Краткое житие преподобного Иоанна Святогорского

В ми­ру Иван Крю­ков, ро­дил­ся в Кур­ске в се­мье ме­щан в 1795 го­ду. С дет­ства го­рел лю­бо­вью к мо­на­ше­ству и по­движ­ни­че­ству. В воз­расте де­вя­ти лет Иван был от­дан на обу­че­ние ма­сте­ру по из­го­тов­ле­нию из­раз­цов, дол­гое вре­мя пе­ре­но­сил чу­до­вищ­ную же­сто­кость сво­е­го хо­зя­и­на. Через неко­то­рое вре­мя по­сле за­вер­ше­ния уче­ни­че­ства он же­нил­ся по при­нуж­де­нию сво­ей ма­те­ри, от­крыл соб­ствен­ную ма­стер­скую по из­го­тов­ле­нию из­раз­цо­вых пе­чей, а чуть поз­же – два по­сто­я­лых дво­ра и трак­тир. По­сле смер­ти же­ны, в 38-лет­нем воз­расте, по­сту­пил в Глин­скую пу­стынь Кур­ской епар­хии, под ру­ко­вод­ство стар­ца-игу­ме­на Фила­ре­та.

Пол­то­ра го­да яв­лял­ся по­слуш­ни­ком, по­сле че­го по­лу­чил пра­во но­сить ря­су. С са­мо­го по­ступ­ле­ния в мо­на­стырь Иван Крю­ков от­ли­чал­ся про­сто­той и ис­крен­но­стью, усер­ди­ем и неуто­ми­мо­стью в мо­лит­ве, ко­то­рую со­про­вож­дал мно­ги­ми зем­ны­ми по­кло­на­ми. Уже в по­слуш­ни­че­ский пе­ри­од Иоанн про­сла­вил­ся спо­соб­но­стью ис­це­лять боль­ных. В мо­на­сты­ре он овла­дел гра­мо­той. Через 7 лет он был по­стри­жен в ман­тию с име­нем Иоан­ни­кия и на­зна­чен эко­но­мом оби­те­ли. Про­ве­дя 11 лет в этой оби­те­ли и пре­успев в ней ду­хов­но, вме­сте с ча­стью Глин­ской бра­тии во гла­ве с каз­на­че­ем иеро­мо­на­хом Ар­се­ни­ем, он по­лу­чил при­гла­ше­ние от на­сто­я­те­ля древ­ней Успен­ской Свя­то­гор­ской пу­сты­ни Харь­ков­ской епар­хии.

В Свя­то­гор­ской оби­те­ли он был остав­лен в долж­но­сти эко­но­ма и мно­го по­тру­дил­ся для бла­го­устрой­ства Свя­то­го­рья. Вот что о его де­я­тель­но­сти пи­шет Ва­си­лий Неми­ро­вич-Дан­чен­ко:

"Иоанн и тут об­на­ру­жил при­су­щие ему ха­рак­тер и ре­ши­тель­ность. Не пре­ду­пре­див, он рас­по­ря­дил­ся "от­сечь" часть го­ры под го­сти­ни­цу. Про­тив него под­ня­лось все, но он по­бо­рол пре­пят­ствия, и го­ра бы­ла "от­се­че­на". Иоанн вел вой­ну с упра­ви­те­лем По­тем­ки­ных, всту­пал­ся за ограб­лен­ное ими кре­стьян­ство, и хо­тя на сем пу­ти был сми­ря­ем на­сто­я­те­лем, но как упор­ное коз­ли­ще, ис­пол­нив на­ло­жен­ное на него по­слу­ша­ние, вновь всту­пал в бой с гос­под­ски­ми хо­ло­па­ми и от­се­кал го­ры. По­том уж его и сми­рять пе­ре­ста­ли – мах­ну­ли ру­кой. В кон­це кон­цов, впро­чем, ока­за­лось, что Иоанн был прав, за что на него на­ло­жи­ли ман­тию. Во­об­ще, в эту по­ру сво­ей де­я­тель­но­сти, ма­ло­гра­мот­ный, энер­ги­че­ский, не зна­ю­щий уста­ли, упря­мый и изоб­ре­та­тель­ный, Иоанн со­вер­шен­но под­хо­дит к ти­пу се­вер­но­го мо­на­ха-со­лов­ча­ни­на. За­тем Иоанн, а в ман­тии Иоан­ни­кий, яв­ля­ет­ся опять го­стин­ни­ком, опять "от­се­ка­ет" го­ры, ро­ет­ся в зем­ле, как крот, отыс­ки­ва­ет и на­хо­дит ста­рые под­зем­ные хра­мы, соб­ствен­но­руч­но вы­би­ва­ет для них из цель­ных ди­ких кам­ней пре­сто­лы".

Чуть поз­же Иоан­ни­кия ру­ко­по­ло­жи­ли в иеро­мо­на­хи и опре­де­ли­ли ду­хов­ни­ком к бо­го­моль­цам. В этой долж­но­сти он при­ни­ма­ет ак­тив­ное уча­стие в вос­ста­нов­ле­нии под­зем­ных хо­дов. Ра­бо­тая в пе­ще­рах по их рас­чист­ке, он по­лю­бил од­ну из ме­ло­вых ке­лий, в ко­то­рой за­тво­рил­ся в 1850 го­ду, а через два го­да при­нял схи­му. Об ухо­де свя­то­го Иоан­на в за­твор Неми­ро­вич-Дан­чен­ко пи­шет сле­ду­ю­щее:

"Убе­див­шись, что Иоан­ни­кий не пре­воз­но­сит­ся а жаж­дет по­дви­га, Ар­се­ний при­ка­зал ему за­тво­рить­ся в про­стой жи­лой ке­лье и за­пе­реть став­ни. Труд­но бы­ло одо­леть Иоан­ни­кию в пер­вое вре­мя ужас оди­но­че­ства, осо­бен­но по но­чам. Но он при­вык и за­тем пе­ре­брал­ся в ме­ло­вую ска­лу. На­сто­я­тель все еще от­го­ва­ри­вал его. Сто­я­ли хо­ло­да, пе­чи там не бы­ло, и устра­и­вать ее не доз­во­ля­лось, но мо­нах не внял. На­ко­нец, ему раз­ре­ши­ли за­тво­рить­ся со­всем. Вве­ли в ме­ло­вую пе­ще­ру – и за­пер­ли на за­мок. В две­рях бы­ло про­де­ла­но ма­лое окон­це для пе­ре­да­чи пи­щи и пи­тия.

Хо­лод сто­ял там, как в лед­ни­ке.... Так про­шел це­лый год без­вы­ход­но­го пре­бы­ва­ния в за­тво­ре, са­мый труд­ный год, по­то­му что те­ло за­точ­ни­ка еще толь­ко при­вы­ка­ло к сы­ро­сти и хо­ло­ду... Про­бо­ва­ли его ис­пы­ты­вать – вы­во­ди­ли на свет, при­ка­зы­ва­ли остать­ся, но Иоан­ни­кий неиз­мен­но ухо­дил на­зад. Так про­шло еще шесть ме­ся­цев, по ис­те­че­нии ко­то­рых его по­стриг­ли в схи­му и опять на­зва­ли Иоан­ном, раз­ре­ши­ли при­об­щать­ся два ра­за в ме­сяц, а в по­сты еже­не­дель­но".

А. Ф. Ко­валев­ский, оче­ви­дец по­дви­гов за­твор­ни­ка, оста­вил опи­са­ние бы­та его скром­ной ке­лии:

"Пред­ставь­те се­бе, чи­та­тель, тес­ную и низ­кую ке­лию, сво­ды ко­то­рой не вы­ше ро­ста че­ло­ве­че­ско­го, ис­се­чен­ную в ме­лу, свет в ко­то­рую про­ни­ка­ет через уз­кую сква­жи­ну, про­бу­рав­лен­ную на­ру­жу ска­лы на до­воль­но боль­шом рас­сто­я­нии. Ат­мо­сфе­ра ке­лии рез­ко хо­лод­ная и сы­рая, на­по­ми­на­ет со­бою лед­ник: она как бы ко­лет вас и воз­буж­да­ет в те­ле озноб ли­хо­ра­доч­ный. Все убран­ство ке­лии со­став­ля­ет де­ре­вян­ный от­кры­тый гроб с боль­шим над­мо­гиль­ным де­ре­вян­ным кре­стом у из­го­ло­вья, на ко­то­ром на­пи­сан рас­пя­тый Гос­подь; в гро­бе немно­го со­ло­мы и воз­гла­вие, и в та­ком ви­де слу­жил он ло­жем успо­ко­е­ния за­твор­ни­ку, пре­труж­ден­но­му по­дви­гом бде­ния мо­лит­вен­но­го. Вот все успо­ко­е­ние, ко­то­рое доз­во­лял се­бе по­движ­ник: за­тем неболь­шой ана­лой у свя­тых икон, де­ре­вян­ный об­ру­бок, слу­жив­ший вме­сто сту­ла, кув­шин для во­ды, гор­нец для пи­щи, на­голь­ный ту­луп, вет­хая ман­тия с епи­тра­хи­лью и неуга­са­е­мая лам­па­да – удо­вле­тво­ря­ли все жиз­нен­ные по­треб­но­сти за­твор­ни­ка, да еще неиз­мен­ные его тя­же­лые же­лез­ные вери­ги и жест­кая вла­ся­ни­ца, ко­то­рые но­сил он на сво­ем те­ле и ко­то­рые са­ми со­став­ля­ли нема­лое ис­пы­та­ние сво­ей тя­же­стью и остро­той. Пра­ви­ло мо­лит­вен­ное по за­по­ве­ди от­ца Ар­се­ния со­вер­шал он сле­ду­ю­щее: в сут­ки по­ла­гал 700 по­кло­нов зем­ных, 100 по­яс­ных, про­из­но­сил мо­литв Иису­со­вых 5000, Бо­го­ро­дич­ных 1000, чи­тал ака­фи­сты Слад­чай­ше­му Иису­су, Бо­го­ма­те­ри и Стра­стям Хри­сто­вым, по­мян­ник... при­об­щал­ся Свя­тых Хри­сто­вых Тайн... в со­сед­ней пе­щер­ной церк­ви Иоан­на Пред­те­чи, где слу­жи­лась еже­не­дель­но ли­тур­гия по втор­ни­кам...

Сы­рость бы­ла та­кая, что одеж­да недол­го слу­жи­ла, ви­ди­мо ис­тле­ва­ла и рас­па­да­лась. Ми­ри­а­ды на­се­ко­мых ки­ше­ли в ке­лье, в гро­бу и одеж­дах по­движ­ни­ка, уязв­ля­ли до кро­ви его те­ло и на­ру­ша­ли его по­кой, ес­ли толь­ко мож­но на­звать по­ко­ем ло­же в гро­бу при та­кой об­ста­нов­ке. Но кре­пость ду­ха по­движ­ни­ка Бо­жия бы­ла по­ис­ти­не изу­ми­тель­на: все тер­пел он му­же­ствен­но ра­ди Гос­по­да и спа­се­ния сво­ей ду­ши; стра­да­ния Гос­по­да все­гда пред­став­лял он взо­ром ду­ши сво­ей и, про­ти­во­по­став­ляя им свой по­двиг, счи­тал его ни­чтож­ным от ис­крен­не­го серд­ца".

В та­ких тру­дах про­жил по­движ­ник в за­тво­ре 17 лет, при­чем пер­вые 5 лет – без печ­но­го отоп­ле­ния. Раз в ме­сяц свя­той по­ки­дал за­твор, чтобы при­ча­стить­ся Свя­тых Тайн в мо­на­стыр­ской церк­ви. Бра­тия мо­на­сты­ря об­ви­ня­ла по­движ­ни­ка в гор­до­сти и глу­ми­лась над ним, но Иоанн при­об­рёл мно­го по­чи­та­те­лей сре­ди ми­рян.

С се­ре­ди­ны 1850-х го­дов Иоанн при­ча­щал­ся раз в неде­лю, по­сле служ­бы бла­го­слов­лял тол­пя­щий­ся в церк­ви на­род, ра­ди бе­сед с по­се­ти­те­ля­ми от­кры­вал две­ри сво­ей ке­льи.

За по­движ­ни­че­скую, са­мо­от­вер­жен­ную лю­бовь к Бо­гу и ближ­ним Гос­подь при зем­ной еще его жиз­ни спо­до­бил его бла­го­дат­ных да­ров непре­стан­ной мо­лит­вы, да­ра рас­суж­де­ния, про­зор­ли­во­сти, да­ром це­ли­тель­ства и чу­до­тво­ре­ний. От по­сто­ян­но­го пре­бы­ва­ния в тем­но­те по­движ­ник ослеп, и в по­след­ние го­ды жиз­ни мог тво­рить лишь непре­стан­ную Иису­со­ву мо­лит­ву.

За неде­лю до кон­чи­ны, со­хра­няя по­слу­ша­ние во­ле на­сто­я­те­ля, тя­же­ло боль­ной ста­рец был пе­ре­ве­зен на боль­нич­ный мо­на­стыр­ский ху­тор Ах­тыр­ской Бо­жи­ей Ма­те­ри, где 11 ав­гу­ста 1867 го­да мир­но скон­чал­ся. Пре­по­доб­ный Иоанн был по­хо­ро­нен у ал­та­ря боль­нич­ной церк­ви.

Ши­ро­кое на­род­ное по­чи­та­ние Иоан­на на­ча­лось со дня его смер­ти. У мо­щей свя­то­го про­изо­шло мно­же­ство чу­дес­ных ис­це­ле­ний, за­пись ко­то­рых ве­лась в мо­на­сты­ре. По­сле боль­ше­вист­ско­го пе­ре­во­ро­та 1917 го­да, несмот­ря на пре­пят­ствия, чи­ни­мые вла­стя­ми, па­лом­ни­че­ства к мо­ги­ле Иоан­на про­дол­жа­лись.

24 ав­гу­ста 1995 го­да, в день кон­чи­ны, в год 200-ле­тия со дня рож­де­ния, со­сто­я­лось про­слав­ле­ние по­движ­ни­ка Иоан­на, за­твор­ни­ка Свя­то­гор­ско­го, для мест­но­го по­чи­та­ния в ли­ке пре­по­доб­ных Укра­ин­ской Пра­во­слав­ной Цер­ко­вью. С уста­нов­ле­ни­ем в 2003 го­ду Со­бо­ра Кур­ских свя­тых пре­по­доб­ный Иоанн был вклю­чен и в него.

Все­чест­ная гла­ва его бла­го­го­вей­но хра­нит­ся в Свя­то-Успен­ском со­бо­ре Свя­то­гор­ской Лав­ры, где еже­не­дель­но по чет­вер­гам пе­ред Ли­тур­ги­ей слу­жит­ся мо­ле­бен у ра­ки свя­то­го, от ко­то­ро­го по­да­ют­ся ис­це­ле­ния и по­мощь всем с ве­рою при­те­ка­ю­щим. Еже­год­но в день па­мя­ти пре­по­доб­но­го – 24 ав­гу­ста со­вер­ша­ет­ся крест­ный ход во­круг оби­те­ли с его мо­ща­ми, на ко­то­рый со­би­ра­ет­ся до де­ся­ти ты­сяч па­лом­ни­ков.

30 но­яб­ря 2017 го­да Ар­хи­ерей­ский Со­бор Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви при­нял ре­ше­ние об об­ще­цер­ков­ном про­слав­ле­нии пре­по­доб­но­го Иоан­на Свя­то­гор­ско­го с уста­нов­ле­ни­ем да­ты па­мя­ти 24 ав­гу­ста.

Полное житие преподобного Иоанна Святогорского

Жи­тие на­пи­са­но совре­мен­ни­ком Иоан­на За­твор­ни­ка,
Ан­дре­ем Ко­валев­ским.

Ро­ди­ной за­твор­ни­ка был го­род Курск, ро­ди­те­ли его бы­ли небо­га­тые ме­щане по фа­ми­лии Крю­ко­вы. Ро­дил­ся он 20 сен­тяб­ря 1795 го­да и при свя­том кре­ще­нии на­име­но­ван Иоан­ном. Ти­хо и без­вест­но при­шло его дет­ство в се­мье род­ной, сре­ди тру­дов и ли­ше­ний. С се­ми­лет­не­го воз­рас­та уже ощу­ща­лась в нём по­треб­ность спа­сать ду­шу. Од­на­жды со­бра­лись на ули­це де­ти-под­рост­ки, в чис­ле ко­то­рых на­хо­дил­ся и Иван Крю­ков, бу­ду­щий за­твор­ник. Один из сверст­ни­ков его, Се­мён Мо­шин, на­чал рас­ска­зы­вать о сво­ём де­де, ко­то­рый жил в мо­на­сты­ре и спа­сал­ся в за­тво­ре.

Рас­сказ глу­бо­ко за­пал в ду­шу Крю­ко­ва, он несколь­ко раз при­ни­мал­ся рас­спра­ши­вать сво­е­го то­ва­ри­ща о жиз­ни и по­дви­гах его де­душ­ки, вос­кли­цая, «Ох, как хо­ро­шо жить, жить и спа­сать­ся!» С это­го мо­мен­та мысль о мо­на­ше­стве со­став­ля­ла за­вет­ную меч­ту маль­чи­ка, спа­сти ду­шу бы­ло его же­ла­ни­ем ещё в столь ран­ние го­ды. Не до­стиг­нув ещё де­вя­ти­лет­не­го воз­рас­та, на­чал он про­сить ро­ди­те­лей от­дать его в обу­че­ние гра­мо­те, но прось­бе этой суж­де­но бы­ло ис­пы­тать су­ро­вый от­каз. Угне­тён­ные бед­но­стью ро­ди­те­ли на­хо­ди­ли из­лиш­ним же­ла­ние сы­на – ви­де­ли в нём стрем­ле­ние к празд­но­сти. Вме­сто шко­лы его от­да­ли в на­уче­ние ра­бо­тать печ­ные из­раз­цы к хо­зя­и­ну стро­го­му и су­ро­во­му, с ко­то­рым за­клю­чи­ли фор­мен­ное усло­вие на бу­ма­ге. Усло­ви­ем этим маль­чик от­да­вал­ся на 7 лет в пол­ное рас­по­ря­же­ние хо­зя­и­на – ма­сте­ра, ко­то­рый обя­зы­вал­ся в те­че­нии это­го вре­ме­ни вы­учить его де­лать печ­ные из­раз­цы, рас­пи­сы­вать их, му­ра­вить и вы­жи­гать, ро­ди­те­лям же его упла­чи­вать за него еже­год­но 1 рубль 43 ко­пей­ки ас­сиг­на­ци­я­ми, что в те­че­нии 7 лет со­ста­вит с неболь­шим 10 руб­лей ас­сиг­на­ци­я­ми.

Но неслад­ка по­шла жизнь маль­чи­ку в до­ме печ­ни­ка, ко­то­рый имел весь­ма стро­гий и взыс­ка­тель­ный нрав, и ча­сто на­граж­дал сво­их уче­ни­ков жёст­ки­ми по­бо­я­ми, при­том, по боль­шей ча­сти, без­вин­но един­ствен­но по сво­ей строп­ти­во­сти и раз­дра­жи­тель­но­сти. Ива­ну Крю­ко­ву с са­мо­го на­ча­ла до­ве­лось ис­пы­тать его же­сто­кость – с пер­во­го ра­за хо­зя­ин за­ста­вил его кро­шить и рас­ти­рать в ла­до­ни мас­лен­ные вы­жим­ки, не по­ка­зав при этом, как это де­лать. Маль­чик кро­шил вы­жим­ки, но не рас­ти­рал их. Меж­ду тем хо­зя­ин от­лу­чил­ся из до­ма. Воз­вра­тив­шись до­мой в со­про­вож­де­нии од­но­го из сво­их то­ва­ри­щей, хо­зя­ин озлил­ся на маль­чи­ка и силь­но уда­рил его но­гою под пра­вый бок. Удар был так чув­стви­те­лен, что си­дев­ший на зем­ле маль­чик по­ва­лил­ся на­вз­ничь и ли­шил­ся чувств. То­ва­рищ хо­зя­и­на на­чал его упре­кать за столь же­сто­кое об­ра­ще­ние с ре­бён­ком, и по­спе­шил вы­не­сти его на чи­стый воз­дух. По­сле это­го Иван ещё дол­го чув­ство­вал боль в бед­ре.

Од­на­жды Ва­ня чуть не по­пла­тил­ся жиз­нью от же­сто­ко­сти хо­зя­и­на. Ма­стер­ская, где вы­де­лы­ва­лись из­раз­цы, бы­ла весь­ма неопрят­на и тем­на, печь то­пи­лась без тру­бы, от­че­го по из­бе все­гда рас­сти­лал­ся ед­кий, ре­жу­щий гла­за дым. Вы­ра­бо­тан­ные из­раз­цы ста­ви­лись обык­но­вен­но на верх­ние пол­ки. Ко­гда же при­хо­ди­ло вре­мя то­пить печь, то их ста­ви­ли на ниж­ние пол­ки. Од­на­жды, за­ни­ма­ясь этим пе­ре­ме­ще­ни­ем из­раз­цов, Крю­ков не усмот­рел од­но­го из­раз­ца, остав­ше­го­ся при топ­ке пе­чи на верх­ней пол­ке, где он от жа­ру и ды­му рас­трес­кал­ся и ис­пор­тил­ся. Уви­дев это, хо­зя­ин силь­но на­чал бра­нить маль­чи­ка, и схва­тив в азар­те ис­пор­тив­ший­ся из­ра­зец, бро­сил его в маль­чи­ка ост­рым уг­лом, ко­то­рый на­нёс ему силь­ный удар в ле­вый бок на­про­тив серд­ца. Кровь хлы­ну­ла изо рта Крю­ко­ва, и он опять за­мерт­во по­ва­лил­ся на пол, по­си­нел и по­хо­ло­дел, так что сам хо­зя­ин уже пе­ре­пу­гал­ся, вы­нес его на свет, и дол­го рас­ти­рал ему го­ло­ву. За­ме­тив в нём при­зна­ки жиз­ни, он очень об­ра­до­вал­ся, внёс об­рат­но в из­бу, го­во­ря, что не на шут­ку пе­ре­пу­гал­ся. Нуж­но за­ме­тить, что ис­пор­чен­ный из­ра­зец сто­ил в то вре­мя все­го 1 ко­пей­ку, ра­ди ко­то­рой без­рас­суд­ный ма­стер чуть не ли­шил жиз­ни че­ло­ве­ка.

Во­об­ще ти­хий, без­от­вет­ный и без­за­щит­ный Крю­ков слу­жил для него по­сто­ян­ным пред­ме­том на­па­док, озло­бил­ся ли хо­зя­ин на же­ну и де­тей, злость вы­ме­щал на ма­ло­лет­нем ра­бот­ни­ке, на ко­то­ро­го сы­па­лись брань и уда­ры.

Семь лет про­вёл та­ким об­ра­зом Крю­ков в пла­че и сле­зах, тер­пел и кре­пил­ся ду­хом, уте­ша­ясь на­деж­дой на Бо­га и луч­шие вре­ме­на. «Бо­гу так угод­но, нуж­но тер­петь – ча­сто го­ва­ри­вал он сам се­бе – авось всё прой­дёт, бу­дет жи­тиё по­луч­ше». К ис­хо­ду се­ми­лет­не­го стро­ка хо­зя­ин его обед­нел, оста­вил ра­бо­тать из­раз­цы, и ра­бо­тал толь­ко мел­кую гли­ня­ную по­су­ду, ко­то­рую про­да­вал на ба­за­рах. Крю­ков ра­бо­тал вме­сте с ним до уроч­но­го сро­ка. По ис­те­че­нию сро­ка, ви­дя же­сто­кость и неспра­вед­ли­вость хо­зя­и­на, не же­лав­ше­го на­учить его в со­вер­шен­стве ре­ме­с­лу, оста­вил он его и по­сту­пил к дру­го­му ма­сте­ру, спер­ва на 54 руб­ля, а по­том на 100 руб­лей в год.

Про­жив у но­во­го хо­зя­и­на два го­да, Крю­ков по­же­лал оста­вить из­раз­цо­вое ре­мес­ло и по­сту­пил при­каз­чи­ком к од­но­му тор­гов­цу ско­том с жа­ло­ва­ни­ем в 100 руб­лей в год, но вско­ре дру­гой тор­го­вец на­чал через ро­ди­те­лей Крю­ко­ва пе­ре­ма­ни­вать его к се­бе на жа­ло­ва­ние в 200 руб­лей в год. Ро­ди­те­ли на­сто­я­ли, чтобы он при­нял это при­гла­ше­ние, и во­лей-нево­лей, Иван был вы­нуж­ден преж­де сро­ка оста­вить преж­не­го хо­зя­и­на и по­сту­пить к но­во­му. Это бы­ло не со­всем по нра­ву, но бед­ность ро­ди­те­лей, ви­дев­ших в нём един­ствен­ную под­держ­ку за­ста­ви­ла его по­сту­пить по их же­ла­нию.

Вско­ре ро­ди­те­ли на­ча­ли пред­ла­гать ему всту­пить в брак, пред­ло­же­ние это весь­ма опе­ча­ли­ло це­ло­муд­рен­но­го юно­шу, ле­ле­яв­ше­го меч­ту о мо­на­ше­ской жиз­ни. Но по­ло­же­ние пре­ста­ре­лых ро­ди­те­лей, вы­дав­ших до­че­рей в за­му­же­ство и остав­ших­ся в оди­но­че­стве по­ну­ди­ло доб­ро­го и по­слуш­но­го сы­на всту­пить в брак.

Вско­ре умер тор­го­вец, у ко­то­ро­го Крю­ков со­сто­ял при­каз­чи­ком; сын же по­кой­но­го по­вёл тор­гов­лю неис­прав­но, так что боль­шая часть при­каз­чи­ков, в том чис­ле и Крю­ков, от него ото­шли. В это вре­мя Крю­ков по­зна­ко­мил­ся с под­ряд­чи­ком – ма­сте­ром из­раз­цо­вых пе­чей, имев­шем боль­шую ма­стер­скую, и брав­шем под­ря­ды на по­став­ку пе­чей по но­вым ри­сун­кам, убран­ных за­тей­ли­вою леп­ною ра­бо­тою, ко­то­рая в то вре­мя очень це­ни­лась, и про­из­во­ди­лась са­мы­ми ис­кус­ны­ми ма­сте­ра­ми.

Но­вый зна­ко­мец убе­дил Крю­ко­ва оста­вить за­ня­тие тор­гов­лею и взять­ся за преж­нее из­раз­цо­вое ма­стер­ство. По­сту­пив к нему в ма­стер­скую, Крю­ков сде­лал­ся од­ним из пер­вых в ней ма­сте­ров. К это­му по­слу­жил сле­ду­ю­щий слу­чай: хо­зя­ин за­ве­де­ния по­лу­чил за­каз по очень слож­но­му за­тей­ли­во­му ри­сун­ку. За­труд­ня­ясь най­ти ма­сте­ра к ис­пол­не­нию этой ра­бо­ты он на­роч­но вы­пи­сал сво­е­го сы­на, обу­чав­ше­го­ся в Москве леп­но­му ис­кус­ству. Для об­раз­ца бы­ла сде­ла­на од­на печь, ока­зав­ша­я­ся да­ле­ко не под­хо­дя­щей к нуж­но­му ри­сун­ку. Ви­дя это, Крю­ков без ве­до­ма хо­зя­и­на на­чал сам ма­сте­рить печь, и его печь вы­шла го­раз­до луч­ше пе­чи, сде­лан­ной хо­зяй­ским сы­ном. Обе пе­чи, по­став­лен­ные ря­дом, по­ка­за­ны бы­ли хо­зя­и­ну; он очень об­ра­до­вал­ся, уви­дев сде­лан­ную Крю­ко­вым печь, а сы­на сво­е­го же­сто­ко из­бил, по­ста­вив ему в укор, что про­стой из­раз­цо­вый ма­стер пре­взо­шёл его, учён­но­го леп­щи­ка. С тех пор, в те­че­нии вось­ми лет, Крю­ков за­прав­лял у него в за­ве­де­нии про­из­вод­ством по­доб­ных пе­чей, по­лу­чая в год по 600 руб­лей жа­ло­ва­ния и поль­зу­ясь пол­ным до­ве­ри­ем и лю­бо­вью сво­е­го хо­зя­и­на. По ис­те­че­нии вось­ми лет Крю­ков от­крыл от­дель­но от хо­зя­и­на фаб­ри­ку из­раз­цо­вых леп­ных пе­чей и дру­гих по­доб­ных про­из­ве­де­ний, ис­пол­няя зна­чи­тель­ные под­ря­ды по этой ча­сти и по­лу­чая весь­ма хо­ро­ший при­ра­бо­ток. Кро­ме то­го, имел он два по­сто­я­лых дво­ра для про­ез­жа­ю­щих и го­сти­ни­цу, ко­то­рые при­но­си­ли ему по­ря­доч­ный до­ход.

Та­ким об­ра­зом вёл он свои де­ла в от­лич­ном по­ряд­ке 9 лет. Во всё это вре­мя он от­ли­чал­ся трез­вою и бла­го­че­сти­вою жиз­нью, лю­бил по­се­щать хра­мы Бо­жии и все­гда па­мя­то­вал преж­нее своё же­ла­ние по­свя­тить се­бя по­дви­гам мо­на­ше­ства. И вот при­шло то вре­мя, ко­гда про­мыс­лом Бо­жи­им Же­ла­нию это­му суж­де­но бы­ло осу­ще­ствить­ся – су­пру­га его умер­ла, он остал­ся без­де­тен, вско­ре по­хо­ро­нил он пре­ста­ре­ло­го сво­е­го ро­ди­те­ля, по­сле ко­то­ро­го на по­пе­че­нии его оста­лась од­на бо­лез­нен­ная ста­ру­ха – мать.

Сёст­ры его бы­ли в за­му­же­стве и жи­ли от­дель­но, к ним же­лал он при­ютить мать, обес­пе­чив её сред­ства­ми к жиз­ни, сам же немед­лен­но оста­вил су­е­ту мир­скую и уда­лил­ся в мо­на­стырь. Но не без пре­пят­ствия был и на сей раз по­рыв пла­мен­но­го же­ла­ния его ра­бо­тать еди­но­му Бо­гу; сна­ча­ла ста­ру­ха – мать ре­ши­тель­но объ­яви­ла ему, что по­ка жи­ва – не от­пу­стит его в мо­на­стырь. Мать по­жа­ло­ва­лась од­но­му зна­ко­мо­му по­ме­щи­ку на же­ла­ние сы­на уда­лить­ся в оби­тель. Рас­спро­сив по­дроб­но её о всех об­сто­я­тель­ствах жиз­ни ея сы­на, по­ме­щик пря­мо ска­зал, что ей пред­сто­ит те­перь ис­пра­вить преж­нюю ошиб­ку и не за­дер­жи­вать сы­на. Сло­ва эти име­ли за­мет­ное вли­я­ние на ста­ру­ху, она на­ча­ла раз­мыш­лять об уча­сти сы­на, по­пла­ка­ла за него, и ска­за­ла: «Бог с то­бою, от­пу­щу я те­бя в мо­на­стырь, иди с Бо­гом и мо­лись там за ме­ня».

Мать его име­ла до­воль­ное ко­ли­че­ство икон в сво­ём до­ме, из ко­то­рых иные бы­ли укра­ше­ны рез­ны­ми и зо­ло­чён­ны­ми ри­за­ми – и го­во­рит она ему: «Ка­кую из икон дать те­бе на бла­го­сло­ве­ние, сы­нок?» Ми­нуя до­ро­гие, бо­га­то укра­шен­ные ико­ны, сын из­брал в бла­го­сло­ве­ние се­бе мед­ный ли­той крест, ко­то­рым и бла­го­сло­ви­ла его мать.

Крест этот был с тех пор неиз­мен­ным спут­ни­ком его жиз­ни: он но­сил его на гру­ди все­гда, на тол­стой и же­лез­ной це­пи. Нуж­но ска­зать, что в то же вре­мя он сде­лал се­бе из тол­сто­го шин­но­го же­ле­за вери­ги, со­сто­яв­шие из по­я­са и на­плеч­ни­ков, ве­сив­шия око­ло пол­пу­да, ко­то­рыя, воз­ло­жив на се­бя для усми­ре­ния сво­ей пло­ти, но­сил за­тем по­сто­ян­но.

По­сле по­лу­че­ния ро­ди­тель­ско­го со­гла­сия и бла­го­сло­ве­ния на по­ступ­ле­ние в мо­на­ше­ство, Крю­ко­ву пред­сто­я­ло ещё ис­про­сить на это раз­ре­ше­ние Кур­ско­го ме­щан­ско­го об­ще­ства и за­кон­чить под­ря­ды и рас­чё­ты по ним. Упла­тив об­ще­ству все по­ло­жен­ные пла­те­жи и взыс­ка­ния, он не за­мед­лил по­лу­чить от него уволь­ни­тель­ную бу­ма­гу.

В де­ле ж с под­ря­да­ми его за­дер­жи­ва­ли хо­зя­е­ва, с ко­и­ми он имел рас­чё­ты. Услы­шав о на­ме­ре­нии Крю­ко­ва ид­ти в мо­на­стырь, мно­гие из преж­них его за­каз­чи­ков укло­ни­лись от долж­ных ему пла­те­жей, и да­же пред су­дом, по­прав со­весть, в гла­за го­во­ри­ли ему, что ему не долж­ны. «А ес­ли вы не долж­ны, – от­ве­тил им Крю­ков, – то Бог с ва­ми, бог в ми­ло­сты­ню сие от ме­ня да при­мет, вам же чу­жое впрок не пой­дёт, от­че­го же вы преж­де это­го мне пря­мо не ска­за­ли, а толь­ко вре­мя про­во­ди­ли, об­на­дё­жи­вая ме­ня упла­тою?». Та­ким об­ра­зом, око­ло ты­ся­чи руб­лей про­па­ло у Крю­ко­ва, но при­скорб­нее для него бы­ло то, что це­лых пол­то­ра го­да за­дер­жи­ва­ли его эти де­ла сре­ди су­е­ты мир­ской.

На­ко­нец, уви­дел он се­бя со­вер­шен­но сво­бод­ным, и воз­ло­жив­шись на Гос­по­да, оста­вил на­все­гда свой дом 1833 го­да 30 июня, имея от ро­ду 38 лет и 5 ме­ся­цев...

С по­со­хом стран­ни­ка на­пра­вил­ся он спер­ва в Ки­ев, по­мо­лить­ся и по­кло­нить­ся свя­тым мо­щам Ки­е­во-Пе­чер­ских чу­до­твор­цев, по­го­вел в лав­ре Пе­чер­ской, и ре­шил из­брать ме­стом по­дви­гов сво­их Глин­скую Бо­го­ро­диц­кую пу­стынь Кур­ской епар­хии, ку­да от­пра­вил­ся он из Ки­е­ва, усерд­но мо­ля Гос­по­да устро­ить во спа­се­ние ему путь.

При­быв в Глин­скую пу­стынь, Крю­ков очень пле­нил­ся ея уеди­не­ни­ем сре­ди лес­ной ча­щи. Вме­сте с ним за­шли в оби­тель дру­гие кур­ские бо­го­моль­цы, шед­шие с ним в Ки­ев и об­рат­но, в том чис­ле и од­на из его се­стёр. Ви­дя внеш­нее сми­рен­ное и небо­га­тое устрой­ство пу­сты­ни, они на­ча­ли от­кло­нять Крю­ко­ва от по­ступ­ле­ния в небо­га­тый мо­на­стырь, где тру­ды по­слуш­ни­ков бу­дут со­пря­же­ны с боль­шею тя­же­стью, чем в дру­гих, бо­лее обес­пе­чен­ных мо­на­сты­рях. В го­сти­ни­це мо­на­ше­ской, где они оста­но­ви­лись, опа­се­ния эти на­шли под­держ­ку в рас­ска­зе од­но­го ино­ка Глин­ской пу­сты­ни. Он со­об­щил, что глин­ские мо­на­хи и ныне нуж­да­ют­ся в хле­бе, и ве­ро­ят­но мно­гих из бра­тии игу­мен вы­нуж­ден бу­дет вы­слать из мо­на­сты­ря. Рас­сказ этот по­верг в скорбь и уны­ние Крю­ко­ва, ему не страш­ны бы­ли недо­стат­ки в про­пи­та­нии, а стра­ши­ло то, что во­дво­рив­шись в оби­тель, бу­дет вы­нуж­ден вый­ти по­ми­мо сво­ей во­ли. Чи­сто­сер­деч­но рас­ска­зал он своё на­ме­ре­ние и свои опа­се­ния ино­ку, за­ве­до­вав­ше­му мо­на­стыр­ской го­сти­ни­цей. Осве­до­мив­шись о име­ни и на­руж­но­сти мо­на­ха, ко­то­рый сму­тил Крю­ко­ва сво­и­ми рас­ска­за­ми, го­стин­ник ска­зал, что мо­нах этот сам рас­стро­ен по дей­ствию вра­жию и дру­гих в мо­на­сты­ре рас­стра­и­ва­ет сво­и­ми вы­мыш­лен­ны­ми рас­ска­за­ми, ко­то­рым не сле­ду­ет ве­рить. За­тем со­ве­то­вал про­сить на­сто­я­те­ля о за­чис­ле­нии в чис­ло бра­тии. Успо­ко­ен­ный и об­ра­до­ван­ный Крю­ков про­во­дил сест­ру и спут­ни­ков сво­их, а сам остал­ся в Глин­ской пу­сты­ни, жи­вя по­ка в го­сти­ни­це до тре­бо­ва­ния от игу­ме­на.

Вско­ре он был по­зван к игу­ме­ну Фила­ре­ту, в ке­лию его во­шёл он не без тре­пе­та и бла­го­во­ле­ния, и как бы го­то­вясь пред­стать пред ли­це Бо­жие.

– «Что же при­шёл ты к нам, раб Бо­жий, и что те­бе нуж­но?» – спра­ши­вал игу­мен.

– «Же­лаю в оби­те­ли ва­шей по­тру­дить­ся во спа­се­ние греш­ной мо­ей ду­ши», – сми­рен­но от­ве­чал ему Крю­ков.

– «На ка­кое вре­мя?» – ещё спро­сил игу­мен.

– «Ес­ли Бо­гу бу­дет угод­но, то по ко­нец мо­ей жиз­ни».

– «Хо­ро­шо» – ска­зал игу­мен и на­чал рас­спра­ши­вать его о зва­нии, ме­сто­жи­тель­стве, от­пу­щен ли об­ще­ством и име­ет ли о том бу­ма­гу. По­лу­чив удо­вле­тво­ри­тель­ные на всё от­ве­ты, осве­до­мил­ся, чем за­ни­мал­ся в ми­ре, и к ка­кой ра­бо­те и по­слу­ша­нию бо­лее спо­со­бен.

Крю­ков со­об­щил, что в ми­ру имел свою фаб­ри­ку, вы­де­лы­вал из­раз­цы и леп­ные пе­чи, кро­ме то­го, имел го­сти­ни­цу и по­сто­я­лые дво­ры.

– «Всё это нам не нуж­но – ска­зал ста­рик Фила­рет – а вот су­ме­ешь ли ты печ­ку скласть? Это нам нуж­но».

Хо­тя ра­бо­та эта и не бы­ла Крю­ко­ву хо­ро­шо из­вест­на, но он ви­дел её про­из­вод­ство, и не же­лая от­ка­зы­вать­ся от тру­да, ска­зал, что не ру­ча­ет­ся за хо­ро­шее устро­е­ние но­вой печ­ки, но ста­рую по­чи­нить мо­жет. «Ес­ли по­чи­нить мо­жешь, то Ма­терь Бо­жия по­мо­жет те­бе и но­вую скласть» – ска­зал на­бож­ный Фила­рет, и взяв к се­бе его уволь­ни­тель­ную бу­ма­гу опре­де­лил его сна­ча­ла в го­сти­ни­цу мо­на­стыр­скую по­мо­гать го­стин­ни­ку. Бы­ло это 26 ав­гу­ста 1833 го­да. В та­ком по­слу­ша­нии про­был он пол­то­ра го­да. За­тем пе­ре­ве­ли его в мо­на­стырь и да­ли осо­бую ке­лию. В то вре­мя хо­ро­шие на­ня­тые печ­ни­ки пе­ре­кла­ды­ва­ли пе­чи в зим­ней церк­ви Глин­ской пу­сты­ни. Иоан­ну Крю­ко­ву бла­го­сло­вен­но бы­ло при­слу­жи­вать им в ра­бо­те и вме­сте с тем при­смат­ри­вать­ся к ней. Он на­учил­ся печ­но­му ре­ме­с­лу, вы­смот­рел, как де­ла­ют­ся печ­ные обо­ро­ты, но ре­шил сна­ча­ла ис­поль­зо­вать своё уме­ние на сво­ей ке­лье, ко­то­рая бы­ла угар­на и ча­сто ды­ми­ла. Опыт ока­зал­ся уда­чен, и по­том он стал класть пе­чи в ке­ли­ях бра­тии. Ему да­ны бы­ли в по­мощь по­слуш­ни­ки мо­ло­дые, ко­то­рые ча­сто ме­ня­лись, и при­чи­ня­ли ему мно­го хло­пот и скор­бей, ибо за неис­прав­ность их при­хо­ди­лось пред мо­на­стыр­ским на­чаль­ством от­ве­чать ему од­но­му. По слу­чаю пе­ре­строй­ки мо­на­стыр­ско­го по­дво­рья в го­ро­де Глу­хо­ве, как печ­но­го ма­сте­ра по­слал его игу­мен ту­да на це­лый ме­сяц, и па­мят­но бы­ло ему это вре­мя, по при­чине тос­ки и ску­ки, ко­и­ми ис­ку­шал­ся он вне врат мо­на­сты­ря, сре­ди мир­ской су­е­ты.

С са­мо­го по­ступ­ле­ния в мо­на­стырь от­ли­чал­ся он осо­бым про­сто­сер­де­чи­ем, про­сто­тою в об­хож­де­нии и ис­крен­но­стью в сло­вах, был он усер­ден и неуто­мим в мо­лит­ве. В ке­лии сво­ей всё сво­бод­ное от ра­бо­ты вре­мя дня и зна­чи­тель­ную часть но­чи по­свя­щал мо­лит­вам, со­про­вож­дая их мно­го­чис­лен­ны­ми зем­ны­ми по­кло­на­ми.

Вско­ре по при­ез­де с по­слу­ша­ния из Глу­хо­ва, Иоанн уви­дел боль­шое сте­че­ние на­ро­да у свя­тых во­рот оби­те­ли, при­вле­чён­но­го ту­да од­ним боль­ным, одер­жи­мым ду­хом нечи­стым, ко­то­рый в страш­ных кон­вуль­си­ях, с пе­ной у рта из­ры­гал бо­го­хуль­ства и ни­как не хо­тел ид­ти в цер­ковь, ку­да си­лою влек­ли его пять че­ло­век прис­ных. Со­сто­я­ние боль­но­го тро­ну­ло Иоан­на, он по­до­шёл к нему без­бо­яз­нен­но, взял за ру­ку, на­чал уго­ва­ри­вать успо­ко­ить­ся, что по­дей­ство­ва­ло на боль­но­го, ко­то­рый при­сми­рел. Иоанн по­про­сил со­про­вож­дав­ших боль­но­го срод­ни­ков све­сти боль­но­го в его ке­лию и оста­вить там по­ле­жать, а са­мим со­ве­то­вал ид­ти в цер­ковь на бде­ние. Срод­ни­ки не ре­ша­лись оста­вить бес­по­кой­но­го боль­но­го, но Иоанн обе­щал при­смот­реть за ним во вре­мя его от­сут­ствия. Та­ким об­ра­зом, боль­но­го по­ве­ли к его ке­лье, до­ро­га к ко­то­рой про­хо­ди­ла ми­мо ке­лии ду­хов­ни­ка брат­ско­го, слу­чив­ша­го­ся в тот мо­мент на по­ро­ге сво­ей ке­льи.

– «Ку­да ве­дёшь ты боль­но­го, нерав­но что слу­чит­ся, ведь он не в сво­ём уме?» – спро­сил ду­хов­ник.

Взяв у него бла­го­сло­ве­ние, Иоанн ска­зал с про­сто­тою, ему свой­ствен­ную: «Авось Гос­подь по­мо­жет, ни­че­го недоб­ро­го не слу­чит­ся», и по­вёл боль­но­го к сво­ей ке­лии, ко­то­рая бы­ла при огра­де мо­на­стыр­ской, в башне, име­ла все­го од­но ок­но и тес­но­тою сво­ею бо­лее по­хо­ди­ла на тю­рем­ное за­клю­че­ние. Боль­ной из предо­сто­рож­но­сти был ско­ван по ру­кам и но­гам, око­вы эти немед­лен­но снял с него Иоанн, несмот­ря на все предо­сте­ре­же­ния сво­их спут­ни­ков,