и то­му по­доб­но­го. Осо­бен­но я звал к это­му мо­ло­дежь. Сло­во враж­ды, аги­та­ции про­тив со­вет­ской вла­сти с мо­их уст ни­ко­гда не схо­ди­ло. Власть для ме­ня все­гда бы­ла “Бо­жьим уста­нов­ле­ни­ем”, су­ще­ству­ю­щим и дей­ству­ю­щим по во­ле Бо­жи­ей...
Кон­крет­ных об­ви­не­ний в том, что я воз­буж­даю на­се­ле­ние к мас­со­вым вол­не­ни­ям... на след­ствии мне не бы­ло предъ­яв­ле­но. Я не счи­таю се­рьез­ным об­ви­не­ни­ем 2-3-4 до­но­са с ме­ста, буд­то бы я го­во­рил, что “со­вет­ской вла­сти на­сту­пит ко­нец”, что во­об­ще “аги­ти­ро­вал про­тив вла­сти” или что-то в этом ро­де. По­то­му что об­ста­нов­ка, в ко­то­рой мне при­пи­сы­ва­ет­ся про­из­не­се­ние этих слов, в до­но­сах на ме­ня ри­су­ет­ся до то­го непод­хо­дя­щей, до то­го не со­от­вет­ству­ю­щей при­пи­сы­ва­е­мой ей це­ли, что от­па­да­ет и са­мая ве­ро­ят­ность пре­ступ­ле­ния! Это я разъ­яс­нил в лич­ных по­ка­за­ни­ях, ко­то­рые да­ле­ко не все бы­ли за­фик­си­ро­ва­ны в след­ствен­ных про­то­ко­лах... это же с оче­вид­но­стью мог­ли бы по­ка­зать и сви­де­те­ли, ко­их я мог бы пред­ста­вить и с прось­бой о вы­зо­ве ко­их об­ра­щал­ся к след­ствен­ной вла­сти. Что боль­ше име­ет си­лы: жал­кие до­но­сы 2-3-4 лиц, ру­ко­во­ди­мых пред­взя­тым предубеж­де­ни­ем про­тив “по­па”, или го­лос со­тен лю­дей, сви­де­тель­ству­ю­щих про­тив­ное?! Я взы­вал и взы­ваю к глас­но­му раз­бо­ру мо­е­го де­ла — све­та глас­но­сти я не бо­юсь, — но это­го до­пу­ще­но не бы­ло. Как же? Чем мне оправ­дать­ся? За ме­ня по­дал хо­да­тай­ство мой при­ход. Это­го хо­да­тай­ства я не чи­тал, од­на­ко уве­рен — в нем с до­ста­точ­ной яс­но­стью под­черк­нут ха­рак­тер мо­ей де­я­тель­но­сти в при­хо­де, имен­но: на что эта де­я­тель­ность бы­ла на­прав­ле­на — на по­ли­ти­че­скую ли сто­ро­ну жиз­ни или ре­ли­ги­оз­но-цер­ков­ную. Все ин­те­ре­сы мои и вся ра­бо­та моя в при­хо­де вра­ща­лись в сфе­ре жиз­ни ре­ли­ги­оз­ной.
...Я по­кор­ней­ше про­шу Пол­но­моч­ное Го­судар­ствен­ное По­ли­ти­че­ское Управ­ле­ние... ан­ну­ли­ро­вать мое де­ло, а ме­ня осво­бо­дить от неза­слу­жен­но­го мною за­клю­че­ния в ис­прав­до­ме... ес­ли же выс­шая власть най­дет что-ли­бо невы­яс­нен­ным в мо­ем де­ле, то по­кор­ней­ше про­шу под­верг­нуть его глас­но­му су­деб­но­му раз­би­ра­тель­ству, чтобы я сам мог ви­деть, в чем ме­ня об­ви­ня­ют, рав­но как мог бы и сво­и­ми разъ­яс­не­ни­я­ми и сви­де­тель­ски­ми по­ка­за­ни­я­ми уста­но­вить свою неви­нов­ность. Воз­мож­ных на­ка­за­ний и ли­ше­ния я не бо­юсь, но, преж­де все­го и боль­ше все­го, я ищу прав­ды. Я ве­рю, что эта прав­да есть и выс­шая власть ее мне ока­жет»[20].
По­сле за­яв­ле­ния свя­щен­ни­ка де­ло вновь по­сту­пи­ло на рас­смот­ре­ние ОГПУ и про­ку­ра­ту­ры, и 19 мар­та 1928 го­да про­ку­рор в сво­ем за­клю­че­нии на­пи­сал: «...несмот­ря на от­сут­ствие в де­ле до­ста­точ­ных улик для пре­да­ния об­ви­ня­е­мых су­ду... пре­бы­ва­ние их... в п