Исповедник Рафаил (Шейченко) Иеромонах



Житие

Пре­по­доб­но­ис­по­вед­ник Ра­фа­ил ро­дил­ся в 1891 го­ду в сло­бо­де Ве­ли­кая Ми­хай­лов­ка Но­во­ос­коль­ско­го уез­да Кур­ской гу­бер­нии[a] в се­мье ма­ло­рос­сий­ско­го кре­стья­ни­на Ива­на Шей­чен­ко, за­ни­мав­ше­го­ся са­пож­ным ре­меслом и пе­ре­плет­ным де­лом, и в кре­ще­нии был на­ре­чен Ро­ди­о­ном. В 1906 го­ду Ро­ди­он окон­чил цер­ков­но-при­ход­скую шко­лу и по­сту­пил в зем­ское учи­ли­ще, в ко­то­ром про­учил­ся три го­да, и за­тем ра­бо­тал, как и отец, са­пож­ни­ком. В 1913 го­ду он был при­зван в ар­мию и здесь окон­чил во­ен­но-ве­те­ри­нар­ную фельд­шер­скую шко­лу; ему бы­ло при­сво­е­но зва­ние ун­тер-офи­це­ра, и он был от­прав­лен в 6-й улан­ский Во­лын­ский полк, где про­слу­жил до де­мо­би­ли­за­ции в 1918 го­ду. Вер­нув­шись с фрон­та на ро­ди­ну, Ро­ди­он по­про­щал­ся со все­ми сво­и­ми до­маш­ни­ми и от­пра­вил­ся в Оп­ти­ну пу­стынь, где уже не один раз бы­вал до то­го па­лом­ни­ком и труд­ни­ком.
«Ран­ним май­ским утром, в рас­цве­те "сво­ей вес­ны" по­до­шел я к свя­тым во­ро­там Оп­ти­ной пу­сты­ни, – пи­сал он из за­клю­че­ния в на­ча­ле пя­ти­де­ся­тых го­дов, уже вку­сив­ши го­речь стра­да­ний, пре­да­тельств от сво­их и чу­жих, ис­пив ча­шу по­слу­ша­ния Хри­сту в ис­по­вед­ни­че­ском по­дви­ге, неся крест свой и в по­ру бла­го­дат­ной вес­ны пас­тыр­ско­го слу­же­ния, и через зной тер­пе­ния во узах оскорб­ле­ний и по­но­ше­ний от вра­гов Хри­сто­вых; все эти пе­ре­жи­ва­ния, об­нов­ляя и ути­шая ду­шу, ра­дост­но и мо­ло­до вос­кре­са­ли в вос­по­ми­на­ни­ях об Оп­ти­ной – труд­но­опи­су­е­мом на зем­ном че­ло­ве­че­ском язы­ке лу­ге ду­хов­ном, где так недав­но еще рас­цве­та­ли рай­ские цве­ты чи­стых во Хри­сте доб­ро­де­те­лей. – Ко­том­ка стран­ни­че­ская уже тя­го­ти­ла мои пле­чи, в ру­ках у ме­ня был мой дол­гий вер­ный спут­ник – по­сох. Во­круг ца­ри­ла май­ская утрен­няя ти­ши­на, и ве­сен­няя пре­лесть про­буж­да­ю­щей­ся при­ро­ды лас­ка­ла взор и ра­до­ва­ла серд­це. Ще­бе­та­ли ра­дост­но птич­ки, бла­го­уха­ли на­чи­на­ю­щие рас­цве­тать во­круг мо­на­сты­ря фрук­то­вые са­ды; где-то вда­ли, на бе­ре­гу ре­ки Жиз­д­ры, в за­рос­лях раз­ли­ва­лись утрен­ние, звуч­ные тре­ли со­ло­вья.
Раз­дал­ся бла­го­вест мо­на­стыр­ско­го ко­ло­ко­ла, зо­ву­щий на мо­лит­ву к ран­ней Бо­же­ствен­ной ли­тур­гии. Свя­тые во­ро­та оби­те­ли уже бы­ли от­кры­ты. Бо­го­моль­цы с умиль­ны­ми ли­ца­ми спе­ши­ли в свя­той храм.
Но не спе­шил вой­ти толь­ко я. Ка­кая-то си­ла удер­жи­ва­ла ме­ня. Я оста­но­вил­ся у свя­тых во­рот, по­гру­жен­ный в ду­му, как "тот пут­ник" – рус­ский бо­га­тырь, на рас­пу­тье до­рог.
Да, бы­ло над чем при­за­ду­мать­ся и мне, бы­ло, что ре­шить, и ре­шить на­все­гда и без­воз­врат­но.
Ведь я шел в эту слав­ную Оп­ти­ну пу­стынь, в ко­лы­бель ду­хов­но­го окорм­ле­ния бо­го­муд­рых стар­цев и ду­хо­нос­ных от­цев не толь­ко по­мо­лить­ся, но "по­се­лить­ся"...
Я нес сю­да, к чест­ным сто­пам стар­цев, а па­че к под­но­жию Свя­то­го Кре­ста Хри­сто­ва, свою во­лю, свою юность и жизнь. Я шел сю­да – уме­реть для ми­ра...
От дней дет­ства я всей пыл­ко­стью чи­стой юной ду­ши лю­бил и жаж­дал свя­то­го ино­че­ско­го жи­тия. Оно бы­ло меч­той дет­ства и усла­дой юно­сти мо­ей.
И вот я сто­ял у пред­две­рья же­ла­ний мо­их... Ду­ша моя рва­лась вой­ти. Но ин го­лос, го­лос юно­сти и пло­ти, гор­це взы­вал ей: ку­да ты вле­чешь ме­ня? Там вда­ли остав­ле­ны то­бою пре­ста­ре­лые ро­ди­те­ли. Еще не вы­сох­ли сле­зы ма­те­ри тво­ей, про­во­див­шей те­бя в да­ле­кий путь, бла­го­сло­вив­шей те­бя свя­тым кре­стом с гру­ди сво­ей. Она ждет бла­го­по­луч­но­го тво­е­го воз­вра­ще­ния и ра­дост­ной встре­чи. Там ждут те­бя кров­ные бра­тья, там ждут лю­бив­шие те­бя юно­ши, дру­зья и де­вы. Там ждет в тос­ке та, ко­то­рую чи­сто лю­бил о Гос­по­де... Те­ло твое мо­ло­до и сла­бо...
А тут, за пра­гом сим, на всю жизнь ждут те­бя по­дви­ги са­мо­от­вер­же­ния, по­дви­ги, кро­ме физи­че­ских тру­дов, еще неве­до­мые те­бе, непо­нят­ные и неве­до­мые ми­ру, по­дви­ги аб­со­лют­но­го по­слу­ша­ния, сми­ре­ния, по­ста и мо­лит­вы. Жизнь хож­де­ния как бы пред ли­цом Са­мо­го Бо­га, в Бо­ге и для Бо­га.
Ку­да ты ве­дешь ме­ня?!
Так взы­ва­ла ко мне юность. Так во­пи­я­ла во мне "плоть и кровь". Но и по­ры­вы ду­ши мо­ей не уни­ма­лись. Ду­ша рва­лась – ту­да, за "свя­той по­рог". Она го­то­ва бы­ла на все жерт­вы тру­да и под­ви­га. Она го­то­ва бы­ла — хоть на смерть. Она взы­ва­ла со свя­тым ца­рем – про­ро­ком Да­ви­дом: "Го­то­во серд­це мое, Бо­же, го­то­во серд­це мое!" [Пс.56:8].
И в эти ми­ну­ты борь­бы "ду­ха с пло­тью" я воз­вел свой взор ду­ши ту­да, го­ре – к То­му, Ко­му я вве­рял свою жизнь и спа­се­ние, Ко­му ве­до­мы пу­ти вхож­де­ния мо­е­го и ис­хож­де­ния...
Я взы­вал о по­мо­щи Его бла­го­дат­ной, я взы­вал воп­лем ду­ши мо­ей: "Бо­же! Из­ве­ди из тем­ни­цы су­е­ты и стра­стей ду­шу мою, ис­по­ве­да­ти­ся Име­ни Тво­е­му и сла­вить Тя Еди­но­го во ве­ки!" И в это вре­мя вни­ма­ние мое и взор бы­ли об­ра­ще­ны на лест­ни­цу, ве­ду­щую от свя­тых во­рот к са­мо­му вхо­ду со­бо­ра, ко­то­рая по­сте­пен­но воз­вы­ша­лась.
"Та­ков здесь путь твой, путь ду­хов­но­го вос­хож­де­ния до вхо­да тво­е­го во вра­та Гор­ня­го Небес­но­го Иеру­са­ли­ма", – ска­зал мне внут­рен­ний го­лос мой... А над свя­ты­ми во­ро­та­ми во весь рост че­ло­ве­ка воз­вы­шал­ся Ан­гел: в од­ной ру­ке он дер­жал боль­шой свя­той крест, как сим­вол стра­да­ния, а в дру­гой – ве­нец, как сим­вол на­гра­ды и сла­вы...
Сло­ва свя­то­го Еван­ге­лия, как некий Бо­же­ствен­ный свет, оза­ри­ли мой ра­зум и, как острие ме­ча, уяз­ви­ли ис­ти­ной слов Бо­го­че­ло­ве­ка мое серд­це: "Аще кто хо­щет по Мне ид­ти да от­вер­жет­ся се­бя и возь­мет крест свой, и по Мне гря­дет" [Мф.16:24]... "Аз есмь путь, ис­ти­на и жизнь" [Ин.14:6].
Путь на небо вся­ко­му по­сле­до­ва­те­лю Хри­ста, а наи­па­че ино­ку, – пред­ле­жит толь­ко через гол­го­фу, с кре­стом в ру­ках, с кре­стом на пле­чах.
Сим пу­тем вос­шел в гор­няя и Он – Сын Бо­жий, си­я­ние сла­вы От­чей, на Кре­сте Сво­и­ми стра­да­ни­я­ми и смер­тью со­вер­шил ис­куп­ле­ние ро­да че­ло­ве­че­ско­го и Сво­им жи­во­нос­ным вос­кре­се­ни­ем со­вос­кре­сил его, да­ро­вав ему но­вую жизнь и спа­се­ние. Дру­гих пу­тей ту­да, на небо, нет, все дру­гие пу­ти ве­дут в дру­гие, страш­ные, адо­вы ме­ста...
Без кре­ста – нет вен­ца!
Я пе­ре­сту­пил бла­го­го­вей­но свя­той по­рог оби­те­ли – и... взял свя­той крест, ска­зав: "Се по­кой мой – зде все­лю­ся в век ве­ка! [Ср. Пс.131:14]. Кре­сту Тво­е­му по­кло­ня­ю­ся, Вла­ды­ко!"»[1].
26 ав­гу­ста 1918 го­да Ро­ди­он был при­нят в чис­ло по­слуш­ни­ков Оп­ти­ной пу­сты­ни. В мо­на­сты­ре он нес по­слу­ша­ния ве­те­ри­нар­но­го фельд­ше­ра и кли­рос­ное.
В 1918 го­ду на­ча­лись го­не­ния на Рус­скую Пра­во­слав­ную Цер­ковь, и Оп­ти­на пу­стынь бы­ла за­кры­та, – нена­ви­стен был но­вым без­бож­ным вла­стям мо­на­стырь, креп­ко дер­жав­ший­ся свя­то­оте­че­ских пре­да­ний, на­уча­ю­щий рус­ских лю­дей ду­хов­но­му ви­де­нию, нев­зи­рая, из дво­рян­ско­го ли они вы­шли со­сло­вия или из кре­стьян­ско­го. Со­вет­ская власть пре­об­ра­зо­ва­ла мо­на­стырь в пле­мен­ное хо­зяй­ство, но при этом бра­тия оста­лась на ме­сте, и ей не за­пре­ти­ли со­вер­шать устав­ное мо­на­стыр­ское бо­го­слу­же­ние. В пле­мен­ном хо­зяй­стве Ро­ди­он про­дол­жал тру­дить­ся в ка­че­стве ве­те­ри­нар­но­го фельд­ше­ра. В 1923 го­ду без­бож­ни­ки окон­ча­тель­но за­кры­ли оби­тель, и бра­тии при­шлось по­ки­нуть мо­на­стыр­ские сте­ны. Мо­на­хи по­се­ли­лись в го­ро­де Ко­зель­ске на част­ных квар­ти­рах. По­слуш­ник Ро­ди­он стал за­ра­ба­ты­вать на жизнь са­пож­ным ре­меслом.
В 1928 го­ду оп­тин­ский иеро­мо­нах Ма­ка­рий (Чи­ли­кин) по бла­го­сло­ве­нию епи­ско­па Ма­ло­я­ро­сла­вец­ко­го, ви­ка­рия Ка­луж­ской епар­хии, Сте­фа­на (Ви­но­гра­до­ва) по­стриг по­слуш­ни­ка Ро­ди­о­на в ман­тию и на­рек ему имя Ра­фа­ил в честь ар­хи­стра­ти­га Бо­жия Ра­фа­и­ла, це­ли­те­ля че­ло­ве­че­ских неду­гов. В том же го­ду епи­скоп Ма­саль­ский, ви­ка­рий Ка­луж­ской епар­хии, Гер­ман (Вейн­берг) ру­ко­по­ло­жил его во иеро­диа­ко­на и воз­вел в сан ар­хи­ди­а­ко­на; де­сять ме­ся­цев отец Ра­фа­ил про­был при епи­ско­пе в ка­че­стве ке­лей­ни­ка и ар­хи­ди­а­ко­на на ар­хи­ерей­ских служ­бах. В 1929 го­ду епи­скоп Гер­ман был на­зна­чен на са­мо­сто­я­тель­ную ка­фед­ру; ему по­нра­вил­ся рев­ност­ный оп­тин­ский мо­нах, и он стал уго­ва­ри­вать его от­пра­вить­ся с ним в Ал­ма-Ату, но ду­ша от­ца Ра­фа­и­ла уже креп­ко бы­ла свя­за­на с Оп­ти­ной, и он от­ка­зал­ся, вер­нул­ся в Ко­зельск и по­сту­пил слу­жить в Ге­ор­ги­ев­скую цер­ковь. Слу­же­ние сре­ди на­сту­пив­ших го­не­ний не бы­ло без­мя­теж­ным – и в фев­ра­ле 1930 го­да он был при­ну­ди­тель­но мо­би­ли­зо­ван на ле­со­за­го­тов­ки.
В 1930 го­ду уси­ли­лись го­не­ния на Рус­скую Пра­во­слав­ную Цер­ковь, и ОГПУ при­ня­ло ре­ше­ние аре­сто­вать груп­пу оп­тин­ских мо­на­хов. Кро­ме об­ви­не­ния в ан­ти­со­вет­ской аги­та­ции, мо­на­хов об­ви­ни­ли в под­стре­ка­тель­стве кре­стьян к вос­ста­нию при бес­по­ряд­ках, слу­чив­ших­ся в Ко­зель­ске на Ду­хов день 9 июня 1930 го­да[2].
18 ав­гу­ста 1930 го­да, на­ка­нуне празд­ни­ка Пре­об­ра­же­ния Гос­под­ня, бы­ло аре­сто­ва­но со­рок мо­на­хов и ми­рян и сре­ди них ар­хи­ди­а­кон Ра­фа­ил. Так бы­ло по­ло­же­но на­ча­ло несе­ния им кре­ста Хри­сто­ва во узах. Отец Ра­фа­ил был до­про­шен сра­зу же по­сле аре­ста, — все во­про­сы со­труд­ни­ка ОГПУ ка­са­лись ис­клю­чи­тель­но его био­гра­фи­че­ских дан­ных как оп­тин­ско­го мо­на­ха.
2 сен­тяб­ря его сно­ва вы­зва­ли на до­прос; от­ве­чая на во­про­сы сле­до­ва­те­ля, он ска­зал: «Ви­нов­ным се­бя не при­знаю... Ни в ка­кой контр­ре­во­лю­ци­он­ной груп­пе не со­сто­ял и ра­бо­ты, на­прав­лен­ной про­тив со­вет­ской вла­сти, не вел... Ру­ко­вод­ство ду­хов­ной жиз­нью брат­ства шло пу­тем ис­по­ве­ди ду­хов­ни­ков. На ба­за­ре... на Ду­хов день в го­ро­де Ко­зель­ске я не был, на­хо­дил­ся до­ма и по­это­му, что бы­ло на ба­за­ре, не знаю, да и как об­щее пра­ви­ло на ба­за­ры я не хо­жу. Быв­ших тор­гов­цев, аре­сто­ван­ных и на­хо­дя­щих­ся со мной под стра­жей, знаю всех; как жи­тель го­ро­да Ко­зель­ска, ино­гда с ни­ми встре­чал­ся, но в их до­мах я не был...»[3]
Бы­ли до­про­ше­ны сви­де­те­ли, и в част­но­сти хо­зяй­ка квар­ти­ры, где жил ар­хи­ди­а­кон Ра­фа­ил; она по­ка­за­ла: «Из бе­сед с Ра­фа­и­лом знаю, что по­след­ний яв­ля­ет­ся ярым, за­ко­ре­не­лым мо­на­хом с при­су­щи­ми им ста­ры­ми взгля­да­ми»[4].
В ок­тяб­ре 1930 го­да след­ствие бы­ло за­кон­че­но и со­став­ле­но об­ви­ни­тель­ное за­клю­че­ние, в ко­то­ром со­труд­ни­ки ОГПУ в пол­ном несо­от­вет­ствии с дей­стви­тель­но­стью на­пи­са­ли: «В ав­гу­сте 1930 го­да Су­хи­ни­че­ским... ОГПУ в го­ро­де Ко­зель­ске... бы­ло вы­яв­ле­но на­ли­чие мо­на­ше­ско-мо­нар­хи­че­ской контр­ре­во­лю­ци­он­ной груп­пы, охва­ты­ва­ю­щей сво­им вли­я­ни­ем как на­се­ле­ние го­ро­да, так и смеж­ных де­ре­вень.
Бы­ло из­вест­но, что контр­ре­во­лю­ци­он­ная груп­па ста­вит пе­ред со­бой за­да­чи непо­сред­ствен­ной борь­бы с со­вет­ской вла­стью и рес­тав­ра­цию мо­нар­хи­че­ско­го строя...»[5]
27 но­яб­ря 1930 го­да трой­ка ОГПУ при­го­во­ри­ла ар­хи­ди­а­ко­на Ра­фа­и­ла к де­ся­ти го­дам за­клю­че­ния, и он был от­прав­лен в Ви­шер­ский ис­пра­ви­тель­но-тру­до­вой ла­герь, рас­по­ла­гав­ший­ся в по­сел­ке Ви­а­жи­ха Ураль­ской об­ла­сти[b]. В 1934 го­ду ар­хи­ди­а­кон Ра­фа­ил был пе­ре­ве­ден в ис­пра­ви­тель­но-тру­до­вой ла­герь в го­род Дмит­ров Мос­ков­ской об­ла­сти; здесь он ра­бо­тал ве­те­ри­нар­ным фельд­ше­ром при жи­вот­но­вод­че­ской фер­ме сов­хо­за «Ер­мо­ли­но». Фер­ма за­ни­ма­лась сви­но­вод­ством; жил отец Ра­фа­ил в од­ном из пу­стых за­го­нов для сви­ней и от ве­ли­ко­го недо­стат­ка в пи­ще пи­тал­ся тем, что да­ва­лось сви­ньям; и это еще бы­ла боль­шая уда­ча и ми­лость Бо­жия, так как дру­гие за­клю­чен­ные не име­ли и та­ко­го до­пол­не­ния к сво­е­му скуд­но­му ра­ци­о­ну.
На­хо­дясь в ла­ге­ре, отец Ра­фа­ил не скры­вал сво­ей ве­ры, ему во вре­мя сви­да­ния пе­ре­да­ли Еван­ге­лие, мо­лит­во­слов, ико­ну, а по­сколь­ку жил он в сви­нар­ни­ке от­дель­но, то и мог бес­пре­пят­ствен­но мо­лить­ся, при­гла­шая ино­гда к се­бе неко­то­рых из за­клю­чен­ных со­бра­тий. Он был в дру­же­ских от­но­ше­ни­ях со мно­ги­ми сво­и­ми со­уз­ни­ка­ми, к нему до­воль­но ча­сто при­ез­жа­ли мо­на­хи­ни Ша­мор­дин­ско­го мо­нас­ты­ря и зна­ко­мые из Ко­зель­ска. По сво­е­му слу­жеб­но­му по­ло­же­нию он мог бес­пре­пят­ствен­но хо­дить по по­сел­ку. Ле­том од­на­жды он шел со зна­ко­мой, при­е­хав­шей к нему на сви­да­ние. На­встре­чу им шла груп­па за­клю­чен­ных уго­лов­ниц, воз­вра­щав­ших­ся с ра­бо­ты. По­рав­няв­шись с от­цом Ра­фа­и­лом и его спут­ни­цей, они сми­рен­но пок­ло­ни­лись ему и по­при­вет­ство­ва­ли: «Здрав­ствуй­те, ба­тюш­ка!»
Из ла­ге­ря отец Ра­фа­ил пи­сал зна­ко­мым; неко­то­рые пись­ма не до­хо­ди­ли до адре­са­тов – они за­би­ра­лись опер­упол­но­мо­чен­ным НКВД, ко­то­рый в кон­це кон­цов счел, что оп­тин­ский мо­нах ве­дет слиш­ком ак­тив­ную ре­ли­ги­оз­ную жизнь, и при­нял­ся со­би­рать ма­те­ри­а­лы для его аре­ста.
Сре­ди тек­стов, ко­то­рые бы­ли по­став­ле­ны впо­след­ствии от­цу Ра­фа­и­лу в ви­ну, бы­ли и сти­хи из­вест­ной по­мощ­ни­цы мно­гим, во узах на­хо­дя­щим­ся, Та­тья­ны Грим­блит[c], с ко­то­рой отец Ра­фа­ил был од­но вре­мя в Ви­шер­ском ла­ге­ре. Сти­хи, на­пи­сан­ные Та­тья­ной в де­вят­на­дцать лет, на­столь­ко по­ра­зи­ли от­ца Ра­фа­и­ла и на­столь­ко ока­за­лись со­звуч­ны его соб­ствен­но­му на­стро­е­нию, что он вы­учил их на­изусть, лишь немно­го пе­ре­ина­чив[6].
21 июня 1936 го­да опер­упол­но­мо­чен­ный Дмит­ла­га НКВД на­пра­вил ра­порт на­чаль­ни­ку 3-го от­де­ле­ния, в ко­то­ром пи­сал: «До­но­шу, что зе­ка Шей­чен­ко... на про­тя­же­нии про­дол­жи­тель­но­го вре­ме­ни ве­дет контр­ре­во­лю­ци­он­ную аги­та­цию. Про­шу Ва­ше­го рас­по­ря­же­ния о при­вле­че­нии его к уго­лов­ной от­вет­ствен­но­сти...»[7]
В тот же день у от­ца Ра­фа­и­ла был про­из­ве­ден обыск и от­рыв­ки из пи­сем и сти­хи, най­ден­ные у него, бы­ли пред­став­ле­ны как ве­ще­ствен­ные до­ка­за­тель­ства пре­ступ­ле­ния про­тив го­су­дар­ства, ко­то­рые он пы­тал­ся буд­то бы скрыть, имея на­ме­ре­ние пе­ре­дать их на со­хра­не­ние со­уз­ни­ку.
– Ска­жи­те, Шей­чен­ко, бы­ли ли вы в квар­ти­ре у Бе­ло­ва[d] и сколь­ко раз? — спро­сил его сле­до­ва­тель.
– У Бе­ло­ва в квар­ти­ре я был два ра­за: пер­вый раз он ме­ня при­гла­сил по­смот­реть боль­ную его но­гу, и вто­рой раз, ко­гда я услы­шал, что ме­ня хо­тят аре­сто­вать, я но­сил ему свою кор­зи­ну с бе­льем на со­хра­не­ние, но он не взял.
– Ска­жи­те, Шей­чен­ко, вы про­си­ли Бе­ло­ва спря­тать ка­кие-то сек­рет­ные до­ку­мен­ты и от­ку­да они у вас по­яви­лись?
– Бе­ло­ва я ни­ко­гда не про­сил спря­тать ка­кие-то до­ку­мен­ты, и их у ме­ня ни­ко­гда не бы­ло.
– Ска­жи­те, Шей­чен­ко, что же вы пря­та­ли у Бе­ло­ва в квар­ти­ре?
– Пря­тал я толь­ко Еван­ге­лие, мо­лит­вен­ник и крест, ка­кой-ли­бо пе­ре­пис­ки я не пря­тал; пря­тал я по­то­му, что я ду­мал, что у ме­ня бу­дет обыск и ме­ня аре­сту­ют.
– Ска­жи­те, Шей­чен­ко, что вы го­во­ри­ли 2 мая... ко­гда вы си­де­ли в сов­хо­зе на ла­воч­ке?
– Я го­во­рил, что сей­час ста­рый укра­ин­ский язык рез­ко из­ме­нил­ся, ибо в укра­ин­ский язык и ли­те­ра­ту­ру мно­го внес­ли из Га­ли­ции, и те­перь его труд­но по­нять. Рань­ше же укра­ин­ский язык был го­раз­до лег­че и сво­бод­нее, чем те­перь.
– Ска­жи­те, Шей­чен­ко, при­зна­е­те ли вы се­бя ви­нов­ным в предъ­яв­лен­ном вам об­ви­не­нии?
– В предъ­яв­лен­ном мне об­ви­не­нии ви­нов­ным се­бя не при­знаю и по су­ще­ству де­ла по­ка­зы­ваю, что я ни­ко­гда ни­где не вел контр­ре­во­лю­ци­он­ной аги­та­ции.
13 сен­тяб­ря 1936 го­да со­сто­я­лось за­кры­тое за­се­да­ние Мос­ков­ско­го об­ласт­но­го су­да по де­лам Дмит­ла­га НКВД в со­ста­ве пред­се­да­тель­ству­ю­ще­го, двух чле­нов су­да и сек­ре­та­ря; суд в при­го­во­ре за­пи­сал: «Ви­нов­ным се­бя под­су­ди­мый не при­знал, но пре­ступ­ле­ние до­ка­за­но как ма­те­ри­а­ла­ми де­ла, так и сви­де­тель­ски­ми по­ка­за­ни­я­ми, а по­то­му суд, учи­ты­вая лич­ность под­су­ди­мо­го и усло­вия ла­гер­ной об­ста­нов­ки... при­го­во­рил... к ли­ше­нию сво­бо­ды сро­ком на шесть... лет, с по­ра­же­ни­ем в пра­вах на пять лет и на­прав­ле­ни­ем для даль­ней­ше­го от­бы­ва­ния в от­да­лен­ные се­вер­ные ла­ге­ря»[8].
Ар­хи­ди­а­кон Ра­фа­ил был от­прав­лен сна­ча­ла в го­род Мур­манск, а через че­ты­ре го­да пе­ре­ве­ден в Усоль­лаг в го­ро­де Со­ли­кам­ске Перм­ской об­ла­сти.
18 но­яб­ря 1943 го­да отец Ра­фа­ил был осво­бож­ден из за­клю­че­ния, но ему не раз­ре­ши­ли жить в Ко­зель­ске, и он по­се­лил­ся в го­ро­де Кир­са­но­ве Там­бов­ской об­ла­сти у ве­ру­ю­щей ста­руш­ки; здесь он про­жил око­ло по­лу­го­да, ко­гда хо­ро­шо знав­шие его лю­ди ста­ли на­стой­чи­во при­гла­шать его в Ко­зельск, и он пе­ре­ехал ту­да в ап­ре­ле 1944 го­да.
1 ок­тяб­ря 1944 го­да мит­ро­по­лит Кру­тиц­кий Ни­ко­лай (Яру­ше­вич) в Успен­ской, что в Гон­ча­рах, церк­ви в Москве ру­ко­по­ло­жил ар­хи­ди­а­ко­на Ра­фа­и­ла во иеро­мо­на­ха и на­зна­чил, со­глас­но прось­бе два­дцат­ки, на­сто­я­те­лем Бла­го­ве­щен­ской церк­ви в го­ро­де Ко­зель­ске. С это­го вре­ме­ни на­ча­лась его мно­го­труд­ная пас­тыр­ская де­я­тель­ность.
Цер­ков­ная жизнь в то вре­мя в Ко­зель­ске, как и вез­де в Рос­сии, бы­ла в боль­шом утес­не­нии: на од­но­го свя­щен­ни­ка при­хо­ди­лось не ме­нее де­сят­ка го­ни­те­лей из со­труд­ни­ков со­вет­ских учре­жде­ний и осве­до­ми­те­лей МГБ; хра­мы бы­ли по­лу­раз­ру­ше­ны немец­ки­ми и со­вет­ски­ми вла­стя­ми, ис­поль­зу­ясь немец­ки­ми – под ко­нюш­ни, со­вет­ски­ми — под скла­ды. Храм Бла­го­ве­ще­ния, как и мно­гие дру­гие, был силь­но по­вре­жден, и отец Ра­фа­ил, тра­тя мно­го сил на его вос­ста­нов­ле­ние, стал слу­жить в на­ско­ро от­ре­мон­ти­ро­ван­ном при­де­ле. По­сколь­ку стро­и­тель­ную тех­ни­ку до­стать то­гда бы­ло невоз­мож­но по недру­же­люб­ству вла­стей, то стро­ить при­хо­ди­лось вруч­ную. К 1949 го­ду храм уси­ли­я­ми от­ца Ра­фа­и­ла и при­хо­жан был по­чти вос­ста­нов­лен и в хра­ме по­став­лен ико­но­стас.
Пас­тырь доб­рый, отец Ра­фа­ил, по­мо­гал мно­гим нуж­да­ю­щим­ся; в Ко­зельск из ссы­лок и ла­ге­рей ста­ли в то вре­мя воз­вра­щать­ся ша­мор­дин­ские мо­на­хи­ни; пре­тер­пев узы, мно­гие из них ста­ли немощ­ны, и отец Ра­фа­ил ста­рал­ся их жизнь обу­стро­ить. Дверь его ке­льи бы­ла от­кры­та для всех, для каж­до­го на­хо­ди­лось уте­ши­тель­ное сло­во, а в слу­чае необ­хо­ди­мо­сти и ма­те­ри­аль­ная по­мощь. Ве­ру­ю­щие, ища ду­хов­ной под­держ­ки и со­ве­та, ста­ли об­ра­щать­ся к нему как к ду­хов­ни­ку, со мно­ги­ми у него за­вя­за­лись близ­кие ду­хов­ные от­но­ше­ния, ко­то­рые на­шли свое от­ра­же­ние в пись­мах.
«Род­ная моя Та­ти­а­на Фе­до­ров­на, мир Вам и спа­се­ние от Гос­по­да! – пи­сал отец Ра­фа­ил. – Гос­подь, ко­го хо­чет при­ве­сти к Се­бе, к по­зна­нию Се­бя, то­му Он по­сы­ла­ет непре­стан­но скор­би, а осо­бен­но ко­гда в этой ду­ше есть хо­тя за­квас­ка хри­сти­ан­ской доб­ро­де­те­ли, но эта ду­ша, вле­ко­мая вся­че­ски­ми немо­ща­ми, тя­нет­ся к зем­ле, за­ра­жа­ет­ся ми­ро­лю­би­ем. Бог ба­че з неба – ко­му чо­го тре­ба! То, что все мы крат­ковре­мен­ные стран­ни­ки на зем­ле, есть ося­за­тель­ная ис­ти­на, – то, что все на­ше бы­тие на зем­ле мень­ше, чем мгно­ве­ние, ни­чтож­нее, чем ро­син­ка срав­ни­тель­но с оке­а­на­ми вод, – так ни­чтож­на на­ша жизнь срав­ни­тель­но с веч­но­стью. То, что мы об­ра­ща­ем так ма­ло вни­ма­ния на эту веч­ность, за­бы­ва­ем ее, есть вер­ный при­знак на­ше­го па­де­ния не толь­ко в те­ле, но еще боль­ше в уме, в серд­це. По­зна­ние Бо­га, по­зна­ние се­бя – есть ис­тин­ная муд­рость, ис­тин­ное со­кро­ви­ще, ис­тин­ное сча­стье че­ло­ве­ка на зем­ле»[9].
«Хри­стос вос­кре­се! Хо­ро­шая моя доч­ка Ва­ля!
По­ка жив есмь, бла­го­по­лу­чен, а про­чее пред­став­лю во­ле Бо­жи­ей – Ему да бу­дет сла­ва за все, что ни слу­чись. Он Бог, Он Тво­рец и зна­ет, что ко­му необ­хо­ди­мо и по­лез­но, а по во­ле Его и во аде не бу­дет пло­хо – ибо ад пе­ре­ста­ет быть адом.
Че­ло­ве­ку же, ли­шив­ше­му­ся бла­го­да­ти Бо­жи­ей, из­гнав­ше­му из ду­ши сво­ей Бо­га неве­ри­ем, оже­сто­че­ни­ем, и Рай бу­дет адом, ибо он при­не­сет в Рай – ад в ду­ше сво­ей.
Цар­ство Бо­жие на­чи­на­ет­ся здесь, на зем­ле, так же как и ад – внутрь нас, т.е. в серд­це, в ду­ше че­ло­ве­ка, его об­ра­зом жиз­ни, – за пра­гом веч­но­сти толь­ко рас­тет то и дру­гое – бес­пре­дель­но, до ан­ге­ло­по­до­бия и диа­воль­ско­го.
Хо­чу, чтобы Гос­подь спо­до­бил вас Сво­ей ми­ло­сти, о сем за вас всех и мо­люсь у Свя­то­го Пре­сто­ла Бо­жия»[10].
«Ми­лая доч­ка Ва­ля! Ми­ра, здо­ро­вья и спа­се­ния оте­че­ски же­лаю те­бе! Те­бе, на­вер­ное, небезыз­вест­но, что я по­сле Пас­хи два ме­ся­ца был бо­лен смер­тель­но; по­сле свя­то­го со­бо­ро­ва­ния я стал по­прав­лять­ся. Скор­би и бо­лез­ни – наш зем­ной удел: в них мы, как зла­то в гор­ни­ле, очи­ща­ем­ся от вся­кой еже­днев­ной при­ме­си гре­хов­ной, ими со­вер­шен­ству­ет­ся, за­ка­ля­ет­ся дух, укреп­ля­ет­ся ве­ра и со­зна­ние сво­е­го ни­что­же­ства, бес­си­лия, сво­е­го крат­ковре­мен­но­го пре­бы­ва­ния на зем­ле.
Скор­бя­ми и бо­лез­ня­ми, как бы уста­ми свя­тых про­рок, Гос­подь нам го­во­рит-на­по­ми­на­ет: опом­нись, че­ло­век! – не за­смот­рись, не увле­кай­ся, как ма­лое ди­тя, иг­руш­ка­ми – ско­ро гиб­ну­щи­ми пре­лес­тя­ми ми­ра се­го. Ты на зем­ле пут­ник мгно­вен­ный, жизнь твоя – крат­кий сон. Там, за по­ро­гом тво­ей мо­ги­лы, ждет те­бя веч­ность. Ты ве­нец тво­ре­ния на зем­ле. Ты от­блеск Бо­же­ства, ду­ша твоя бес­смерт­на – веч­на, как ве­чен ее Тво­рец. Жи­ви ра­зум­но, че­ло­веч­но. По­ста­рай­ся при­го­то­вить се­бе ме­сто там... до­стой­ное тво­е­го зва­ния. Твое назна­че­ние Небо – Рай. Твое со­об­ще­ство там – ан­ге­лы и все свя­тые!!!
Рад, что обе­ща­ешь вы­пол­нить мои со­ве­ты – они ис­крен­ни, как от­ца лю­би­мо­му ди­тя­ти. Бу­дешь мень­ше вол­но­вать­ся на ме­ло­чах. Окрепнет твоя нерв­ная си­сте­ма и ор­га­низм. И в се­мье бу­дет мир и от­ра­да... Жи­ви­те же мир­но, и да бла­го­сло­вит вас Гос­подь сча­стьем и все­ми бла­га­ми!
Ва­ля! Осо­бен­но на те­бе ле­жит долг вос­пи­та­ния де­ток – на­прав­ляй их ум и во­лю к чест­но­сти, доб­ру и прав­де. Ты мать. Ты пер­вая уви­де­ла их улыб­ку, ты пер­вая услы­ша­ла их ле­пет, пер­вое и ра­дост­ное для те­бя сло­во: ма­ма!
Твое ма­те­рин­ски неж­ное, чут­кое серд­це луч­ше вся­ко­го "пси­хо­ло­га" и "пси­хи­ат­ра" спо­соб­но уло­вить-под­ме­тить все дви­же­ния их ума и серд­ца и всё на­пра­вить на вер­ный, бла­гой путь. Отец есть толь­ко дис­ци­пли­на. Толь­ко уме­лое вос­пи­та­ние де­тей ма­те­рью да­ло ми­ру ве­ли­ких лю­дей.
Будь­те без­уко­риз­нен­ны­ми для них, при­ме­ром в сво­ей жиз­ни, во всех дей­стви­ях и сло­вах. Де­ти – это тон­чай­шая фо­то­п­лен­ка, на ко­то­рой быст­ро и неиз­гла­ди­мо за­пе­чатле­ва­ет­ся все. Жа­лу­ют­ся мно­гие ро­ди­те­ли на де­тей сво­их. Да­вай, до­ро­гая, об этом пом­нить»[11].
В ап­ре­ле 1948 го­да в Бла­го­ве­щен­ский храм в Ко­зель­ске был на­зна­чен свя­щен­ни­ком Сер­гей Ге­ор­ги­е­вич Шу­ми­лин. Его дея­тель­ность бы­ла непо­сред­ствен­но свя­за­на с де­я­тель­но­стью ар­хи­епи­ско­па Смо­лен­ско­го Ва­си­лия (Рат­ми­ро­ва)[12]. В мае 1943 го­да об­щи­на за­кры­то­го в 1937 го­ду Пре­об­ра­жен­ско­го хра­ма в се­ле Ниж­ние Прыс­ки Ко­зель­ско­го рай­о­на, вхо­див­ше­го то­гда в со­став Смо­лен­ской об­ла­сти, воз­бу­ди­ла хо­да­тай­ство об его от­кры­тии. На­ча­лась обыч­ная в этих слу­ча­ях бю­ро­кра­ти­че­ская пе­ре­пис­ка, в ко­то­рой вполне про­яви­лось неже­ла­ние вла­стей пе­ре­да­вать об­щине храм. В на­ча­ле июня то­го же го­да пред­ста­ви­те­ля­ми об­щи­ны бы­ло по­сла­но еще од­но за­яв­ле­ние, а в июле сле­ду­ю­щее. 13 де­ка­б­ря вла­сти пе­ре­пра­ви­ли за­яв­ле­ние ве­ру­ю­щих ар­хи­епи­ско­пу Ва­си­лию с во­про­сом: «Под­твер­жда­е­те ли Вы это хо­да­тай­ство или счи­та­е­те воз­мож­ным от­кло­нить его?»[13] – спра­ши­ва­ли они его как ста­ро­го со­труд­ни­ка со­вет­ской вла­сти. И уже на сле­ду­ю­щий день, 14 де­каб­ря, ар­хи­епи­скоп Ва­си­лий вы­дал Сер­гию Шу­ми­ли­ну указ о на­зна­че­нии его на­сто­я­те­лем Пре­об­ра­жен­ской церк­ви. Впо­след­ствии у пра­вя­щих ар­хи­ере­ев Ка­луж­ской епар­хии не раз воз­ни­ка­ли со­мне­ния в пра­во­моч­но­сти его свя­щен­ства, ко­то­рые он так и не су­мел раз­ве­ять[14]. По­сле пе­ре­во­да Сер­гея Ге­ор­ги­е­ви­ча в Бла­го­ве­щен­ский храм, мно­гие при­хо­жане ста­ли опа­сать­ся его и да­же бо­ять­ся, его при­сут­ствие на­ве­ва­ло на неко­то­рых ужас, так как они свя­зы­ва­ли его лич­ность со страш­ной аб­бре­ви­а­ту­рой «МГБ». Од­на­ко необ­хо­ди­мость ве­сти до­ве­ри­тель­ные от­но­ше­ния не толь­ко с вла­стя­ми, но и с при­хо­жа­на­ми, и осо­зна­ние то­го, что это­го пу­ти при­дет­ся дер­жать­ся в те­че­ние всей жиз­ни, вы­ра­бо­та­ли у него елей­но-лас­ко­вый тон об­ще­ния, и в па­мя­ти неко­то­рых он остал­ся че­ло­ве­ком веж­ли­вым, об­хо­ди­тель­ным и «хри­сти­ан­ски» на­стро­ен­ным.
26 ок­тяб­ря 1948 го­да Ми­ни­стер­ство го­судар­ствен­ной безо­пас­но­сти и Ге­не­раль­ная про­ку­ра­ту­ра при­ня­ли ди­рек­ти­ву об аре­сте воз­вра­тив­ших­ся из за­клю­че­ния свя­щен­но­слу­жи­те­лей, ес­ли те про­дол­жа­ли ве­сти ак­тив­ную цер­ков­ную де­я­тель­ность. С это­го вре­ме­ни уста­но­ви­лась осо­бен­но тща­тель­ная слеж­ка за от­цом Ра­фа­и­лом: слу­ша­лись его про­по­ве­ди, об­ра­ща­лось вни­ма­ние на всю его стро­и­тель­ную, бла­го­тво­ри­тель­ную и ду­хов­ни­че­скую де­ятель­ность; его ста­ли ча­сто вы­зы­вать в мест­ное от­де­ле­ние МГБ. Аген­том был его со­слу­жи­вец по хра­му, и по­се­му вся де­я­тель­ность от­ца Ра­фа­и­ла осве­ща­лась пе­ред МГБ по­дроб­ней­шим об­ра­зом; через аген­та он ока­зал­ся ли­цом к ли­цу с ка­ра­тель­ной ма­ши­ной, про­тив ко­то­рой бы­ли бес­силь­ны все зем­ные сред­ства, и необ­хо­ди­мо бы­ло во что бы то ни ста­ло со­хра­нять внут­рен­ний мир, па­мя­туя Еван­ге­лие и от­но­ше­ние Хри­ста к вра­гам и пре­да­те­лям, па­мя­туя, что все скорб­ные об­сто­я­тель­ства и стра­да­ния пре­по­да­ют­ся хо­тя и через лю­дей, но все же Гос­по­дом; не со­труд­ни­ки гос­бе­зо­пас­но­сти, как вра­ги внеш­ние, и не пре­да­те­ли, как вра­ги внут­рен­ние, его му­ча­ют, а Хри­стос тянет его за ру­ку в Цар­ство Небес­ное, при­зы­вая к де­я­тель­ной люб­ви и к тем, и к дру­гим, по­да­ет еще на зем­ле ча­шу горь­ких стра­да­ний, чтобы, ис­пив ее до кон­ца, он смог вку­сить сла­до­сти Неба. Что те­бе му­чи­те­ли твои и пре­да­те­ли цер­ков­ные, ко­то­рые те­бе по­пуще­ны Бо­гом как тяж­кая бо­лезнь за твои гре­хи, – этой ча­ши, ес­ли хо­чешь спа­стись, не из­бу­дешь, – ты лишь смот­ри за со­бой и на­пи­ты­вай­ся сре­ди бурь жи­тей­ских ми­ром ду­ха Хри­сто­ва, чтобы те­бе хва­ти­ло и са­мый по­двиг пе­ре­не­сти со сми­ре­ни­ем и по­лу­чить в на­гра­ду па­ки сми­ре­ние.
В 1940-х го­дах без­бож­ни­ки по об­раз­цу 1930-х ста­ли про­из­воль­но уве­ли­чи­вать на­ло­ги на хра­мы, и в на­ча­ле 1948 го­да иеро­мо­нах Ра­фа­ил, цер­ков­ный ста­ро­ста и по­мощ­ни­ца ста­ро­сты на­пра­ви­ли упол­но­мо­чен­но­му Со­ве­та по де­лам Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви по Ка­луж­ской об­ла­сти жа­ло­бу на непо­силь­ность этих на­ло­гов. Жа­ло­ба бы­ла пе­ре­сла­на в финан­со­вый от­дел Ка­луж­ской об­ла­сти, ко­то­рый, од­на­ко, при­знал сум­му на­ло­гов спра­вед­ли­вой и жа­ло­бу от­кло­нил. В том же го­ду свя­щен­ник, ста­ро­ста и по­мощ­ни­ца ста­ро­сты на­пра­ви­ли упол­но­мо­чен­но­му еще че­ты­ре жа­ло­бы на непра­виль­ное об­ло­же­ние на­ло­га­ми, но и на этот раз их жа­ло­бы бы­ли от­кло­не­ны.
На тре­тий день Пас­хи 1948 го­да от­ца Ра­фа­и­ла вы­зва­ли в Ко­зель­ское от­де­ле­ние МВД. Он по­ла­гал, что его вы­зы­ва­ют по по­во­ду про­из­не­сен­ных им про­по­ве­дей, но услы­шал там, что «он не име­ет пра­ва хо­дить по до­мам по при­гла­ше­нию ве­ру­ю­щих в празд­ник Пас­хи, в пре­столь­ные празд­ни­ки»[15], ему бы­ло по­став­ле­но так­же на вид, что он неза­кон­но со­вер­ша­ет по­хо­ро­ны, со­про­вож­дая по­гре­баль­ные про­цес­сии до клад­би­ща.
Вес­ной 1949 го­да ста­ро­ста Бла­го­ве­щен­ской церк­ви, На­та­лья Алек­сан­дро­ва, ста­ла жа­ло­вать­ся вла­стям, что отец Ра­фа­ил от­ст­ра­нил ее от свеч­но­го ящи­ка, по­ру­чив за­ни­мать­ся ма­те­ри­аль­ной сто­ро­ной де­ла мо­на­хине, при­чем преды­ду­ще­


Молитвы
Тропарь преподобноисповеднику Рафаилу Оптинскому (Шейченко)
глас 1

Ве́рный учени́к Христа́ да́же до сме́рти быв, преподо́бне Рафаи́ле испове́дниче приснопа́мятне, по́двиги бо поста́ и кро́вию муче́ний зе́млю Ру́сскую освяти́л еси́. Те́мже и мы, ча́да твоя́, любо́вию вопие́м ти: сла́ва Да́вшему ти кре́пость, сла́ва Венча́вшему тя, сла́ва Просла́вльшему тя с новому́ченики и испове́дники Росси́йскими.

Перевод: Ты был верным учеником Христа даже до смерти, преподобный Рафаил, всегда вспоминаемый исповедник, ибо подвигами поста и мученической кровью ты освятил землю Русскую. Потому и мы, дети твои, с любовью взываем к тебе: «Слава Давшему тебе силу, слава Венчавшему тебя, слава Прославившему тебя с новомучениками и исповедниками Российскими».

Все святые

Святым человеком в христианстве называют угодников Божьих смысл жизни которых заключался в несении людям света и любви от Господа. Для святого Бог стал всем через глубокое переживание и общение с Ним. Все святые, чьи жития, лики и даты поминовения мы собрали для вас в этом разделе, вели праведную духовную жизнь и обрели чистоту сердца.