Священномученик Уар (Шмарин), Липецкий Епископ

Свя­щен­но­му­че­ник Уар (в ми­ру Петр Алек­се­е­вич Шма­рин) ро­дил­ся 11 ок­тяб­ря 1880 го­да в се­ле Но­во-Си­тов­ка Там­бов­ской гу­бер­нии в бед­ной кре­стьян­ской се­мье Алек­сея и Мар­фы Шма­ри­ных. У них бы­ло три­на­дцать де­тей, но до взрос­ло­го воз­рас­та до­жи­ли толь­ко Петр и его сест­ра. Отец умер ра­но, и Мар­фе Фила­тьевне од­ной при­шлось рас­тить и вос­пи­ты­вать де­тей. Петр с ше­сти лет по­мо­гал ма­те­ри по хо­зяй­ству. Пер­вым его де­лом бы­ло па­сти гу­сей.
В хра­ме се­ла Но­во-Си­тов­ка слу­жил мо­ло­дой свя­щен­ник; его же­на бы­ла до­че­рью свя­щен­ни­ка то­го же при­хо­да, ко­то­рый по­сле ру­ко­по­ло­же­ния зя­тя на этот при­ход ушел по ста­ро­сти и нездо­ро­вью за штат, остав­шись жить в том же се­ле. Этот свя­щен­ник стал при­смат­ри­вать­ся к сы­ну вдо­вы и, най­дя его не по воз­рас­ту раз­ви­тым, по­со­ве­то­вал Мар­фе Фила­тьевне от­дать его осе­нью в шко­лу. Та воз­ра­зи­ла, что в шко­лу ему нече­го на­деть. Свя­щен­ник взял все рас­хо­ды по об­ра­зо­ва­нию маль­чи­ка на се­бя, и Петр бла­го­по­луч­но окон­чил че­ты­рех­го­дич­ную сель­скую шко­лу, при­чем по всем пред­ме­там неиз­мен­но имел от­лич­ные оцен­ки.
По­сле то­го как шко­ла бы­ла окон­че­на, свя­щен­ник при­звал его к се­бе и ска­зал: «Пет­ру­ша, ес­ли ты мне дашь сло­во, что ты бу­дешь свя­щен­ни­ком, я зай­мусь тво­им об­ра­зо­ва­ни­ем. Я по­мо­гу те­бе окон­чить гим­на­зию и се­ми­на­рию». Петр дал сло­во, и свя­щен­ник, вы­сту­пив усерд­ным хо­да­та­ем за маль­чи­ка, опре­де­лил его на ка­зен­ный счет – сна­ча­ла в гим­на­зию в Там­бо­ве, а за­тем в цер­ков­но-учи­тель­скую се­ми­на­рию, на­хо­див­шу­ю­ся в се­ле Но­во-Алек­сан­дров­ка Коз­лов­ско­го уез­да Там­бов­ской гу­бер­нии.
По окон­ча­нии се­ми­на­рии Петр Алек­се­е­вич стал ра­бо­тать учи­те­лем. Чтобы ис­пол­нить дан­ное свя­щен­ни­ку сло­во и быть ру­ко­по­ло­жен­ным в свя­щен­ни­че­ский сан, на­до бы­ло сна­ча­ла же­нить­ся, и он по­сва­тал­ся к де­ви­це Клав­дии. Она толь­ко что окон­чи­ла гим­на­зию, и ей ис­пол­ни­лось 16 лет. Ее се­мья бы­ла ста­рин­но­го ро­да, из дон­ско­го ка­за­че­ства, и мать, Ан­на Ива­нов­на Стрель­ни­ко­ва, ни за что не хо­те­ла от­да­вать дочь за вы­ход­ца из бед­ной кре­стьян­ской се­мьи. Все бра­тья Ан­ны Ива­нов­ны жи­ли в то вре­мя в го­ро­де Ле­бе­дя­ни Там­бов­ской гу­бер­нии и при­над­ле­жа­ли к куп­цам тре­тьей гиль­дии.
Петр Алек­се­е­вич ока­зал­ся од­на­ко на­стой­чи­вым же­ни­хом и в кон­це кон­цов уго­во­рил Ан­ну Ива­нов­ну со­гла­сить­ся на брак до­че­ри. Они об­вен­ча­лись, и вско­ре вслед за этим, 21 мар­та 1904 го­да, он был ру­ко­по­ло­жен в сан диа­ко­на и на­прав­лен слу­жить в Са­ра­тов­скую епар­хию. Здесь у диа­ко­на Пет­ра и Клав­дии Ге­ор­ги­ев­ны ро­ди­лось трое де­тей – две до­че­ри, Ма­рия и Клав­дия, и сын Ни­ко­лай.
В фев­ра­ле 1910 го­да свя­щен­но­на­ча­лие пред­ло­жи­ло диа­ко­ну Пет­ру от­пра­вить­ся для слу­же­ния или в Аме­ри­ку, или в Фин­лян­дию. Он вы­брал слу­же­ние в Аме­ри­ке, но это­му ре­ше­нию вос­про­ти­ви­лась Ан­на Ива­нов­на, а так­же брат и сест­ра же­ны, мо­ти­ви­руя свое неже­ла­ние от­пус­кать Клав­дию даль­но­стью Аме­ри­ки, тем, что, рас­став­шись, они мог­ли уже во всю жизнь не уви­деть­ся. Отец Петр под­чи­нил­ся же­ла­нию род­ствен­ни­ков, со­об­щив свя­щен­но­на­ча­лию, что го­тов ехать слу­жить в Фин­лян­дию.
28 ок­тяб­ря 1910 го­да диа­кон Петр был ру­ко­по­ло­жен в сан свя­щен­ни­ка ко хра­му, рас­по­ло­жен­но­му на ост­ро­ве Ман­чин­са­ари[1] на Ла­дож­ском озе­ре. И окон­чив учеб­ное за­ве­де­ние, отец Петр не счи­тал по­лу­чен­ное им об­ра­зо­ва­ние до­ста­точ­ным и всю жизнь за­ни­мал­ся са­мо­об­ра­зо­ва­ни­ем. Он со­брал до­ма боль­шую биб­лио­те­ку, в ко­то­рую вхо­ди­ли как кни­ги ду­хов­но­го со­дер­жа­ния, так и свет­ские кни­ги. Он знал все ре­ли­ги­оз­но-фило­соф­ские те­че­ния то­го вре­ме­ни и был све­дущ в во­про­сах, ко­то­рые го­ря­чо об­суж­да­лись то­гда в об­ра­зо­ван­ном об­ще­стве. Отец Петр хо­ро­шо был осве­дом­лен и о том, что про­ис­хо­дит в Рос­сии и в осталь­ном ми­ре. У него бы­ли об­шир­ные по­зна­ния в об­ла­сти ме­ди­ци­ны и со­бра­на боль­шая биб­лио­те­ка по спе­ци­аль­ным ме­ди­цин­ским во­про­сам. Он ни­ко­гда не об­ра­щал­ся к по­мо­щи вра­чей и сво­их де­тей ле­чил сам, за ис­клю­че­ни­ем слу­ча­ев чрез­вы­чай­ных, ко­гда тре­бо­ва­лось хи­рур­ги­че­ское вме­ша­тель­ство. К нему за ме­ди­цин­ской по­мо­щью об­ра­ща­лись кре­стьяне всех окрест­ных се­ле­ний. При­хо­жане ува­жа­ли его и лю­би­ли.
Бу­дучи сам вы­ход­цем из се­мьи бед­ных кре­стьян, он ощу­щал их осо­бен­но близ­ки­ми, и кре­стьяне в свою оче­редь от­но­си­лись к нему как к на­род­но­му пас­ты­рю.
При­ход на­хо­дил­ся непо­да­ле­ку от Ва­ла­ам­ско­го мо­на­сты­ря, и к от­цу Пет­ру ча­сто при­ез­жа­ли мо­на­хи мо­на­сты­ря, ко­то­рые оста­нав­ли­ва­лись у не­го в до­ме. Отец Петр был че­ло­ве­ком от­кры­тым, об­щи­тель­ным и с каж­дым мог най­ти об­щий язык. В его до­ме все­гда кто-ни­будь жил, и за стол ни­ко­гда не са­ди­лись од­ной толь­ко сво­ей се­мьей, но все­гда бы­ли го­сти.
Дом при­над­ле­жал при­хо­ду; он был вме­сти­тель­ным, и ме­ста хва­та­ло для всех. В то вре­мя ко­гда свя­щен­ник слу­жил в Ман­чин­са­ари, у него ро­ди­лось еще трое сы­но­вей. За­тем от­ца Пет­ра пе­ре­ве­ли в храм в се­ле Му­ста­мя­ги непо­да­ле­ку от Вы­бор­га.
Через неко­то­рое вре­мя в Фин­лян­дию пе­ре­еха­ли род­ствен­ни­ки Клав­дии Ге­ор­ги­ев­ны: ее мать, сест­ра с му­жем и брат, Ни­ко­лай Ге­ор­ги­е­вич, ко­то­рый стал ди­рек­то­ром гим­на­зии в Вы­бор­ге. В 1914 го­ду он был при­зван в ар­мию, ему бы­ло при­сво­е­но офи­цер­ское зва­ние, и он был от­ко­ман­ди­ро­ван в часть, сто­яв­шую в Вы­бор­ге. По­сле фев­раль­ской ре­во­лю­ции в ча­стях на­ча­лись бес­по­ряд­ки. Од­на­жды, ко­гда он был на квар­ти­ре в Вы­бор­ге, к нему при­бе­жал его ден­щик и ска­зал: «Ни­ко­лай Ге­ор­ги­е­вич, немед­лен­но уез­жай. Сол­да­ты взбун­то­ва­лись и сей­час за­яви­ли, что бу­дут хо­дить по квар­ти­рам и ре­зать офи­це­ров». Ни­ко­лай Ге­ор­ги­е­вич со­брал­ся и вы­ехал в Му­ста­мя­ги к от­цу Пет­ру. Здесь он же­нил­ся на до­че­ри куп­ца из Му­ста­мя­ги.
По­сле ре­во­лю­ции Фин­лян­дия от­де­ли­лась от Рос­сии, и отец Петр с се­мьей и все их род­ствен­ни­ки вы­еха­ли в Пет­ро­град. Из ве­щей взя­ли толь­ко са­мое необ­хо­ди­мое для де­тей. Отец Петр от­вез же­ну с детьми в се­ло Но­во-Си­тов­ка к сво­ей ма­те­ри, а сам остал­ся в Пет­ро­гра­де.
Ни­ко­лай Ге­ор­ги­е­вич с же­ной уехал в Ли­пецк, где устро­ил­ся пре­по­да­ва­те­лем в од­но из учеб­ных за­ве­де­ний. Ко­гда на­ча­лась граж­дан­ская вой­на, он был мо­би­ли­зо­ван в Крас­ную ар­мию и слу­жил в ней офи­це­ром. Ни­ко­лай Ге­ор­ги­е­вич был участ­ни­ком бо­ев на До­ну, и од­на­жды, ко­гда при­шлось непо­да­ле­ку от Но­во-Си­тов­ки фор­си­ро­вать ре­ку Дон, он про­ва­лил­ся под лед вме­сте с ло­ша­дью. Ему уда­лось вме­сте с ло­ша­дью вы­плыть. Од­на­ко су­шить­ся бы­ло негде, так как при­шлось сра­зу же всту­пить в бой. Был в то вре­мя до­воль­но силь­ный мо­роз, вся одеж­да на нем за­мерз­ла, он про­сту­дил­ся, по­пал в гос­пи­таль, и там вы­яс­ни­лось, что он бо­лен ту­бер­ку­ле­зом лег­ких. По­сле уста­нов­ле­ния ди­а­гно­за он уехал в Пет­ро­град.
В 1918 го­ду де­ти свя­щен­ни­ка в Но­во-Си­тов­ке за­бо­ле­ли ти­фом, а ко­гда вы­здо­ро­ве­ли, за­бо­ле­ла Клав­дия Ге­ор­ги­ев­на. Бо­лезнь раз­ви­лась столь стре­ми­тель­но, что, несмот­ря на по­слан­ную в Пет­ро­град те­ле­грам­му о ее бо­лез­ни, отец Петр до­брал­ся до Но­во-Си­тов­ки, ко­гда же­ну его уже по­хо­ро­ни­ли. Сю­да при­е­ха­ли и все род­ствен­ни­ки Клав­дии Ге­ор­ги­ев­ны, нуж­но бы­ло ре­шать, что де­лать с ше­стью си­ро­та­ми, ко­му и как по­мо­гать их вос­пи­ты­вать. В Пет­ро­град от­цу Пет­ру взять их бы­ло нель­зя, по­то­му что там был в это вре­мя го­лод. Пя­те­рых де­тей взя­ла к се­бе в Ле­бе­дянь ба­буш­ка Ан­на Ива­нов­на Стрель­ни­ко­ва, а дочь Клав­дию взя­ли род­ствен­ни­ки из Ли­пец­ка.
В Ле­бе­дя­ни они по­се­ли­лись у бра­та Ан­ны Ива­нов­ны, ко­то­рый был ко­гда-то куп­цом. До ре­во­лю­ции у него был боль­шой ка­мен­ный дом, ма­га­зи­ны и он вел до­воль­но боль­шую тор­гов­лю. По­сле ре­во­лю­ции часть до­ма ото­бра­ли, ото­бра­ли ма­га­зин, но у него еще оста­ва­лась в ту по­ру часть до­ма и при нем ма­лень­кая ла­воч­ка.
Вско­ре к ним из Пет­ро­гра­да при­е­хал отец Петр. Ему да­ли при­ход в де­ся­ти ки­ло­мет­рах от го­ро­да Ле­бе­дя­ни, в се­ле Тют­че­во. В со­став при­хо­да вхо­ди­ли, кро­ме то­го, два боль­ших се­ле­ния – Ку­ли­ко­во и Но­во­двор­ское. Отец Петр снял для се­бя и се­мьи квар­ти­ру в до­ме вдо­вы свя­щен­ни­ка, ко­то­рый слу­жил до него на этом при­хо­де.
Хо­зяй­ка оста­ви­ла се­бе од­ну боль­шую ком­на­ту, а от­цу Пет­ру от­да­ла три ком­на­ты.
При­хо­жане по­да­ри­ли се­мье свя­щен­ни­ка ко­ро­ву, ста­ли по­мо­гать про­дук­та­ми. Они в это вре­мя мог­ли счи­тать се­бя вполне обес­пе­чен­ны­ми. Здесь от­ца Пет­ра несколь­ко раз аре­сто­вы­ва­ли, но аре­сты бы­ли крат­ковре­мен­ны­ми – по­дер­жат сколь­ко-то дней и от­пу­стят. Глав­ной те­мой бе­сед при аре­стах бы­ло тре­бо­ва­ние снять сан, на что свя­щен­ник все­гда от­ве­чал ка­те­го­рич­ным от­ка­зом.
В 1922 го­ду об­ра­зо­вал­ся об­нов­лен­че­ский рас­кол: об­нов­лен­цы при под­держ­ке вла­стей ста­ли за­хва­ты­вать хра­мы. Цер­ков­ное управ­ле­ние бы­ло на­ру­ше­но, мно­гие при­хо­ды утра­ти­ли связь с епар­хи­аль­ны­ми ар­хи­ере­я­ми, ко­то­рые или бы­ли аре­сто­ва­ны, или на­хо­ди­лись из-за пре­пят­ствий, чи­ни­мых вла­стя­ми, на зна­чи­тель­ном рас­сто­я­нии, ли­шен­ные пра­ва по­ки­дать го­род.
Со­брав­ши­е­ся на съезд пред­ста­ви­те­ли ду­хо­вен­ства и ми­рян Ле­бе­дян­ско­го уез­да Там­бов­ской епар­хии по­ста­но­ви­ли упол­но­мо­чить свя­щен­ни­ка Пет­ра Шма­ри­на по­дать про­ше­ние Пат­ри­ар­ху Ти­хо­ну, ка­са­ю­ще­е­ся это­го во­про­са.
В сво­ем про­ше­нии Пат­ри­ар­ху от 2 ав­гу­ста 1923 го­да отец Петр пи­сал: «Ду­хо­вен­ство и жи­те­ли Ле­бе­дян­ско­го уез­да, остав­ши­е­ся вер­ны­ми ис­то­ри­че­ским ре­ли­ги­оз­но-нрав­ствен­ным на­ча­лам и укла­ду Пра­во­слав­ной Церк­ви, не име­ют фак­ти­че­ски сво­е­го за­кон­но­го епи­ско­па и чув­ству­ют се­бя в ду­хов­ном от­но­ше­нии в на­сто­я­щее вре­мя крайне си­рот­ли­во. Они не зна­ют, как и ку­да им об­ра­щать­ся в сво­их неот­лож­ных цер­ков­но­при­ход­ских нуж­дах. Яв­ля­ет­ся край­няя необ­хо­ди­мость в сво­ем епи­ско­пе, ко­то­рый объ­еди­нил и вдох­но­вил бы раз­роз­нен­ных пас­ты­рей и успо­ко­ил бы мя­ту­щих­ся па­со­мых. Но до раз­ре­ше­ния это­го во­про­са в за­кон­ном по­ряд­ке сле­до­ва­ло бы те­перь же вре­мен­но под­чи­нить в ка­но­ни­че­ском от­но­ше­нии ле­бе­дян­скую цер­ковь Елец­ко­му епи­ско­пу Ни­ко­лаю (Ни­коль­ско­му)... Об из­ло­жен­ном по­чти­тель­ней­ше про­шу пись­мен­ной ре­зо­лю­ции Ва­ше­го Свя­тей­ше­ства, ка­ко­вая и по­слу­жит нам ис­ход­ным ру­ко­во­дя­щим на­ча­лом в пред­сто­я­щей гро­мад­ной со­зи­да­тель­ной ра­бо­те на бла­го Свя­той Пра­во­слав­ной Рус­ской Церк­ви».
В от­ве­те Пат­ри­арх бла­го­сло­вил вре­мен­но по всем во­про­сам об­ра­щать­ся к епи­ско­пу Коз­лов­ско­му, ви­ка­рию Там­бов­ской епар­хии, Ди­мит­рию (Доб­ро­сер­до­ву).
В 1924 го­ду в дом к от­цу Пет­ру но­чью с обыс­ком при­шли со­труд­ни­ки ОГПУ. Вся се­мья под­ня­лась, пя­те­ро де­тей вы­стро­и­лись в ко­ри­до­ре. Один из со­труд­ни­ков ОГПУ мно­го­зна­чи­тель­но огля­дел их и за­тем ска­зал свя­щен­ни­ку: «А вам при­дет­ся с на­ми про­ехать». Отец Петр был за­клю­чен в тюрь­му в го­ро­де Ле­бе­дя­ни.
До­про­сы бы­ли дол­ги­ми, но до­пра­ши­ва­ли веж­ли­во, ста­ра­ясь бо­лее убе­дить, неже­ли за­пу­гать угро­за­ми, так как сле­до­ва­те­ли уже вполне разо­бра­лись, что угро­зы в дан­ном слу­чае при­ве­дут ско­рее к об­рат­но­му ре­зуль­та­ту. На до­про­сах со­труд­ни­ки ОГПУ пред­ла­га­ли ему снять сан – это бы­ло са­мое глав­ное для них. «У вас боль­шая се­мья, вам бу­дет очень труд­но в но­вых усло­ви­ях, – го­во­ри­ли они, – сни­ми­те сан. Вы че­ло­век вы­со­ко­об­ра­зо­ван­ный, нам та­кие лю­ди нуж­ны. Мы стро­им сей­час но­вое го­су­дар­ство, и нам нуж­ны об­ра­зо­ван­ные лю­ди. Мы вам да­дим хо­ро­шую, пре­стиж­ную ра­бо­ту, квар­ти­ру, обес­пе­чим вас всем, у вас не бу­дет ни­ка­ких за­бот. Един­ствен­ной по­ме­хой, чтобы все это вы по­лу­чи­ли, яв­ля­ет­ся ваш сан. Сни­ми­те его – и вы все по­лу­чи­те».
На все эти уго­во­ры и при­во­ди­мые ими ар­гу­мен­ты отец Петр все­гда и неиз­мен­но от­ве­чал: «То­го, че­го вы от ме­ня до­би­ва­е­тесь, – это­го вы ни­ко­гда не до­бье­тесь. Уж я та­кой че­ло­век: во что ве­рую – то­му ни­ко­гда не из­ме­ню, так что на­прас­ны все ва­ши уси­лия». Столк­нув­шись с непре­клон­ной во­лей доб­ро­же­ла­тель­но­го и ми­ро­лю­би­во на­стро­ен­но­го свя­щен­ни­ка и учи­ты­вая, воз­мож­но, что он вы­хо­дец из бед­но­го кре­стьян­ско­го со­сло­вия, вла­сти и на этот раз осво­бо­ди­ли его.
По­сле аре­ста свя­щен­ни­ка трех его сы­но­вей взял к се­бе в Пет­ро­град Ни­ко­лай Ге­ор­ги­е­вич, устро­ив­ший­ся там пре­по­да­ва­те­лем. Стар­ший сын Ни­ко­лай остал­ся жить в се­ле Тют­че­во. Ко­гда свя­щен­но­на­ча­лие пред­ло­жи­ло от­цу Пет­ру при­нять епи­скоп­ский сан, он по­со­ве­то­вал Ни­ко­лаю ру­ко­по­ло­жить­ся в сан свя­щен­ни­ка ко хра­му в се­ле Тют­че­во, где его все хо­ро­шо зна­ли, чтобы храм не остал­ся без свя­щен­ни­ка. Ни­ко­лай со­гла­сил­ся, был ру­ко­по­ло­жен и стал слу­жить в се­ле Тют­че­во. Вско­ре он по­лу­чил через при­хо­жан из­ве­стие, что вла­сти го­то­вят­ся его аре­сто­вать. Неко­то­рые из при­хо­жан пред­ло­жи­ли ему на вре­мя по­ки­нуть се­ло. Он тай­но вме­сте с се­мьей уехал и вско­ре по­лу­чил на­зна­че­ние в храм в се­ле Ка­мен­ка.
20 ав­гу­ста 1926 го­да свя­щен­ник Петр Шма­рин по пред­ва­ри­тель­ном по­стри­же­нии в мо­на­ше­ство с име­нем Уар был хи­ро­то­ни­сан во епи­ско­па Ли­пец­ко­го. Епар­хия в то вре­мя вклю­ча­ла при­хо­ды Ли­пец­ко­го, Бо­рин­ско­го, Нижне-Сту­де­нец­ко­го, Крас­нин­ско­го, Ле­бе­дян­ско­го и Тру­бет­чин­ско­го рай­о­нов. Сна­ча­ла он слу­жил в го­ро­де Ли­пец­ке в Хри­сто­рож­де­ствен­ском со­бо­ре, а по­сле его за­кры­тия в 1931 го­ду – в Успен­ской церк­ви. Епи­скоп Уар стал непо­ко­ле­би­мым опло­том пра­во­сла­вия в Ли­пец­ком крае и непри­ми­ри­мым бор­цом с об­нов­лен­че­ством.
В 1932 го­ду вла­сти аре­сто­ва­ли сы­на епи­ско­па, свя­щен­ни­ка Ни­ко­лая Шма­ри­на. В тюрь­ме ему пред­ло­жи­ли снять сан, но он от­ка­зал­ся и был при­го­во­рен к трем го­дам за­клю­че­ния в ис­пра­ви­тель­но-тру­до­вом ла­ге­ре в Си­би­ри. Он пи­сал от­ту­да, чтобы за него не бес­по­ко­и­лись, его по­ло­же­ние зна­чи­тель­но луч­ше, чем у мно­гих дру­гих, так как он ра­бо­та­ет не на об­щих ра­бо­тах, а сче­то­во­дом. Его се­мья в это вре­мя уеха­ла в Бо­ри­со­глебск, где они ку­пи­ли ма­лень­кий до­мик. Ко­гда отец Ни­ко­лай вер­нул­ся из за­клю­че­ния, вла­сти пре­ду­пре­ди­ли его, что, как толь­ко он начнет слу­жить в хра­ме, они тут же его аре­сту­ют. Свя­щен­ник по­ехал к епи­ско­пу Уа­ру и ска­зал ему, что свя­щен­ный сан он сни­мать не хо­чет, но и слу­жить, вви­ду всех угроз, не мо­жет. По­сле раз­го­во­ра с епи­ско­пом он устро­ил­ся уче­ни­ком в ча­со­вую ма­стер­скую, а за­тем стал ра­бо­тать в ней ча­со­вым ма­сте­ром.
Все три сы­на епи­ско­па, жив­шие в Пет­ро­гра­де, за­бо­ле­ли ту­бер­ку­ле­зом. Вла­ды­ка за­брал их к се­бе в Ли­пецк и, бу­дучи зна­ком с луч­ши­ми вра­ча­ми то­го вре­ме­ни и сам об­ла­дая нема­лы­ми по­зна­ни­я­ми в об­ла­сти ме­ди­ци­ны, пред­при­нял нема­лые уси­лия для из­ле­че­ния де­тей от бо­лез­ни. Но Гос­по­ду бы­ло угод­но иное, и трое сы­но­вей епи­ско­па один за дру­гим умер­ли в Ли­пец­ке.
Ар­хи­пас­тыр­ская де­я­тель­ность епи­ско­па, его вер­ность пра­во­сла­вию, из­вест­ность сре­ди ве­ру­ю­щих все бо­лее бес­по­ко­и­ли вла­сти, и они ста­ли ис­кать по­вод из­ба­вить­ся от него.
Во вре­мя Ве­ли­ко­го по­ста в пер­вых чис­лах ап­ре­ля 1935 го­да ста­ло из­вест­но, что вла­сти име­ют на­ме­ре­ние по­слать 10 ап­ре­ля бри­га­ду ра­бо­чих для сня­тия ко­ло­ко­лов с Хри­сто­рож­де­ствен­ской церк­ви в се­ле Сту­ден­ки. На рас­све­те это­го дня ста­ро­ста хра­ма Аку­ли­на Ива­нов­на Ти­то­ва при­шла к цер­ков­но­му сто­ро­жу и пре­ду­пре­ди­ла, что в этот день при­е­дет бри­га­да по сбо­ру ме­тал­ло­ло­ма, и по­про­си­ла не да­вать сни­мать ко­ло­ко­ла. По­сле это­го она обо­шла с та­ким же пре­ду­пре­жде­ни­ем ве­ру­ю­щих жен­щин, а за­тем, взяв клю­чи от хра­ма, уеха­ла в Ли­пецк к епи­ско­пу Уа­ру. При­шед­шая в этот день бри­га­да ра­бо­чих, най­дя две­ри хра­ма за­пер­ты­ми, от­бы­ла во­сво­я­си, а ста­ро­ста, встре­тив­шись с епи­ско­пом, со­об­щи­ла ему, что име­ет на­ме­ре­ние ехать в Во­ро­неж с жа­ло­бой на неза­кон­ные дей­ствия мест­ных вла­стей. Вла­ды­ка от­ве­тил, что ее по­езд­ка ока­жет­ся без­ре­зуль­тат­ной, что ес­ли вла­сти ре­ши­ли снять ко­ло­ко­ла, то они их сни­мут. А власть что в Ли­пец­ке, что в Во­ро­не­же – од­на и та же.
Аку­ли­на Ива­нов­на по­слу­ша­лась со­ве­та вла­ды­ки и вер­ну­лась до­мой. 19 ап­ре­ля к ве­че­ру сно­ва при­бы­ла бри­га­да ра­бо­чих. На этот раз клю­чи от хра­ма бы­ли у сто­ро­жа, он от­дал их, и ра­бо­чие при­сту­пи­ли к сня­тию ко­ло­ко­лов. Но по­сколь­ку вре­мя бы­ло позд­нее и уже стем­не­ло, они успе­ли лишь ото­рвать язык у боль­шо­го ко­ло­ко­ла и сбро­сить его на зем­лю. Но­чью ста­ро­ста уго­во­ри­ла де­ре­вен­ских му­жи­ков под­нять язык на ко­ло­коль­ню, что те и сде­ла­ли.
Ра­но утром бри­га­да из че­ты­рех ра­бо­чих, при­сту­пив­шая к сбра­сы­ва­нию ко­ло­ко­лов, об­на­ру­жи­ла, что язык боль­шо­го ко­ло­ко­ла воз­вра­щен на свое ме­сто. Ра­бо­чие ста­ли сбра­сы­вать ко­ло­ко­ла, на­чав с мень­ших. Тем вре­ме­нем око­ло ко­ло­коль­ни со­бра­лось око­ло пя­ти­де­ся­ти жен­щин, ко­то­рые ста­ли шум­но про­те­сто­вать и кри­чать, но по­сколь­ку это не по­мо­га­ло, то они разо­бра­ли ин­стру­мен­ты, и ра­бо­ты из-за это­го и на этот раз при­шлось пре­кра­тить. Спу­стив­шись с ко­ло­коль­ни, ра­бо­чие столк­ну­лись с тол­пой жен­щин, ко­то­рые кри­ча­ли, на­зы­вая их кро­во­пий­ца­ми. Те про­сле­до­ва­ли в сель­со­вет и вы­зва­ли от­ту­да по те­ле­фо­ну ми­ли­цию. Вско­ре при­е­ха­ли два кон­ных ми­ли­ци­о­не­ра с вин­тов­ка­ми и ста­ли угро­жать жен­щи­нам рас­пра­вой и при­ме­не­ни­ем ору­жия.
За­тем в те­че­ние ме­ся­ца вла­сти аре­сто­ва­ли свя­щен­ни­ка, диа­ко­на, ста­ро­сту хра­ма и наи­бо­лее ак­тив­ных при­хо­жан.
Все они бы­ли за­клю­че­ны в тюрь­му в го­ро­де Ли­пец­ке. Остав­ший­ся на сво­бо­де свя­щен­ник со­гла­сил­ся лже­сви­де­тель­ство­вать про­тив епи­ско­па Уа­ра и аре­сто­ван­но­го со­бра­та-свя­щен­ни­ка. Под дав­ле­ни­ем сле­до­ва­те­лей, сби­тый с тол­ку лже­сви­де­тель­ства­ми, со­гла­сил­ся да­вать по­ка­за­ния про­тив епи­ско­па и аре­сто­ван­ный пас­тырь. На ос­но­ва­нии этих сви­де­тельств 8 июня 1935 го­да вла­ды­ка был аре­сто­ван и за­клю­чен в тюрь­му в го­ро­де Ли­пец­ке. На сле­ду­ю­щий день по­сле аре­ста сле­до­ва­тель вы­звал его на до­прос и спро­сил:
– Что вам из­вест­но о мас­со­вом ан­ти­со­вет­ском вы­ступ­ле­нии жен­щин се­ла Сту­ден­ки, имев­шем ме­сто 19-20 ап­ре­ля 1935 го­да на поч­ве сня­тия ко­ло­ко­лов в сту­де­нов­ской церк­ви?
– Не пом­ню ка­ко­го чис­ла, в ап­ре­ле 1935 го­да, во вре­мя служ­бы в мо­на­стыр­ской церк­ви мне при­слу­жи­ва­ли в церк­ви де­ти из се­ла Сту­ден­ки и рас­ска­за­ли о том, что в се­ло Сту­ден­ки при­е­ха­ли сни­мать ко­ло­ко­ла, но сбе­жал­ся на­род и разо­гнал их, а ве­рев­ки, ко­то­ры­ми долж­ны бы­ли сни­мать ко­ло­ко­ла, рас­та­щи­ли. По­сле это­го через несколь­ко дней ко мне на квар­ти­ру при­шла цер­ков­ная ста­ро­ста се­ла Сту­ден­ки, ко­то­рая ска­за­ла, что про­сит мо­е­го бла­го­сло­ве­ния на ее по­езд­ку в Во­ро­неж жа­ло­вать­ся на мест­ную власть и про­сить о том, чтобы сня­тие ко­ло­ко­лов за­пре­ти­ли. Я ста­рал­ся ее от по­езд­ки от­со­ве­то­вать, го­во­ря, что она бу­дет без­ре­зуль­тат­ной, что ес­ли ре­ше­но снять ко­ло­ко­ла, то их все рав­но сни­мут. И бла­го­сло­ве­ния ей на по­езд­ку не дал. Через несколь­ко дней в мо­на­стыр­ской церк­ви я слы­шал, что ста­ро­ста хра­ма и с ней еще несколь­ко че­ло­век аре­сто­ва­ны.
До­про­сы про­дол­жа­лись в те­че­ние трех недель. На од­ном из по­след­них до­про­сов сле­до­ва­тель спро­сил вла­ды­ку:
– При­зна­е­те ли вы се­бя ви­нов­ным в предъ­яв­лен­ном вам об­ви­не­нии?
– Ви­нов­ным се­бя я не при­знаю. Ни­ко­гда я аги­та­ции про­тив со­вет­ской вла­сти и ее ме­ро­при­я­тий не вел. Так­же ни­ка­ко­го уча­стия в вы­ступ­ле­нии жен­щин, не да­вав­ших сни­мать в се­ле Сту­ден­ки ко­ло­ко­ла, не при­ни­мал.
– Ка­ко­го со­дер­жа­ния у вас бы­ли раз­го­во­ры о кол­лек­ти­ви­за­ции в пе­ри­од 1930-1931 го­дов с Со­фий­ским?
– В пе­ри­од 1930 и 1931 го­да у ме­ня на квар­ти­ре свя­щен­ник Со­фий­ский ни­ко­гда не бы­вал и раз­го­во­ров с ним о кол­лек­ти­ви­за­ции я не вел. Ни­ко­гда в раз­го­во­рах с ним я от­ри­ца­тель­но о кол­лек­ти­ви­за­ции не вы­ска­зы­вал­ся. Зи­мой 1933-1934 го­да Со­фий­ский у ме­ня на квар­ти­ре бы­вал несколь­ко раз. Был ли у ме­ня с ним в то вре­мя раз­го­вор о недо­стат­ке хле­ба, я не пом­ню, но по­ла­гаю, что не был. О том же, что со­вет­ская власть сво­и­ми кол­хо­за­ми рас­стро­и­ла зем­ле­де­лие, что в кол­хо­зах при­ну­ди­тель­ный труд, от ко­то­ро­го нече­го ждать, – я не го­во­рил.
25 июня 1935 го­да сле­до­ва­те­ли устро­и­ли оч­ную став­ку епи­ско­па со свя­щен­ни­ком Кон­стан­ти­ном Со­фий­ским. Свя­щен­ник ска­зал:
– Я у епи­ско­па Шма­ри­на по ро­ду сво­ей служ­бы бы­вал неод­но­крат­но. В раз­го­во­рах он за­тра­ги­вал во­про­сы кол­лек­ти­ви­за­ции. В част­но­сти, в пе­ри­од 1930-1931 го­дов, ко­гда про­во­ди­лась в де­ревне кол­лек­ти­ви­за­ция, Шма­рин в раз­го­во­рах со мной вы­ска­зы­вал свое от­ри­ца­тель­ное от­но­ше­ние к кол­хо­зам, го­во­ря, что кол­лек­ти­ви­за­ция про­во­дит­ся на­силь­ствен­но, что кре­стьяне ид­ти в кол­хоз не хо­тят, что от кол­хо­зов кре­стья­нин бу­дет го­ло­дать, и по­это­му со­вет­ская власть не удер­жит­ся. При­мер­но в 1933 го­ду, ко­гда я был у Шма­ри­на на квар­ти­ре, он ме­ня спро­сил, как я об­хо­жусь с хле­бом. Я от­ве­тил, что по­ку­паю у кре­стьян на рын­ке. Шма­рин стал мне го­во­рить, что нуж­но за­па­стись хле­бом, по­то­му что вес­ной бу­дет го­лод, так как зем­ле­де­лие рас­стра­и­ва­ет­ся от кол­лек­ти­ви­за­ции.
Сле­до­ва­тель спро­сил, со­гла­сен ли епи­скоп с по­ка­за­ни­я­ми свя­щен­ни­ка. Вла­ды­ка от­ве­тил:
– В пер­вой по­ло­вине 1934 го­да Со­фий­ский у ме­ня на квар­ти­ре ни ра­зу не был. Раз­го­во­ров о кол­лек­ти­ви­за­ции я с ним ни­ко­гда не вел, за ис­клю­че­ни­ем един­ствен­но­го слу­чая в мае 1935 го­да. По­сле мо­ей по­езд­ки в Елец у ме­ня на квар­ти­ре был Со­фий­ский и ин­те­ре­со­вал­ся мо­ей по­езд­кой и, в част­но­сти, спра­ши­вал, осво­бо­ди­ли ли аре­сто­ван­ных в Ель­це ар­хи­епи­ско­па и свя­щен­ни­ков, так­же спро­сил, как там кол­хо­зы. Я ска­зал, что аре­сто­ван­ное ду­хо­вен­ство по­ка си­дит, а го­во­ря о кол­хо­зах, я при­вел та­кой при­мер. У ме­ня недав­но был ста­рик кре­стья­нин из се­ла Куй­ма­ни, ко­то­рый име­ет за­пи­сав­ше­го­ся в кол­хоз сы­на (как его зо­вут, я не знаю), и спро­сил ме­ня, мож­но ли иметь об­ще­ние с сы­ном-кол­хоз­ни­ком, так как кол­хоз­ни­кам нель­зя хо­дить в цер­ковь. Я ему на это от­ве­тил, что с сы­ном свя­зи по­ры­вать не на­до, и что ни­кто не за­пре­ща­ет хо­дить кол­хоз­ни­кам в цер­ковь, и что ра­бо­тать ве­ру­ю­ще­му че­ло­ве­ку вме­сте с неве­ру­ю­щим не грех. Со­фий­ско­му я еще го­во­рил, что бла­го­со­сто­я­ние кол­хоз­ни­ка за­ви­сит от то­го, что, ес­ли лю­ди не ле­нят­ся, а ра­бо­та­ют, они име­ют хлеб.
– Я ка­те­го­ри­че­ски под­твер­ждаю, что у Шма­ри­на я бы­вал неод­но­крат­но и до пер­вой по­ло­ви­ны 1934 го­да, – ска­зал отец Кон­стан­тин. – Так, на­при­мер, в ян­ва­ре 1933 го­да я был у Шма­ри­на на квар­ти­ре по во­про­су вен­ча­ния раз­ве­ден­ных. По­сле при­ез­да Шма­ри­на из Ель­ца я был у него на квар­ти­ре и спра­ши­вал о по­ло­же­нии аре­сто­ван­но­го ду­хо­вен­ства. О кол­хо­зах у нас с ним воз­ник раз­го­вор в свя­зи с тем, что Шма­рин ез­дил в Елец освя­щать цер­ковь, ра­нее за­ня­тую под ссып­ку хле­ба. Я спро­сил, бу­дем ли мы освя­щать церк­ви, ра­нее за­ня­тые кол­хоз­ным хле­бом. На это он от­ве­тил утвер­ди­тель­но. Раз­го­вор пе­ре­шел на кол­хо­зы, и Шма­рин пе­ре­ска­зал из­ло­жен­ный им вы­ше слу­чай со ста­ри­ком из Куй­ма­ни. Шма­рин, в част­но­сти, го­во­рил в тот раз, что где труд ор­га­ни­зо­ван в кол­хо­зе, там есть и хлеб.
– Был ли у ме­ня в ян­ва­ре 1933 го­да Со­фий­ский, я не пом­ню. Воз­мож­но и был, но раз­го­во­ров с ним я ве­сти не мог, так как ес­ли он и был, то в те­че­ние несколь­ких ми­нут – под­пи­сать ре­зо­лю­цию о раз­ре­ше­нии бра­ка, – воз­ра­зил вла­ды­ка.
За­тем был про­из­ве­ден це­лый ряд оч­ных ста­вок епи­ско­па со свя­щен­ни­ком Хри­сто­рож­де­ствен­ской церк­ви се­ла Сту­ден­ки Ки­рил­лом Сур­ни­ным, ко­то­рый на оч­ной став­ке ска­зал:
– В пе­ри­од убо­роч­ной кам­па­нии 1934 го­да сто­ял во­прос об ис­поль­зо­ва­нии сту­де­нов­ской церк­ви под ссып­ку хле­ба. Ко­гда я был в до­ме епи­ско­па Шма­ри­на, где я встав­лял в ок­на стек­ла, Шма­рин мне го­во­рил, что пло­хо по­сту­па­ют ми­ряне Пре­об­ра­жен­ской церк­ви, от­дав храм под ссып­ку хле­ба, что они тем са­мым по­да­ют пло­хой при­мер дру­гим хра­мам. Кро­ме то­го, Шма­рин ве­лел пе­ре­дать Со­фий­ско­му и Ис­а­е­ву, чтобы мы все вме­сте убе­ди­ли Аку­ли­ну Ива­нов­ну Ти­то­ву не да­вать сту­де­нов­скую цер­ковь под ссып­ку хле­ба. Этот раз­го­вор я пе­ре­дал Со­фий­ско­му, Ис­а­е­ву и Ти­то­вой.
– Сур­нин у ме­ня в до­ме в это вре­мя был, стек­ла встав­лял. Ка­кой у ме­ня с ним был раз­го­вор, я сей­час не пом­ню. До­пус­каю, что та­кой раз­го­вор с Сур­ни­ным, как это он по­ка­зы­ва­ет, о неда­че церк­вей под ссып­ку хле­ба мог быть, – ска­зал вла­ды­ка.
– 7 ян­ва­ря се­го го­да Шма­рин, Со­фий­ский, Ис­а­ев и я бы­ли в до­ме Аку­ли­ны Ива­нов­ны Ти­то­вой. Шма­рин рас­ска­зы­вал, что в од­ном из сел Тру­бет­чин­ско­го рай­о­на власть хо­те­ла снять ко­ло­ко­ла, но со­брав­ши­е­ся жен­щи­ны не до­пу­сти­ли сня­тия и да­же из­би­ли аген­та ОГПУ, – ска­зал отец Ки­рилл.
– Я под­твер­ждаю это по­ка­за­ние Сур­ни­на как пра­виль­ное, за ис­клю­че­ни­ем то­го, что я яко­бы го­во­рил, что из­би­ли аген­та ОГПУ. Я го­во­рил, что жен­щи­ны ста­щи­ли его с ло­ша­ди, а не из­би­ли, – по­пра­вил вла­ды­ка.
Да­лее бы­ла про­ве­де­на оч­ная став­ка меж­ду свя­щен­ни­ка­ми Со­фий­ским и Сур­ни­ным, ко­то­рые уже друг пе­ред дру­гом в при­сут­ствии сле­до­ва­те­ля под­твер­ди­ли свои по­ка­за­ния, ка­са­ю­щи­е­ся епи­ско­па Уа­ра, необ­хо­ди­мые след­ствию, чтобы иметь воз­мож­ность су­дить вла­ды­ку в об­ласт­ном су­де, где пред­по­ла­га­лась про­це­ду­ра за­се­да­ния и пре­ния сто­рон.
11 сен­тяб­ря 1935 го­да в го­ро­де Ли­пец­ке со­сто­я­лось за­се­да­ние вы­езд­ной сес­сии спе­ци­аль­ной кол­ле­гии Во­ро­неж­ско­го об­ласт­но­го су­да. На су­де вла­ды­ка Уар ска­зал: «Ви­нов­ным в предъ­яв­лен­ном мне об­ви­не­нии не при­знаю и по­яс­няю: в до­ме Ти­то­вой 7 ян­ва­ря 1935 го­да я был, но ни­ка­кой контр­ре­во­лю­ци­он­ной аги­та­ции сре­ди при­сут­ству­ю­щих не вел. В 1934 го­ду Сур­ни­ну о том, что пло­хо по­сту­па­ют ве­ру­ю­щие се­ла Сту­де­нок, от­дав цер­ковь под хлеб, я не го­во­рил. По­че­му это он го­во­рит, я не знаю».
В тот же день епи­ско­пу был про­чи­тан при­го­вор: во­семь лет тю­рем­но­го за­клю­че­ния.
По­сле су­да бы­ло раз­ре­ше­но сви­да­ние с род­ствен­ни­ка­ми, и к вла­ды­ке при­шли его де­ти. За вре­мя тю­рем­но­го за­клю­че­ния и след­ствия вла­ды­ка стал вы­гля­деть зна­чи­тель­но стар­ше сво­их лет. Но он был спо­ко­ен, как буд­то но­вые об­сто­я­тель­ства и пред­сто­я­щий срок за­клю­че­ния его по­чти не ка­са­лись. «Не плачь­те и не пе­ре­жи­вай­те, – ска­зал он де­тям. – Жи­ви­те, как жи­ли. Жи­ви­те чест­но. За ме­ня не мсти­те. Глав­ное – про­жить жизнь до­стой­но».
На сле­ду­ю­щий день вла­ды­ку эта­пом от­пра­ви­ли в тюрь­му в го­род Ми­чу­ринск Там­бов­ской об­ла­сти, где он про­был до мар­та 1936 го­да, а за­тем был от­прав­лен в Ка­ра­ган­дин­ские ла­ге­ря, ку­да при­был 8 фев­ра­ля 1937 го­да. Из ла­ге­ря он пи­сал пись­ма род­ным. Пи­сал, что жи­вет, сла­ва Бо­гу, жа­ло­вать­ся не на что. И физи­че­ский труд на поль­зу. Ему при­хо­дит­ся до­ро­ги мо­стить. Что ка­са­ет­ся пи­щи, то это щи да ка­ша, са­мая на­ша кре­стьян­ская пи­ща.
В те же го­ды был аре­сто­ван ста­ро­ста ли­пец­ко­го со­бо­ра, ко­то­рый по­пал в тот же ла­герь, что и вла­ды­ка. Он пи­сал род­ным: «Вла­ды­ке при­хо