Исповедник Леонтий (Стасевич), Михайловский Архимандрит

Пре­по­доб­но­ис­по­вед­ник Леон­тий ро­дил­ся 20 мар­та 1884 го­да в по­са­де Тар­но­град Бел­го­рай­ско­го уез­да Люб­лин­ской гу­бер­нии в бла­го­че­сти­вой кре­стьян­ской се­мье Фо­мы и Ека­те­ри­ны Ста­се­ви­чей и в кре­ще­нии был на­ре­чен Львом. У ро­ди­те­лей он был един­ствен­ным ре­бен­ком, и ро­дил­ся, ко­гда от­цу бы­ло со­рок че­ты­ре го­да, а ма­те­ри трид­цать два. Дет­ство Лев про­вел до­ма, ра­бо­тая вме­сте с ро­ди­те­ля­ми в кре­стьян­ском хо­зяй­стве. Он вспо­ми­нал впо­след­ствии, что ро­ди­тель­ский дом ча­сто по­се­ща­ли стран­ни­ки, ко­то­рых отец при­гла­шал но­че­вать. В бла­го­дар­ность за предо­став­лен­ный при­ют они пе­ли ду­хов­ные сти­хи, по­вест­ву­ю­щие о свя­тых угод­ни­ках Бо­жи­их, о Свя­той зем­ле и свя­тых оби­те­лях, сти­хи, ко­то­рые зва­ли про­стую ду­шу слу­ша­те­ля к выс­ше­му ду­хов­но­му по­дви­гу.
Окон­чив двух­класс­ное учи­ли­ще и че­ты­рех­класс­ную про­гим­на­зию в се­ле За­мо­стье, Лев по­сту­пил ра­бо­тать пи­са­рем в Тар­но-град­ский суд; в это вре­мя ему ис­пол­ни­лось пят­на­дцать лет. Хри­сти­ан­ское вос­пи­та­ние, по­лу­чен­ное в бла­го­че­сти­вой се­мье, зло ми­ра и стра­да­ния лю­дей от это­го зла — то, что он уви­дел, при­сут­ствуя на за­се­да­ни­ях су­да, — все вме­сте скло­ни­ло его к луч­ше­му вы­бо­ру — слу­же­нию цер­ков­но­му. Окон­чив Холм­скую Ду­хов­ную се­ми­на­рию, Лев Фо­мич в 1910 го­ду по­сту­пил в Яб­ло­чин­ский Онуф­ри­ев­ский мо­на­стырь.
Ис­то­рия этой оби­те­ли пред­став­ля­ет со­бой од­ну из слав­ней­ших стра­ниц цер­ков­ной ис­то­рии. Это был един­ствен­ный мо­на­стырь в за­пад­но­рус­ских зем­лях, ко­то­рый не при­нял ни ка­то­ли­циз­ма, ни унии. Он со­хра­нил у се­бя древ­ние свя­ты­ни, та­кие как чу­до­твор­ная ико­на пре­по­доб­но­го Онуф­рия Ве­ли­ко­го. Мо­на­стырь из­дав­на сла­вил­ся как мис­си­о­нер­ский центр пра­во­сла­вия. На пре­столь­ный празд­ник, па­мять пре­по­доб­но­го Онуф­рия, в оби­тель схо­ди­лось до две­на­дца­ти ты­сяч че­ло­век. Для то­го, чтобы вме­стить та­кое чис­ло лю­дей, в 1908 го­ду был по­стро­ен храм в честь Успе­ния Пре­свя­той Бо­го­ро­ди­цы, со­сто­я­щий по­чти из од­но­го ал­та­ря. Две­ри хра­ма вы­хо­ди­ли на боль­шую по­ля­ну пе­ред хра­мом; во вре­мя бо­го­слу­же­ния они от­кры­ва­лись, и хра­мом ста­но­ви­лась вся окру­жа­ю­щая мест­ность.
В 1912 го­ду на­сто­я­тель мо­на­сты­ря ар­хи­манд­рит Се­ра­фим (Ост­ро­умов) по­стриг по­слуш­ни­ка Льва в ман­тию с име­нем Леон­тий, в честь Леон­тия, свя­ти­те­ля Ро­стов­ско­го, и в том же го­ду он был ру­ко­по­ло­жен во иеро­ди­а­ко­на. В 1913 го­ду иеро­ди­а­кон Леон­тий был ру­ко­по­ло­жен во иеро­мо­на­ха и на­зна­чен каз­на­че­ем мо­на­сты­ря, в ка­ко­вой долж­но­сти со­сто­ял до 1915 го­да. В мо­на­сты­ре отец Леон­тий узнал и по­лю­бил на всю жизнь мо­на­стыр­ский устав и ис­то­вое бо­го­слу­же­ние. Для него с юно­сти был вы­сок и со­вер­ше­нен иде­ал мо­на­ха, и в те­че­ние всей жиз­ни тру­да­ми и тер­пе­ни­ем он ста­рал­ся до­стичь его. Впо­след­ствии жизнь его са­мо­го ста­ла об­раз­цом для ино­ков.
В 1914 го­ду на­ча­лась Пер­вая ми­ро­вая вой­на, Яб­ло­чин­ский мо­на­стырь, как на­хо­дя­щий­ся вбли­зи ли­нии фрон­та, был эва­ку­и­ро­ван в глубь Рос­сии, и иеро­мо­нах Леон­тий в 1916 го­ду был опре­де­лен в Мос­ков­ский Бо­го­яв­лен­ский мо­на­стырь. В том же го­ду он был на­граж­ден на­перс­ным кре­стом. Жи­вя в Москве, он встре­тил од­на­жды на ули­це бла­жен­но­го, и тот ска­зал ему: «При­дет вре­мя, те­бя по­ве­дут по ули­це и при­кла­да­ми бу­дут по­го­нять». В 1917 го­ду отец Леон­тий по­сту­пил в Мос­ков­скую Ду­хов­ную ака­де­мию, но окон­чить ее не успел вви­ду за­кры­тия ака­де­мии в 1920 го­ду. В том же го­ду он был воз­ве­ден в сан игу­ме­на.
В 1922 го­ду Пат­ри­арх Ти­хон на­зна­чил от­ца Леон­тия на­сто­я­те­лем Спа­со-Ев­фи­ми­ев­ско­го мо­на­сты­ря в го­ро­де Суз­да­ле. В это вре­мя жизнь мо­на­сты­ря, ча­стью от внут­рен­них, а ча­стью от внеш­них при­чин, при­шла в рас­строй­ство. Бо­го­слу­же­ние долж­ным об­ра­зом и по уста­ву не со­вер­ша­лось, все хо­зяй­ствен­ные де­ла бы­ли за­пу­ще­ны, часть бра­тии со­чув­ство­ва­ла об­нов­лен­цам. Но­вый на­мест­ник по­пы­тал­ся на­пра­вить жизнь мо­на­сты­ря в долж­ное рус­ло, но столк­нул­ся с упор­но враж­деб­ным от­но­ше­ни­ем к этим по­пыт­кам со сто­ро­ны бра­тии, ко­то­рая ста­ла по­но­сить его, оскор­би­тель­но об­зы­вать и зло­сло­вить о нем. Неко­то­рые из бра­тии до­шли до то­го, что пы­та­лись из­бить на­мест­ни­ка и при­ну­дить его та­ким об­ра­зом по­ки­нуть мо­на­стырь. Раз­ре­ши­лось все иным об­ра­зом — в 1923 го­ду без­бож­ные вла­сти за­кры­ли оби­тель, при­спо­со­бив ее по­ме­ще­ния под тюрь­му. Отец Леон­тий был пе­ре­ве­ден в храм Смо­лен­ской ико­ны Бо­жи­ей Ма­те­ри, а за­тем в храм свя­ти­те­ля Иоан­на Зла­то­уста в Суз­да­ле. В при­ход­ском хра­ме отец Леон­тий вос­ста­но­вил еже­днев­ное устав­ное бо­го­слу­же­ние и еже­днев­ную про­по­ведь, чем при­влек серд­ца мно­гих ве­ру­ю­щих, ко­то­рые ста­ли при­ез­жать сю­да из са­мых от­да­лен­ных мест Вла­ди­мир­ской епар­хии. В 1924 го­ду Пат­ри­арх Ти­хон воз­вел от­ца Леон­тия в сан ар­хи­манд­ри­та.
В 1929 го­ду вла­сти пред­при­ня­ли оче­ред­ную по­пыт­ку за­крыть хра­мы в Рос­сии. Бы­ли при­ня­ты но­вые за­ко­ны, еще бо­лее огра­ни­чи­ва­ю­щие пра­ва Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви в без­бож­ном го­су­дар­стве, сре­ди про­че­го был за­пре­щен и ко­ло­коль­ный звон; на­ча­лись мас­со­вые аре­сты свя­щен­но­слу­жи­те­лей и ми­рян.
«Ос­но­ва­ни­ем» к на­ча­лу пре­сле­до­ва­ния в Суз­да­ле ду­хо­вен­ства и ми­рян по­слу­жи­ло за­яв­ле­ние неко­е­го граж­да­ни­на Пет­ро­ва, ко­то­рый, пе­ре­чис­лив бо­лее двух де­сят­ков имен пра­во­слав­ных свя­щен­но­слу­жи­те­лей и ми­рян, в том чис­ле и ар­хи­манд­ри­та Леон­тия, на­пи­сал да­лее, что про­сит ОГПУ при­нять со­от­вет­ству­ю­щие ме­ры к ука­зан­ным ли­цам, ко­то­рые при бла­го­при­ят­ном мо­мен­те мо­гут вы­сту­пить про­тив со­вет­ской вла­сти. «Ар­хи­манд­рит Ста­се­вич, — пи­сал до­но­си­тель, — рань­ше был бе­ло-ти­хо­нов­ской груп­пи­ров­ки, те­перь же ка­кой-то осо­бой; бы­ва­ет у него мас­со­вое сте­че­ние в церк­ви на­ро­да, в осо­бен­но­сти мо­на­шек, — и во­об­ще суз­даль­ской ин­тел­ли­ген­ции; сво­и­ми вы­ступ­ле­ни­я­ми в церк­ви он под­ры­ва­ет ав­то­ри­тет со­вет­ской вла­сти. Во­об­ще все ду­хо­вен­ство, за ис­клю­че­ни­ем свя­щен­ни­ка Зна­мен­ской церк­ви (он... при­над­ле­жит к об­нов­лен­че­ской груп­пи­ров­ке), при­над­ле­жит к бе­ло-ти­хо­нов­ской груп­пи­ров­ке. Ука­зан­ную груп­пу ча­сто при­хо­дит­ся ви­деть всех вме­сте. Необ­хо­ди­мо раз­об­ла­че­ние та­ко­вой»[1].
2 фев­ра­ля 1930 го­да де­ло бы­ло при­ня­то к про­из­вод­ству, и 3 фев­ра­ля ар­хи­манд­рит Леон­тий был аре­сто­ван и за­клю­чен в тюрь­му в го­ро­де Вла­ди­ми­ре. «Звон то­гда был за­пре­щен, — рас­ска­зы­вал впо­след­ствии отец Леон­тий. — А мне… так за­хо­те­лось Гос­по­да про­сла­вить зво­ном. За­лез на ко­ло­коль­ню и да­вай зво­нить. Дол­го зво­нил. Спус­ка­юсь с ко­ло­коль­ни, а ме­ня уже встре­ча­ют с на­руч­ни­ка­ми».
13 фев­ра­ля сле­до­ва­тель до­про­сил свя­щен­ни­ка. От­ве­чая на во­про­сы, ар­хи­манд­рит Леон­тий ска­зал: «В предъ­яв­лен­ном мне об­ви­не­нии ви­нов­ным се­бя не при­знаю и по­яс­няю, что ни в ка­кие ан­ти­со­вет­ские груп­пи­ров­ки не вхо­дил и о су­ще­ство­ва­нии та­ких груп­пи­ро­вок не слы­хал. Пе­ре­чис­лен­ных мне в по­ста­нов­ле­нии мо­их со­про­цесс­ни­ков знал, но близ­ко­го зна­ком­ства с ни­ми не вел. Я сто­ро­нюсь от вся­ких зна­комств и жи­ву за­мкну­то. Ори­ен­та­ции в цер­ков­ных во­про­сах я при­дер­жи­ва­юсь сер­ги­ев­ской»[2].
15 фев­ра­ля след­ствие бы­ло за­вер­ше­но. Оправ­ды­вая пре­сле­до­ва­ния ду­хо­вен­ства и пы­та­ясь пред­ста­вить борь­бу про­тив Пра­во­слав­ной Церк­ви за­кон­ной, со­труд­ни­ки ОГПУ в об­ви­ни­тель­ном за­клю­че­нии на­пи­са­ли: «В го­ро­де Суз­да­ле на про­тя­же­нии ря­да лет су­ще­ство­ва­ла ан­ти­со­вет­ская цер­ков­ная груп­пи­ров­ка, в ко­то­рой объ­еди­ни­лись по­пы, мо­на­ше­ство, быв­шие лю­ди и тор­гов­цы, для боль­шин­ства ко­то­рых Цер­ковь яв­ля­лась не це­лью, а кре­по­стью, от­ку­да мож­но об­стре­ли­вать со­вет­ский строй и ком­пар­тию. На ос­но­ва­нии этих дан­ных бы­ло аре­сто­ва­но и при­вле­че­но к от­вет­ствен­но­сти 32 че­ло­ве­ка слу­жи­те­лей ре­ли­ги­оз­но­го куль­та и цер­ков­ни­ков из быв­ших лю­дей го­ро­да Суз­да­ля»[3].
2 мар­та 1930 го­да трой­ка ОГПУ при­го­во­ри­ла ар­хи­манд­ри­та Леон­тия к трем го­дам за­клю­че­ния в конц­ла­герь. За­клю­че­ние он был от­прав­лен от­бы­вать в Ко­ми об­ласть. В ла­ге­ре отец Леон­тий ра­бо­тал фельд­ше­ром.
По воз­вра­ще­нии из за­клю­че­ния отец Леон­тий был на­прав­лен слу­жить в храм в се­ле Бо­ро­ди­но Гав­ри­ло­во-По­сад­ско­го рай­о­на Ива­нов­ской об­ла­сти.
5 но­яб­ря 1935 го­да ар­хи­манд­рит Леон­тий сно­ва был аре­сто­ван и за­клю­чен в тюрь­му в го­ро­де Ива­но­ве. На этот раз его об­ви­ня­ли в том, что он «вхо­дил в со­став груп­пы ак­тив­ных цер­ков­ни­ков “ИПЦ”[a] и яв­лял­ся ее вдох­но­ви­те­лем. Под­дер­жи­вал свя­зи с юрод­ству­ю­щим эле­мен­том, ар­да­тов­ским стар­цем Иоан­ном и вы­да­вал по­след­них за “про­зор­лив­цев” и “свя­тых”; втя­ги­вал в ре­ли­ги­оз­ную де­я­тель­ность де­тей школь­но­го и до­школь­но­го воз­рас­та пу­тем раз­да­чи по­след­ним раз­но­го ро­да по­дар­ков; рас­про­стра­нял про­во­ка­ци­он­ные слу­хи о кон­чине ми­ра, при­ше­ствии ан­ти­хри­ста и па­де­нии со­вет­ской вла­сти»[4].
Сле­до­ва­тель спро­сил, при­зна­ет ли се­бя свя­щен­ник ви­нов­ным в предъ­яв­лен­ных ему об­ви­не­ни­ях. Отец Леон­тий на это от­ве­тил: «Ни по од­но­му пунк­ту предъ­яв­лен­но­го мне об­ви­не­ния ви­нов­ным се­бя не при­знаю»[5].
Свя­щен­ни­ка ста­ли вы­зы­вать на оч­ные став­ки, спра­ши­вая, со­гла­сен ли он с по­ка­за­ни­я­ми неко­то­рых сви­де­тель­ниц. Отец Леон­тий на это от­ве­тил: «По­ка­за­ния сви­де­тель­ни­цы о том, что я, раз­да­вая де­тям мел­кие по­дар­ки, во­вле­кал их в ре­ли­ги­оз­ную де­я­тель­ность, не под­твер­ждаю; не под­твер­ждаю и то­го, что мною яко­бы да­ва­лись со­ве­ты не всту­пать в кол­хо­зы. Не от­ри­цаю то­го фак­та, что я раз­да­вал де­тям по­дар­ки, за­клю­чав­ши­е­ся в пе­рьях, ка­ран­да­шах и день­гах на при­об­ре­те­ние учеб­ни­ков, но ис­клю­чи­тель­но с той це­лью, чтобы от­влечь вни­ма­ние де­тей от ху­ли­ган­ских дей­ствий и толь­ко. Ка­ких-ли­бо дру­гих це­лей я не пре­сле­до­вал»[6].
Бы­ли вы­зва­ны дру­гие сви­де­те­ли, по­сле их по­ка­за­ний сле­до­ва­тель, по­лу­чив до­пол­ни­тель­ные све­де­ния, вновь до­про­сил ар­хи­манд­ри­та Леон­тия:
— След­ствию из­вест­но, что се­ми­лет­няя дочь кол­хоз­ни­ка, бла­го­да­ря ва­ше­му вли­я­нию, об­ра­ща­лась к вам с прось­бой, чтобы вы со­вер­ши­ли над ней кре­ще­ние. Под­твер­жда­е­те это?
— О том, что се­ми­лет­няя дочь кол­хоз­ни­ка, яко­бы бла­го­да­ря мо­е­му вли­я­нию, об­ра­ща­лась ко мне с прось­бой, чтобы я кре­стил ее, не под­твер­ждаю. Сам же факт прось­бы, чтобы я кре­стил ее, не от­ри­цаю. Дей­стви­тель­но, этот слу­чай имел ме­сто.
— Рас­ска­жи­те, ко­му пер­со­наль­но из де­тей вы раз­да­ва­ли мел­кие по­дар­ки?
— О том, что мной де­тям школь­ни­кам и до­школь­ни­кам раз­да­ва­лись мел­кие по­дар­ки, как я уже по­ка­зал, — это име­ло ме­сто, но ска­зать, ко­му пер­со­наль­но раз­да­ва­лись по­дар­ки, — это­го я ска­зать не мо­гу, не пом­ню.
15 фев­ра­ля 1936 го­да Осо­бое Со­ве­ща­ние при НКВД СССР при­го­во­ри­ло ар­хи­манд­ри­та Леон­тия к трем го­дам за­клю­че­ния в ис­пра­ви­тель­но-тру­до­вой ла­герь. 22 фев­ра­ля отец Леон­тий с оче­ред­ным эта­пом был от­прав­лен в ла­герь в Ка­ра­ган­ду.
В лег­кие для него пе­ри­о­ды вре­ме­ни в за­клю­че­нии отец Леон­тий ра­бо­тал фельд­ше­ром, в тя­же­лые — на об­щих ра­бо­тах. О жиз­ни в за­клю­че­нии отец Леон­тий рас­ска­зы­вал впо­след­ствии: «Ча­сто нам не да­ва­ли по це­лым но­чам спать. Толь­ко ля­жешь — кри­чат: “Подъ­ем! На ули­цу стро­ить­ся!” А на ули­це хо­лод­но и дождь. И на­чи­на­ют му­чить: “Лечь! Встать! Лечь! Встать!” А па­да­ешь пря­мо в лу­жу, в грязь. За­тем ско­ман­ду­ют от­бой, при­дешь в ба­рак, толь­ко нач­нешь со­гре­вать­ся, а они уже опять кри­чат: “Подъ­ем! Стро­ить­ся!” И так идет до утра. А утром на­до ид­ти на тя­же­лую ра­бо­ту».
Од­на­жды в пас­халь­ную ночь охран­ни­ки ла­ге­ря по­тре­бо­ва­ли от от­ца Леон­тия, чтобы он от­рек­ся от Бо­га. Но он от­ка­зал­ся это сде­лать. То­гда его опу­сти­ли на ве­рев­ке в вы­греб­ную яму. За­тем под­ня­ли и спро­си­ли:
— От­ре­ка­ешь­ся?
— Хри­стос вос­кре­се! — от­ве­тил ис­по­вед­ник.
Они вновь опу­сти­ли его в яму и сно­ва под­ня­ли, а он в от­вет им ска­зал:
— Хри­стос вос­кре­се, ре­бя­та!
Из­ряд­но по­из­де­вав­шись над свя­щен­ни­ком, его от­пу­сти­ли, так и не су­мев до­бить­ся слов от­ре­че­ния.
Все тю­рем­ные скор­би отец Леон­тий пе­ре­но­сил со сми­ре­ни­ем и кро­то­стью и о том вре­ме­ни го­во­рил: «Я в раю был, а не в тюрь­ме».
Ко­гда от­цу Леон­тию жа­ло­ва­лись на скор­би, он го­во­рил: «Это еще не стра­да­ние. А вот то, как мы, бы­ва­ло, в тюрь­ме от­ку­ша­ем, а нас вы­ве­дут, по­ста­вят в ряд и го­во­рят: “Сей­час бу­дем рас­стре­ли­вать!” При­це­лят­ся, по­пуга­ют, а по­том опять в ба­рак го­нят».
В 1938 го­ду за­кон­чил­ся срок за­клю­че­ния, и отец Леон­тий вер­нул­ся в Суз­даль. Жил он то в Суз­да­ле, то в се­лах и неболь­ших го­род­ках у сво­их ду­хов­ных де­тей, со­вер­шая в их до­мах бо­го­слу­же­ния. К это­му вре­ме­ни боль­шин­ство хра­мов бы­ло за­кры­то, слу­жить ста­ло негде, по­чти все свя­щен­ни­ки бы­ли аре­сто­ва­ны. В 1944 го­ду со­вет­ское пра­ви­тель­ство из так­ти­че­ских со­об­ра­же­ний внешне из­ме­ни­ло свое от­но­ше­ние к Церк­ви, не из­ме­нив его по су­ще­ству. Огол­те­лая, без­бож­ная про­па­ган­да за­тих­ла, но вла­сти, как и преж­де, со­би­ра­ли све­де­ния для аре­ста свя­щен­но­слу­жи­те­лей, со­би­ра­лись та­кие све­де­ния и об ар­хи­манд­ри­те Леон­тии.
Был до­про­шен один из свя­щен­ни­ков, жив­ший непо­да­ле­ку от Гав­ри­ло­ва По­са­да. Он по­ка­зал, что ар­хи­манд­рит Леон­тий об­ви­нял совре­мен­ное свя­щен­ство в том, что оно ра­бо­та­ет не для укреп­ле­ния пра­во­слав­ной ве­ры и Церк­ви, а в уго­ду боль­ше­ви­кам, и что он, как ис­тин­ный пас­тырь, ни­ко­гда это­го де­лать не бу­дет, ка­кая бы ему опас­ность ни угро­жа­ла. «Ар­хи­манд­рит Леон­тий го­во­рил, что совре­мен­ное ду­хо­вен­ство — шпи­о­ны и аген­ты НКВД, вол­ки в ове­чьей шку­ре. В 1943 го­ду на празд­ник Тро­и­цы ар­хи­манд­рит Леон­тий, раз­го­ва­ри­вая с цер­ков­ни­цей от­но­си­тель­но от­кры­тия хра­мов, ска­зал: “Преж­де чем го­во­рить об от­кры­тии церк­вей вновь, на­до то­ва­ри­щам ком­му­ни­стам вы­вез­ти из церк­вей на­воз; толь­ко бла­го­да­ря ком­му­ни­стам про­изо­шло та­кое осквер­не­ние хра­мов. Сей­час они под дав­ле­ни­ем со­юз­ни­ков хо­тят ис­пра­вить и сгла­дить свою ошиб­ку, но все рав­но это не на­дол­го. Боль­ше­ви­ки бу­дут до­пус­кать неко­то­рое по­слаб­ле­ние до тех пор, по­ка им это вы­год­но, а по­том опять на­жмут”»[7].
В июне 1947 го­да епи­скоп Ива­нов­ский и Ки­не­шем­ский Ми­ха­ил (Пост­ни­ков) на­зна­чил ар­хи­манд­ри­та Леон­тия на­сто­я­те­лем хра­ма Жи­во­на­чаль­ной Тро­и­цы в се­ле Во­рон­цо­во Пу­чеж­ско­го рай­о­на. Спу­стя неко­то­рое вре­мя отец Леон­тий был на­зна­чен бла­го­чин­ным хра­мов Пу­чеж­ско­го рай­о­на, ко­то­рых бы­ло то­гда на весь рай­он че­ты­ре. В это вре­мя вла­сти несколь­ко из­ме­ни­ли фор­му пре­сле­до­ва­ний Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви, и ес­ли рань­ше хра­мы по­все­мест­но за­кры­ва­лись, а ду­хо­вен­ство аре­сто­вы­ва­лось, то те­перь, хо­тя хра­мы по-преж­не­му за­кры­ва­лись и ду­хо­вен­ство аре­сто­вы­ва­лось, боль­шее зна­че­ние ста­ло при­да­вать­ся, как это уже бы­ло в два­дца­тых го­дах, эко­но­ми­че­ско­му дав­ле­нию, ко­гда при­хо­ды об­ла­га­лись за­ве­до­мо неуплат­ны­ми на­ло­га­ми, пре­вы­ша­ю­щи­ми до­хо­ды хра­ма. Кро­ме то­го, вла­сти ста­ли тре­бо­вать, чтобы хра­мы и свя­щен­ни­ки в обя­за­тель­ном по­ряд­ке под­пи­сы­ва­лись на го­судар­ствен­ные зай­мы.
Опи­сы­вая эко­но­ми­че­ское по­ло­же­ние дел при­хо­да в пись­ме к епи­ско­пу Ива­нов­ско­му и Ки­не­шем­ско­му Ве­не­дик­ту (По­ля­ко­ву), ар­хи­манд­рит Леон­тий со­об­щал, что в ре­зуль­та­те по­ез­док в Пу­чеж­ский рай­фин­от­дел ему уда­лось вы­яс­нить, ка­ким об­ра­зом на­счи­ты­ва­лись та­кие на­ло­ги: к по­ло­жен­ным 65% на­ло­га рай­фин­от­дел до­бав­лял сум­мы за арен­ду свя­щен­ни­ка­ми квар­ти­ры или до­ма и от­дель­но за то, что они эти­ми квар­ти­ра­ми поль­зу­ют­ся.
Несмот­ря на жест­кое дав­ле­ние вла­стей, при­ход­ская жизнь в Во­рон­цо­ве по­сте­пен­но на­ла­жи­ва­лась, был от­ре­мон­ти­ро­ван храм, во­круг ко­то­ро­го стал скла­ды­вать­ся креп­кий при­ход, со­брав­ший мно­гих рев­ни­те­лей бла­го­че­стия, так как это был един­ствен­ный в об­ла­сти храм, где со­вер­ша­лось еже­днев­ное бо­го­слу­же­ние. Кро­ме то­го, отец Леон­тий со­вер­шал в Тро­иц­ком хра­ме служ­бу по мо­на­стыр­ско­му уста­ву. Для лю­дей, еще пом­ня­щих, как слу­жи­ли в неко­то­рых мо­на­сты­рях до ре­во­лю­ции, ис­тос­ко­вав­ших­ся по мо­на­стыр­ско­му бо­го­слу­же­нию, она ста­ла боль­шим уте­ше­ни­ем. Вла­стям, од­на­ко, не по­нра­ви­лось ожив­ле­ние цер­ков­ной и ду­хов­ной жиз­ни в се­ле, и они при­ня­ли ре­ше­ние об аре­сте свя­щен­ни­ка. Отец Леон­тий по­чув­ство­вал, что сно­ва бли­зят­ся узы, и за три дня до аре­ста стал раз­да­вать ду­хов­ным де­тям и при­хо­жа­нам иму­ще­ство, вклю­чая ке­лей­ные ико­ны, раз­да­вать и рас­сы­лать пе­ре­во­да­ми день­ги.
Ар­хи­манд­рит Леон­тий был аре­сто­ван 2 мая 1950 го­да в 11 ча­сов утра по­сле ли­тур­гии и ве­че­ром до­про­шен. На до­про­сах он по­ка­зал ред­кост­ное му­же­ство и бла­го­род­ство. Бла­го­да­ря сми­ре­нию и кро­то­сти, да­ро­ван­ным ему Гос­по­дом ра­ди ис­по­вед­ни­че­ско­го по­дви­га и пас­тыр­ской рев­но­сти, а так­же и то­му опы­ту, ко­то­рый он при­об­рел в юно­сти, ра­бо­тая пи­са­рем в су­де, он дер­жал­ся непо­ко­ле­би­мо и твер­до, без внут­рен­не­го сму­ще­ния и рас­те­рян­но­сти, ко­то­рые пе­ре­жи­вал боль­ше сле­до­ва­тель, чем ис­по­вед­ник.
По­сле оче­ред­но­го до­про­са 4 мая ар­хи­манд­рит Леон­тий был до­став­лен во внут­рен­нюю тюрь­му МГБ в Ива­но­во, и с это­го вре­ме­ни до­про­сы про­дол­жа­лись по­чти без пе­ре­ры­ва в те­че­ние трех ме­ся­цев. Во вре­мя обыс­ка в до­ме свя­щен­ни­ка в Во­рон­цо­ве со­труд­ни­ки МГБ на­шли семь цер­ков­ных книг, и сре­ди них Биб­лию, Ча­со­слов, Ка­нон­ник, а так­же трид­цать ли­стов пе­ре­пис­ки. По де­таль­ном рас­смот­ре­нии, ни в кни­гах, ни в пе­ре­пис­ке не на­шлось ни­че­го пре­ступ­но­го, но, чтобы не от­да­вать книг аре­сто­ван­но­му свя­щен­ни­ку, все бы­ло со­жже­но. В тех же чис­лах бы­ли аре­сто­ва­ны три наи­бо­лее близ­кие к от­цу Леон­тию ду­хов­ные до­че­ри: Оль­га Кря­же­ва, Ека­те­ри­на Ро­ма­но­ва и Агрип­пи­на Дмит­ри­е­ва.
— Вы аре­сто­ва­ны за ан­ти­со­вет­скую де­я­тель­ность, — объ­явил свя­щен­ни­ку сле­до­ва­тель. — Рас­ска­жи­те об этом.
— Ан­ти­со­вет­ской де­я­тель­но­стью я не за­ни­мал­ся и по­ка­зать об этом ни­че­го не мо­гу.
— Неправ­да. След­стви­ем до­ка­за­но, что вы, на­хо­дясь на сво­бо­де, груп­пи­ро­ва­ли во­круг се­бя ан­ти­со­вет­ски на­стро­ен­ных лиц из чис­ла цер­ков­ни­ков и про­во­ди­ли ан­ти­со­вет­скую аги­та­цию.
— Я не про­во­дил ан­ти­со­вет­ской аги­та­ции и в этом не мо­гу при­знать се­бя ви­нов­ным. Сре­ди мо­их зна­ко­мых нет ан­ти­со­вет­ски на­стро­ен­ных лиц, а по­это­му не мо­жет быть и ре­чи о груп­пи­ров­ке. Сам я ни­ко­гда не имел ан­ти­со­вет­ских взгля­дов.
— След­стви­ем до­про­шен ряд сви­де­те­лей, ко­то­рые при­во­дят кон­крет­ные фак­ты ва­ших ан­ти­со­вет­ских вы­па­дов.
— Я еще раз за­яв­ляю, что не имел ан­ти­со­вет­ских на­стро­е­ний, а по­это­му и не мог за­ни­мать­ся ан­ти­со­вет­ской де­я­тель­но­стью. Ес­ли сви­де­те­ли по­ка­за­ли, что я до­пус­кал враж­деб­ные вы­па­ды про­тив со­вет­ской вла­сти, то они про­сто-на­про­сто окле­ве­та­ли ме­ня. Ни с кем из сво­их зна­ко­мых я не раз­го­ва­ри­вал на по­ли­ти­че­ские те­мы.
До­прос был за­кон­чен глу­бо­кой но­чью, и на сле­ду­ю­щее утро отец Леон­тий был сно­ва до­про­шен.
— До сих пор вы не да­ли след­ствию прав­ди­вых по­ка­за­ний о сво­ей пре­ступ­ной де­я­тель­но­сти. Сей­час вы на­ме­ре­ны из­ме­нить свое по­ве­де­ние и на след­ствии го­во­рить прав­ду?
— Я не из­ме­ню сво­их по­ка­за­ний на след­ствии, так как в дей­стви­тель­но­сти я не со­вер­шал пре­ступ­ле­ний про­тив су­ще­ству­ю­ще­го по­ли­ти­че­ско­го строя в СССР.
— Лже­те! След­ствию из­вест­но, что вы да­же в сво­их про­по­ве­дях при бо­го­слу­же­ни­ях на­ря­ду с ре­ли­ги­оз­ны­ми по­уче­ни­я­ми рас­про­стра­ня­ли про­во­ка­ци­он­ные ан­ти­со­вет­ские из­мыш­ле­ния.
— Во вре­мя бо­го­слу­же­ния, а так­же и в раз­го­во­рах с ве­ру­ю­щи­ми я ни­ка­ких про­во­ка­ци­он­ных ан­ти­со­вет­ских слу­хов не рас­про­стра­нял и в этом не ви­но­вен.
— Что вы го­во­ри­ли о так на­зы­ва­е­мом «страш­ном су­де» и «кон­чине ми­ра»?
— О Страш­ном Су­де я чи­тал Еван­ге­лие, но сам это ме­сто из Пи­са­ния не ис­тол­ко­вы­вал.
— Неправ­да! Сви­де­тель Пав­лов­ский на до­про­се 21 ап­ре­ля по­ка­зал, что вы, из­вра­щая Свя­щен­ное Пи­са­ние и ис­тол­ко­вы­вая его в ан­ти­со­вет­ском ду­хе, рас­про­стра­ня­ли про­во­ка­ци­он­ные из­мыш­ле­ния о на­сту­па­ю­щем яко­бы вре­ме­ни «страш­но­го су­да» и ги­бе­ли со­вет­ской вла­сти.
— Ни­ко­гда я не рас­про­стра­нял по­доб­ных ан­ти­со­вет­ских из­мыш­ле­ний и не из­вра­щал Свя­щен­ное Пи­са­ние в ан­ти­со­вет­ском на­прав­ле­нии. Ес­ли дей­стви­тель­но об этом по­ка­зал Пав­лов­ский, то он окле­ве­тал ме­ня.
— Чем же вы мо­же­те обос­но­вать свое за­яв­ле­ние, что Пав­лов­ский вас окле­ве­тал?
— Толь­ко пред­по­ло­же­ни­ем, что он на­ме­рен за­нять мое ме­сто для служ­бы в церк­ви.
— Это толь­ко ва­ше пред­по­ло­же­ние, при­чем ни­чем не обос­но­ван­ное. К то­му же на до­про­се 8 мая вы по­ка­за­ли, что с Пав­лов­ским на­хо­ди­тесь в хо­ро­ших вза­и­мо­от­но­ше­ни­ях и не за­ме­ча­ли с его сто­ро­ны непри­яз­нен­но­го от­но­ше­ния к вам. По­че­му же сей­час вы пы­та­е­тесь утвер­ждать, что он окле­ве­тал вас?
— Я и сей­час под­твер­ждаю, что со сто­ро­ны Пав­лов­ско­го не за­ме­чал зла по от­но­ше­нию ко мне. На­ши вза­и­мо­от­но­ше­ния бы­ли хо­ро­ши­ми. Это пред­по­ло­же­ние, ко­то­рое я вы­ска­зал, воз­ник­ло у ме­ня толь­ко по­сле то­го, как я по­зна­ко­мил­ся с его по­ка­за­ни­я­ми, ко­то­рые яв­ля­ют­ся лож­ны­ми.
16 мая сле­до­ва­тель озна­ко­мил от­ца Леон­тия с по­ста­нов­ле­ни­ем о предъ­яв­ле­нии ему об­ви­не­ния, в ко­то­ром бы­ло на­пи­са­но, что свя­щен­ник «изоб­ли­ча­ет­ся в том, что, бу­дучи враж­деб­но на­стро­ен к су­ще­ству­ю­ще­му в СССР по­ли­ти­че­ско­му строю, при­кры­ва­ясь служ­бой в церк­ви, груп­пи­ро­вал во­круг се­бя ан­ти­со­вет­ски на­стро­ен­ных лиц из чис­ла цер­ков­ни­ков, про­во­дил ан­ти­со­вет­скую аги­та­цию»[8].
— Сей­час вы озна­ко­ми­лись с по­ста­нов­ле­ни­ем о при­вле­че­нии вас к уго­лов­ной от­вет­ствен­но­сти. По­нят­на ли вам сущ­ность об­ви­не­ния?
— Со­дер­жа­ние об­ви­не­ния мне по­нят­но.
— При­зна­е­те ли вы се­бя ви­нов­ным в предъ­яв­лен­ном об­ви­не­нии?
— В предъ­яв­лен­ном об­ви­не­нии я не при­знаю се­бя ви­нов­ным. Я ни­ко­гда не был враж­деб­но на­стро­ен к со­вет­ской вла­сти, не за­ни­мал­ся ан­ти­со­вет­ской де­я­тель­но­стью. Я счи­таю, что в церк­ви я слу­жил чест­но, не груп­пи­ро­вал во­круг се­бя ан­ти­со­вет­ски на­стро­ен­ных лиц и да­же не встре­чал та­ких лю­дей сре­ди сво­их зна­ко­мых ве­ру­ю­щих.
— Вам бы­ло из­вест­но, что в цер­ков­ной сто­рож­ке си­сте­ма­ти­че­ски со­би­ра­лись ва­ши по­клон­ни­ки?
— Мне бы­ло из­вест­но, что ино­гда, и осо­бен­но в зим­нее вре­мя, в цер­ков­ной сто­рож­ке оста­ва­лись на ноч­лег ве­ру­ю­щие, ко­то­рые при­хо­ди­ли на бо­го­слу­же­ния из от­да­лен­ных на­се­лен­ных пунк­тов.
— Вам бы­ло из­вест­но, что Кря­же­ва си­сте­ма­ти­че­ски сре­ди этих лиц про­во­ди­ла ан­ти­со­вет­скую аги­та­цию?
— Нет, это­го мне не бы­ло из­вест­но.
— Ска­жи­те, в ка­ких лич­ных вза­и­мо­от­но­ше­ни­ях вы на­хо­ди­тесь с Кря­же­вой?
— Кря­же­ву я счи­таю ис­тин­но ве­ру­ю­щей, она у ме­ня по­ет на кли­ро­се, за что я по­мо­гаю ей ма­те­ри­аль­но.
— Ка­кие ме­ры ва­ми при­ни­ма­лись для об­ра­бот­ки в ре­ли­ги­оз­ном на­прав­ле­нии тех, кто не по­се­ща­ет цер­ковь или по­се­ща­ет ее не ре­гу­ляр­но?
— Вне церк­ви я ни­ка­кой ра­бо­ты не про­во­дил. Прав­да, в сво­их про­по­ве­дях во вре­мя бо­го­слу­же­ния я при­зы­вал по­се­ща­ю­щих цер­ковь без­за­вет­но ве­рить в Бо­га, ис­пол­нять за­по­ве­ди, ре­гу­ляр­но по­се­щать храм. Служ­бы я со­вер­шал пол­но­стью, так как я слу­жил рань­ше в мо­на­сты­ре.
— С ка­кой же це­лью при бо­го­слу­же­ни­ях вы вы­ска­зы­ва­е­те про­во­ка­ци­он­ные ан­ти­со­вет­ские из­мыш­ле­ния?
— Ни­ка­ких про­во­ка­ци­он­ных из­мыш­ле­ний я не до­пус­кал. Я лишь при­зы­вал ве­ру­ю­щих го­то­вить се­бя к за­гроб­ной жиз­ни, чтобы из­бе­га­ли гре­хов и ис­пол­ня­ли за­по­ве­ди Бо­жии.
На сле­ду­ю­щем до­про­се сле­до­ва­тель под­нял но­вую те­му, счи­тая, что со­брал до­ста­точ­но по­ка­за­ний сви­де­те­лей, чтобы об­ви­нить свя­щен­ни­ка в на­ру­ше­нии со­вет­ских за­ко­нов, хо­тя и знал, что эти сви­де­тель­ства яв­ля­ют­ся ре­зуль­та­том об­ма­на им лю­дей, не ис­ку­шен­ных в лу­кав­стве.
— Вы зна­ко­мы с сы­ном Кря­же­вой Ви­та­ли­ем?
— Да, Ви­та­лия я знаю.
— Ко­гда и при ка­ких об­сто­я­тель­ствах вы с ним по­зна­ко­ми­лись?
— Ви­та­лия я встре­чал толь­ко один раз. Ле­том 1948 го­да он при­хо­дил вме­сте с ма­те­рью в цер­ковь. В по­ме­ще­нии церк­ви его мать под­ве­ла Ви­та­лия ко мне и по­зна­ко­ми­ла.
— О чем вы с ним раз­го­ва­ри­ва­ли при этой встре­че?
— Я сей­час не пом­ню, о чем мы раз­го­ва­ри­ва­ли с Ви­та­ли­ем, но то­гда я узнал, что он яв­ля­ет­ся сту­ден­том выс­ше­го учеб­но­го за­ве­де­ния. Раз­го­ва­ри­ва­ли мы с ним не бо­лее пя­ти ми­нут по­сле окон­ча­ния бо­го­слу­же­ния.
— Вы ис­по­ве­до­ва­ли Ви­та­лия Кря­же­ва?
— Нет, я его не ис­по­ве­до­вал. Он при­хо­дил в цер­ковь про­сто по­ин­те­ре­со­вать­ся, а не с це­лью при­нять уча­стие в бо­го­слу­же­нии.
— Оль­га Кря­же­ва на след­ствии по­ка­за­ла, что ее сын при­ни­мал уча­стие в бо­го­слу­же­нии и ис­по­ве­до­вал­ся у вас. Кро­ме то­го, из ее по­ка­за­ний из­вест­но, что вы с ним дли­тель­ное вре­мя бе­се­до­ва­ли, уеди­нив­шись в цер­ков­ной огра­де. За­чем вы это скры­ва­е­те?
— Это неправ­да. Ви­та­лий не ис­по­ве­до­вал­ся, и я с ним не бе­се­до­вал дли­тель­но­го вре­ме­ни. Наш раз­го­вор с ним про­те­кал на про­тя­же­нии не бо­лее пя­ти ми­нут. Я не уеди­нял­ся с Ви­та­ли­ем в цер­ков­ной огра­де.
— Вам огла­ша­ют­ся по­ка­за­ния Ви­та­лия Кря­же­ва, где он рас­ска­зал о со­дер­жа­нии ва­ше­го раз­го­во­ра с ним. Вы пы­та­лись скло­нить его к ре­ли­гии! По­сле это­го вы на­ме­ре­ны го­во­рить прав­ду?
— Он так­же по­ка­зал неправ­ду. Я не пы­тал­ся его скло­нить к ве­ре и по во­про­сам ре­ли­гии с ним не раз­го­ва­ри­вал.
— Чем же вы мо­же­те обос­но­вать свое утвер­жде­ние, что Оль­га Кря­же­ва и Ви­та­лий Кря­жев да­ли лож­ные по­ка­за­ния?
— Это свое за­яв­ле­ние я ни­чем не мо­гу обос­но­вать и не мо­гу объ­яс­нить, по­че­му Кря­же­вы да­ли на ме­ня лож­ные по­ка­за­ния.
— Про­жи­вая в се­ле Во­рон­цо­ве, с детьми школь­но­го воз­рас­та вы об­ща­лись?
— Неко­то­рые из ве­ру­ю­щих при­во­ди­ли сво­их де­тей в цер­ковь, и мне слу­ча­лось при­ча­щать их. При этом я по­учал их быть веж­ли­вы­ми со стар­ши­ми, хо­ро­шо учить­ся, слу­шать­ся ро­ди­те­лей.
— Ве­ру­ю­щие по ва­ше­му тре­бо­ва­нию во­ди­ли де­тей в цер­ковь?
— Я не тре­бо­вал, чтобы ве­ру­ю­щие во­ди­ли сво­их де­тей в цер­ковь.
— След­ствию из­вест­но, что вы са­ми при­вле­ка­ли школь­ни­ков на свою сто­ро­ну пу­тем раз­лич­ных по­дар­ков. Рас­ска­жи­те об этом.
— Я не при­вле­кал де­тей на свою сто­ро­ну и ни­ко­гда не вме­ши­вал­ся в де­ла шко­лы.
— Вам при­хо­ди­лось кре­стить взрос­лых де­тей?
— Мне при­хо­ди­лось кре­стить взрос­лых де­тей при­мер­но в воз­расте до две­на­дца­ти лет, ме­ня про­си­ли об этом ве­ру­ю­щие, и я не от­ка­зы­вал.
— Сле