Священномученик Иоанн Сульдин Пресвитер

Сщмч. Александр (Трапицын), архиеп. Самарский, и с ним пострадавшие сщмчч. Иоанн Сульдин, Иоанн Смирнов, Александр Органов, Александр Иванов, Вячеслав Инфантов, Василий Витевский и Иаков Алферов, пресвитеры

Свя­щен­но­му­че­ник Алек­сандр ро­дил­ся 29 ав­гу­ста 1862 го­да в се­мье диа­ко­на Иоан­на Тра­пи­цы­на и его су­пру­ги Клав­дии в се­ле Вол­ме Вят­ско­го уез­да Вят­ской гу­бер­нии, «рас­по­ло­жен­ном в до­лине, по­кры­той пе­ре­лес­ка­ми, при неболь­шой реч­ке Вол­ме... Глав­ным за­ня­ти­ем кре­стьян бы­ло здесь зем­ле­де­лие, но вслед­ствие ма­ло­зе­ме­лья и пло­хой поч­вы мно­гие хо­ди­ли на за­ра­бот­ки... ре­мес­ла­ми же по­чти ни­кто не за­ни­мал­ся»[1] — так опи­сы­ва­ют эти ме­ста ис­то­ри­ки и гео­гра­фы Вят­ки. У ро­ди­те­лей бы­ло во­семь сы­но­вей, трое из них ста­ли свя­щен­ни­ка­ми и один епи­ско­пом.
Пер­во­на­чаль­ное об­ра­зо­ва­ние Алек­сандр по­лу­чил в Вят­ском ду­хов­ном учи­ли­ще, сред­нее — в Вят­ской Ду­хов­ной се­ми­на­рии. По окон­ча­нии в 1884 го­ду кур­са се­ми­на­рии он, как один из луч­ших ее вос­пи­тан­ни­ков, был по­слан для про­дол­же­ния об­ра­зо­ва­ния в Ка­зан­скую Ду­хов­ную ака­де­мию, где обу­чал­ся за ка­зен­ный счет. Окон­чив ака­де­мию в 1888 го­ду со сте­пе­нью кан­ди­да­та бо­го­сло­вия, Алек­сандр Ива­но­вич был на­зна­чен на долж­ность над­зи­ра­те­ля в Вят­ское ду­хов­ное учи­ли­ще. В этом же го­ду он же­нил­ся и 23 фев­ра­ля 1889 го­да был ру­ко­по­ло­жен во диа­ко­на, а 26 фев­ра­ля — во свя­щен­ни­ка к Все­х­свят­ской церк­ви го­ро­да Вят­ки и на­зна­чен пре­по­да­ва­те­лем За­ко­на Бо­жия и цер­ков­ной ис­то­рии в епар­хи­аль­ное жен­ское учи­ли­ще. Кро­ме то­го он со­сто­ял чле­ном ко­ми­те­та шко­лы, со­здан­ной для под­го­тов­ки пса­лом­щи­ков, цен­зо­ром про­по­ве­дей и со­чи­не­ний ре­ли­ги­оз­но-нрав­ствен­но­го со­дер­жа­ния и де­пу­та­том от ду­хов­но­го ве­дом­ства на со­бра­ни­ях Вят­ской Го­род­ской Ду­мы.
В 1891 го­ду в Рос­сии раз­ра­зил­ся го­лод. Как и мно­гие пас­ты­ри в это вре­мя, отец Алек­сандр жи­во от­клик­нул­ся на на­род­ное бед­ствие и при­зы­вал лю­дей со­сто­я­тель­ных по­мочь тем, кто по­пал в бе­ду и ли­шил­ся средств к про­пи­та­нию.
В вят­ском ка­фед­раль­ном со­бо­ре во вре­мя бо­го­слу­же­ния 14 сен­тяб­ря 1891 го­да отец Алек­сандр ска­зал: «Вот и ныне, слу­ша­те­ли хри­сти­ане, по­стиг­ло на­ше Оте­че­ство тя­же­лое бед­ствие. Бо­жи­им по­пуще­ни­ем мно­гие мест­но­сти на­ше­го Оте­че­ства, в том чис­ле и Вят­ский край, быв­шие преж­де хле­бо­род­ны­ми, по­стра­да­ли от неуро­жая хле­ба, и на­се­ле­ние им­пе­рии уже на­чи­на­ет ис­пы­ты­вать недо­ста­ток в сред­ствах про­пи­та­ния. Это бед­ствие — крест Бо­жий, нис­по­слан­ный нам во вра­зум­ле­ние и на­ка­за­ние на­ше за гре­хи. Мы уже слиш­ком да­ле­ко укло­ни­лись от то­го об­ра­за жи­тия, ка­кой на­чер­ты­ва­ет нам сло­во Бо­жие. За­бве­ние Бо­га, неве­рие, по­го­ня за на­жи­вой, бла­га­ми и удо­воль­стви­я­ми ми­ра се­го, са­мо­лю­бие, свое­ко­ры­стие — обыч­ные на­ши стра­сти и по­ро­ки, низ­во­дя­щие нас на сте­пень че­ло­ве­ка-языч­ни­ка. Нис­по­слан­ный нам свы­ше крест и яв­ля­ет­ся спа­си­тель­ным вра­чев­ством про­тив на­ших ду­шев­ных неду­гов. Он по­буж­да­ет нас глуб­же про­ник­нуть в на­ше ду­шев­ное со­сто­я­ние, рас­крыть пред на­шим со­зна­ни­ем на­ши ду­хов­ные яз­вы, при­ло­жить ста­ра­ние об их увра­че­ва­нии и об уми­ло­стив­ле­нии про­гне­ван­ной на­ши­ми пре­гре­ше­ни­я­ми прав­ды Бо­жи­ей доб­ры­ми и бо­го­угод­ны­ми де­ла­ми...»[2]
И да­лее, по­яс­няя, что же в ны­неш­них об­сто­я­тель­ствах яв­ля­ет­ся бо­го­угод­ным де­лом, отец Алек­сандр ска­зал: «Со­вер­ши­те, бра­тие, свя­тое де­ло со­стра­да­ния бед­ству­ю­щим бра­тьям: по­мо­ги­те им в тя­же­лой нуж­де. Не от­кло­няй­те ру­ки, про­сти­ра­е­мой к вам за по­да­я­ни­ем, сла­гай­те леп­ты свои в об­но­си­мые пред ва­ми круж­ки, по­сы­лай­те ва­ши жерт­вы в учре­жден­ные для сбо­ра их ко­ми­те­ты, чем кто мо­жет: кто име­ет день­ги, да уде­лит от них по усер­дию, у ко­го есть одеж­ды, да по­даст из одеж­ды, а у ко­го есть пи­ща, та­кож­де да тво­рит (Лк.3:11)»[3].
В мар­те 1892 го­да у от­ца Алек­сандра ро­дил­ся сын, а в июле то­го же го­да он ли­шил­ся су­пру­ги. В 1893 го­ду он был на­зна­чен за­ко­но­учи­те­лем Вят­ско­го Алек­сан­дров­ско­го учи­ли­ща, а в 1896 го­ду — опре­де­лен в со­став Епар­хи­аль­но­го учи­лищ­но­го со­ве­та. В июне 1897 го­да он был из­бран чле­ном Со­ве­та епар­хи­аль­но­го жен­ско­го учи­ли­ща, а в сен­тяб­ре то­го же го­да на­зна­чен на долж­ность ин­спек­то­ра Вят­ской Ду­хов­ной се­ми­на­рии. По­сле смер­ти су­пру­ги путь от­ца Алек­сандра стал опре­де­лять­ся как сте­зя су­гу­бо­го цер­ков­но­го слу­же­ния, как путь мо­на­ше­ский.
26 фев­ра­ля 1900 го­да прео­свя­щен­ный Алек­сий (Опоц­кий), епи­скоп Вят­ский и Сло­бод­ской, по­стриг иерея Алек­сандра в кре­сто­вой церк­ви в мо­на­ше­ство. По слу­чаю его по­стри­же­ния бы­ли от­ме­не­ны за­ня­тия в трех стар­ших клас­сах Ду­хов­ной се­ми­на­рии, а се­ми­на­ри­сты от­пу­ще­ны в кре­сто­вую цер­ковь для при­сут­ствия на по­стри­ге. Для Вят­ской се­ми­на­рии это бы­ло со­бы­тие необы­чай­ное — за по­след­ние де­сять лет здесь все­го лишь вто­рой раз по­стри­га­ли в мо­на­ше­ство. По­стриг про­из­вел на всех при­сут­ству­ю­щих, и осо­бен­но на се­ми­нар­скую мо­ло­дежь, огром­ное впе­чат­ле­ние и мно­гим серд­цам не толь­ко дал пред­став­ле­ние об ино­че­стве как о су­гу­бом хри­сти­ан­ском по­дви­ге, но и ожи­вил па­мять об обе­тах, ко­то­рые да­ет вся­кий че­ло­век при кре­ще­нии; это со­бы­тие за­ста­ви­ло мно­гих за­ду­мать­ся о глу­бин­ном смыс­ле хри­сти­ан­ской жиз­ни. Но­во­по­стри­жен­но­му ино­ку бы­ло остав­ле­но преж­нее имя — Алек­сандр.
Вско­ре по­сле по­стри­га иеро­мо­нах Алек­сандр был на­зна­чен ис­пол­ня­ю­щим долж­ность рек­то­ра Вят­ской Ду­хов­ной се­ми­на­рии. В ап­ре­ле 1900 го­да ука­зом Свя­тей­ше­го Си­но­да он был на­граж­ден на­перс­ным кре­стом.
В на­ча­ле 1900 го­да бы­ла про­ве­де­на ре­ви­зия Ка­луж­ской Ду­хов­ной се­ми­на­рии, ко­то­рую воз­гла­вил епи­скоп Нарв­ский Ни­кон (Со­фий­ский); она об­на­ру­жи­ла мно­го недо­стат­ков в управ­ле­нии епар­хи­ей, а так­же и в управ­ле­нии Ка­луж­ской Ду­хов­ной се­ми­на­ри­ей, ко­то­рые при­ве­ли к бес­по­ряд­кам сре­ди уча­щих­ся и непод­чи­не­нию на­чаль­ству. В ре­зуль­та­те ре­ви­зии Свя­тей­ший Си­нод уво­лил рек­то­ра се­ми­на­рии, око­ло со­ро­ка лет за­ни­мав­ше­го эту долж­ность, за штат и по­ста­вил уча­щим­ся на вид их дур­ное по­ве­де­ние, но стро­гие ме­ры не при­ме­нил, дав вре­мя на ис­прав­ле­ние.
25 июля 1901 го­да ука­зом Свя­тей­ше­го Си­но­да отец Алек­сандр был на­зна­чен рек­то­ром Ка­луж­ской Ду­хов­ной се­ми­на­рии и 6 ав­гу­ста то­го же го­да воз­ве­ден в сан ар­хи­манд­ри­та. 12 де­каб­ря 1904 го­да ар­хи­манд­рит Алек­сандр в Свя­то-Тро­иц­ком со­бо­ре Алек­сан­дро-Нев­ской Лав­ры в Санкт-Пе­тер­бур­ге был хи­ро­то­ни­сан во епи­ско­па Му­ром­ско­го, ви­ка­рия Вла­ди­мир­ской епар­хии[4]. За ме­сяц до его хи­ро­то­нии епи­скоп Ни­кон (Со­фий­ский), воз­глав­ляв­ший ре­ви­зию в Ка­луж­ской се­ми­на­рии, был на­зна­чен на Вла­ди­мир­скую ка­фед­ру. До Вла­ди­мир­ской ка­фед­ры он три го­да про­слу­жил в Вят­ской епар­хии и хо­ро­шо знал от­ца Алек­сандра как рев­ност­но­го цер­ков­но­го де­я­те­ля. Вру­чая ему ар­хи­ерей­ский жезл, прео­свя­щен­ный Ни­кон ска­зал: «...На­хо­жу из­лиш­ним по­дроб­но разъ­яс­нять те­бе, уже дав­но со­сто­я­ще­му в свя­щен­ном сане, про­хо­див­ше­му свя­щен­ни­че­ское слу­же­ние и при­го­тов­ляв­ше­му к нему юно­ше­ство, вы­со­ту и вме­сте труд­ность ар­хи­ерей­ско­го слу­же­ния во все вре­ме­на, осо­бен­но же в на­сто­я­щее вре­мя, ко­гда тре­бу­ют сво­бо­ды со­ве­сти в де­ле ре­ли­гии для всех без ис­клю­че­ния, да­же для необла­го­дат­ство­ван­ных и непро­све­щен­ных све­том уче­ния Хри­сто­ва языч­ни­ков, при этом лю­дей негра­мот­ных и со­вер­шен­но ум­ствен­но тем­ных; ко­гда лю­ди ищут сво­бо­ды от вся­ко­го за­ко­на: че­ло­ве­че­ско­го и Бо­же­ско­го; ко­гда ни­кто не при­зна­ет для се­бя ав­то­ри­те­тов и вся­кий же­ла­ет сам для се­бя быть об­раз­цом; ко­гда да­же уче­ни­ки хо­тят ука­зы­вать, че­му долж­ны их учить, и вос­пи­ты­ва­ю­щи­е­ся же­ла­ют по сво­е­му вку­су из­би­рать се­бе вос­пи­та­те­лей»[5].
Епи­скоп Алек­сандр в сво­ем крат­ком от­вет­ном сло­ве ска­зал: «Измла­да на­учен­ный во всех за­труд­ни­тель­ных пу­тях сво­ей жиз­ни воз­ла­гать упо­ва­ние на по­мощь Бо­жию, я и ныне, в сей зна­ме­на­тель­ный для ме­ня день и час жиз­ни, на­хо­жу для се­бя обод­ре­ние про­тив стра­ха пе­ред сво­и­ми немо­ща­ми в ве­ре и на­деж­де на все­силь­ную бла­го­дать Бо­жию»[6].
Опре­де­ле­ни­ем Свя­тей­ше­го Си­но­да от 19-21 но­яб­ря 1905 го­да прео­свя­щен­ный Алек­сандр был на­зна­чен на долж­ность пред­се­да­те­ля Вла­ди­мир­ско­го епар­хи­аль­но­го учи­лищ­но­го со­ве­та.
Епар­хи­аль­ные вла­сти, учи­ты­вая но­вые яв­ле­ния и ве­я­ния в об­ще­ствен­ной жиз­ни, ста­ра­лись, чтобы и пас­ты­ри бы­ли в кур­се осо­бо зна­чи­мых со­бы­тий. С этой це­лью под пред­се­да­тель­ством ар­хи­ере­ев, епи­ско­па Ни­ко­на или епи­ско­па Алек­сандра, устра­и­ва­лись со­бра­ния, на ко­то­рых из­бран­ные и спе­ци­аль­но под­го­тов­лен­ные до­клад­чи­ки чи­та­ли со­об­ще­ния о со­бы­ти­ях, про­ис­хо­дя­щих в об­ще­ствен­ной жиз­ни.
В те го­ды бы­ло не при­ня­то слу­же­ние ви­кар­ных ар­хи­ере­ев в го­ро­дах ви­ка­ри­ат­ства, и в пер­вый раз епи­скоп Алек­сандр при­был в Му­ром с ви­зи­том лишь через два го­да по­сле хи­ро­то­нии. Он про­был в Му­ро­ме че­ты­ре дня, во вре­мя ко­то­рых слу­жил утром и ве­че­ром; в один из дней вла­ды­ка воз­гла­вил мно­го­люд­ный крест­ный ход из Бла­го­ве­щен­ско­го мо­на­сты­ря в го­род­ской со­бор. За вре­мя пре­бы­ва­ния в Му­ро­ме епи­скоп по­се­тил все учеб­ные за­ве­де­ния и цер­ков­но-при­ход­ские шко­лы го­ро­да, вез­де оста­вив по­жерт­во­ва­ния.
В де­каб­ре 1907 го­да бы­ли изыс­ка­ны сред­ства для от­кры­тия вто­ро­го ви­ка­ри­ат­ства в епар­хии; вто­рой ви­ка­рий по­лу­чил ме­сто­пре­бы­ва­ние в Му­ром­ском Спас­ском мо­на­сты­ре; в свя­зи с этим прео­свя­щен­ный Алек­сандр был на­зна­чен епи­ско­пом Юрьев­ским, пер­вым ви­ка­ри­ем Вла­ди­мир­ской епар­хии.
В июне 1912 го­да прео­свя­щен­ный Алек­сандр по­лу­чил на­зна­че­ние на Во­ло­год­скую ка­фед­ру. 19 июня 1912 го­да вла­ды­ка вы­ехал в Санкт-Пе­тер­бург, ку­да он был вы­зван Свя­тей­шим Си­но­дом и где встре­тил­ся со сво­им пред­ше­ствен­ни­ком по Во­ло­год­ской ка­фед­ре епи­ско­пом Ни­ко­ном (Рож­де­ствен­ским). Вер­нув­шись из сто­ли­цы 22 июня, он в те­че­ние пя­ти дней про­щал­ся с паст­вой и со­труд­ни­ка­ми цер­ков­ных учре­жде­ний, с ко­то­ры­ми был непо­сред­ствен­но свя­зан, а это бы­ли все учеб­ные за­ве­де­ния го­ро­да Вла­ди­ми­ра. В ночь на 28 июня вла­ды­ка вы­ехал в Вят­ку на­ве­стить сво­их пре­ста­ре­лых ро­ди­те­лей. 12 июля он при­был в Во­лог­ду, где его встре­тил епи­скоп Вель­ский Ан­то­ний (Быст­ров), ви­ка­рий Во­ло­год­ской епар­хии, с мно­го­чис­лен­ным ду­хо­вен­ством. По­сле встре­чи вла­ды­ка ска­зал со­брав­шим­ся, что, ко­гда он по­лу­чил на­зна­че­ние на Во­ло­год­скую ка­фед­ру, им по­на­ча­лу овла­де­ло сму­ще­ние, так как эту ка­фед­ру ра­нее за­ни­ма­ли мно­гие ве­ли­кие све­тиль­ни­ки Пра­во­слав­ной Церк­ви, к ка­ко­вым при­над­ле­жит и толь­ко что от­быв­ший из Во­лог­ды прео­свя­щен­ный Ни­кон; сму­ще­ние его бы­ло столь ве­ли­ко, что да­же по­яви­лось же­ла­ние остать­ся на преж­нем ме­сте, но при мыс­ли о том, что это на­зна­че­ние со­сто­я­лось по во­ле Пас­ты­ре­на­чаль­ни­ка Гос­по­да Иису­са Хри­ста, он обод­рил­ся, по­ло­жив­шись на бла­гость Бо­жию и на мо­лит­вы свя­тых угод­ни­ков зем­ли Во­ло­год­ской.
Ар­хи­ерей­ское слу­же­ние в Во­ло­год­ской епар­хии вла­ды­ка на­чал с объ­ез­да мо­на­сты­рей и при­хо­дов. Он сра­зу же по­се­тил Спа­со-При­луц­кий мо­на­стырь, Успен­ский жен­ский мо­на­стырь в Во­лог­де, Кор­ни­ли­ев Ко­мель­ский мо­на­стырь вбли­зи го­ро­да Гря­зов­ца, Пав­ло-Об­нор­ский мо­на­стырь и дру­гие, а так­же мно­гие при­хо­ды, по­чти каж­дый день со­вер­шая бо­го­слу­же­ния.
Де­я­тель­но участ­вуя как ар­хи­пас­тырь во всех ре­ли­ги­оз­ных ме­ро­при­я­ти­ях епар­хии, вла­ды­ка ви­дел, что у совре­мен­ных хри­сти­ан уга­са­ет рев­ность к ду­хов­ной жиз­ни, ве­ра ста­но­вит­ся теп­лохлад­ной, а от это­го рас­стра­и­ва­ет­ся и са­ма жизнь при­хо­дов; в се­лах хра­мы еще име­ют по­сто­ян­ных при­хо­жан, а в го­род­ских при­хо­дах по­сто­ян­ных при­хо­жан уже по­чти нет. Бла­го­тво­ри­тель­ность хо­тя и не бы­ла остав­ле­на во­все и да­же несколь­ко воз­ро­ди­лась с на­ча­лом Пер­вой ми­ро­вой вой­ны, но и в де­лах бла­го­тво­ри­тель­но­сти, как и в де­лах при­хо­да, де­я­тель­но участ­во­ва­ла лишь неболь­шая часть при­хо­жан.
«Со­звать при­ход­ское со­бра­ние для раз­ре­ше­ния воз­ни­ка­ю­щих во­про­сов по бла­го­тво­ри­тель­ной де­я­тель­но­сти в при­хо­де и да­же для озна­ком­ле­ния с тем, как упо­треб­ля­ют­ся со­бран­ные на по­мощь бед­ным сред­ства, чрез­вы­чай­но труд­но, — пи­сал вла­ды­ка, об­ра­ща­ясь к во­ло­год­ской пастве. — Горь­кий опыт всех го­род­ских при­хо­дов сви­де­тель­ству­ет, что в та­ких со­бра­ни­ях участ­ву­ет ед­ва од­на де­ся­тая часть при­хо­жан, име­ю­щих пра­во го­ло­са, а осталь­ные де­вять де­ся­тых оста­ют­ся без­участ­ны­ми к об­ще­му де­лу. Не так бы­ло в ста­ри­ну. Преж­де лю­би­ли свои хра­мы. Чем ина­че объ­яс­ни­те вы са­мо оби­лие хра­мов в на­шем го­ро­де? На­се­ле­ния бы­ло несрав­нен­но мень­ше, при­хо­ды бы­ли ма­ло­чис­лен­нее, а меж­ду тем — смот­ри­те, ка­кие ве­ли­че­ствен­ные хра­мы со­зи­да­лись и бо­га­то укра­ша­лись. Под­дер­жать со­здан­ное на­ши­ми бла­го­че­сти­вы­ми пред­ка­ми цер­ков­ное бла­го­ле­пие мы ед­ва в со­сто­я­нии»[7].
Вы­зы­ва­ло бес­по­кой­ство ар­хи­пас­ты­ря и от­сут­ствие ду­хов­ной свя­зи меж­ду чле­на­ми при­ход­ской об­щи­ны, ко­то­рые за­ча­стую ока­зы­ва­лись ед­ва зна­ко­мы друг с дру­гом. Чтобы пре­одо­леть эти яв­ле­ния и упо­ря­до­чить жизнь в при­хо­дах, епи­скоп Алек­сандр со­звал об­щее со­бра­ние пас­ты­рей всех го­род­ских церк­вей Во­лог­ды для со­ве­ща­ния по во­про­су о при­ход­ской ре­фор­ме и вы­ра­бот­ке спе­ци­аль­но­го об­ра­ще­ния ар­хи­пас­ты­ря и пас­ты­рей к пра­во­слав­но­му на­се­ле­нию го­ро­да. В об­ра­ще­нии они при­зы­ва­ли, чтобы каж­дый пра­во­слав­ный жи­тель го­ро­да опре­де­лил­ся, ка­кой храм он счи­та­ет сво­им при­ход­ским — по рож­де­нию ли в этом при­хо­де, по ме­сту ли жи­тель­ства или по ду­хов­ной свя­зи с пас­ты­рем, дабы хо­тя бы как-то упо­ря­до­чить ду­хов­ную жизнь ве­ру­ю­щих при­хо­жан.
В 1917 го­ду в Москве от­крыл­ся По­мест­ный Со­бор Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви, и епи­скоп Алек­сандр при­нял де­я­тель­ное уча­стие как в об­щих за­се­да­ни­ях Со­бо­ра, так и в ра­бо­те от­де­лов: о цер­ков­ной дис­ци­плине, о цер­ков­ном су­де, о мо­на­сты­рях и мо­на­ше­стве, о пра­во­вом и иму­ще­ствен­ном по­ло­же­нии ду­хо­вен­ства, о бла­го­устрой­стве при­хо­да.
По­сле ре­во­лю­ции 1917 го­да на­ча­лись го­не­ния на Рус­скую Пра­во­слав­ную Цер­ковь от при­шед­ших к вла­сти без­бож­ни­ков, и вла­ды­ке по­чти сра­зу же при­шлось ис­пы­тать их тя­жесть. 4 (17) ап­ре­ля 1919 го­да по рас­по­ря­же­нию со­вет­ских вла­стей спе­ци­аль­но со­здан­ная для этой це­ли ко­мис­сия вскры­ла ра­ку с мо­ща­ми пре­по­доб­но­го Фе­о­до­сия То­тем­ско­го. Вскры­тие ра­ки вы­зва­ло бу­рю про­те­стов сре­ди пра­во­слав­ных жи­те­лей го­ро­да, и епи­скоп на­пра­вил пред­се­да­те­лю Во­ло­год­ско­го гу­берн­ско­го ис­пол­ко­ма пись­мо, в ко­то­ром пи­сал: «Управ­ле­ние То­тем­ско­го Спа­со-Су­мо­ри­на мо­на­сты­ря ра­пор­том на мое имя от 5 (18) се­го ап­ре­ля до­нес­ло мне ни­же­сле­ду­ю­щее: се­го 4 (17) ап­ре­ля по окон­ча­нии Бо­же­ствен­ной ли­тур­гии яви­лась в храм ко­мис­сия с уча­сти­ем че­ты­рех вра­чей для осви­де­тель­ство­ва­ния свя­тых мо­щей пре­по­доб­но­го Фе­о­до­сия и тот­час же при­сту­пи­ла к внеш­не­му осмот­ру ра­ки и гро­ба со свя­ты­ми мо­ща­ми...
По при­ка­за­нию чле­нов ко­мис­сии все одеж­ды, по­кры­вав­шие свя­тые мо­щи, бы­ли с оных сня­ты и уда­ле­ны, по­сле че­го сек­ре­та­рем Бож­ко­вым и вра­ча­ми бы­ли тща­тель­но осви­де­тель­ство­ва­ны все чле­ны свя­тых мо­щей. А за­тем при­ка­за­но бы­ло по­ста­вить гроб со свя­ты­ми мо­ща­ми в на­клон­ном по­ло­же­нии, дабы часть гро­ба с по­ме­ща­ю­ще­ю­ся в оном гла­вою пре­по­доб­но­го бы­ла при­под­ня­та, и в та­ком ви­де с пре­по­доб­но­го бы­ло про­из­ве­де­но два фо­то­гра­фи­че­ских сним­ка. За­сим вста­ва­ли на стол чле­ны ко­мис­сии и, взяв­ши в ру­ки об­на­жен­ные свя­тые мо­щи, так­же и гла­ву, по­ка­зы­ва­ли их на­ро­ду, в зна­чи­тель­ном ко­ли­че­стве на­пол­няв­ше­му храм. А по­сле это­го пред­ло­же­но бы­ло про­хо­дить ми­мо сто­ла, на ко­то­ром по­ло­же­ны бы­ли свя­тые мо­щи, всем же­ла­ю­щим, ка­сать­ся свя­тых мо­щей, брать их в свои ру­ки. Со свя­тых мо­щей, вы­ну­тых из гро­ба и дер­жи­мых в ру­ках, так­же с гла­вы и рук был про­из­ве­ден еще фо­то­гра­фи­че­ский сни­мок.
По­сле это­го ко­мис­сия вы­нес­ла по­ста­нов­ле­ние, чтобы свя­тые мо­щи бы­ли остав­ле­ны об­на­жен­ны­ми и по­ло­же­ны бы­ли на верх­ней крыш­ке ки­па­рис­но­го гро­ба, по­ме­ща­ю­ще­го­ся в ра­ке, а свер­ху бы­ли по­кры­ты стек­лян­ным фу­тля­ром, взя­тым с пла­ща­ни­цы, что и бы­ло при­ве­де­но в ис­пол­не­ние. По­верх фу­тля­ра бы­ли по­ло­же­ны пе­ча­ти...
Со­об­щая о вы­ше­из­ло­жен­ном, про­шу сроч­но­го рас­по­ря­же­ния Ва­ше­го о немед­лен­ном пре­кра­ще­нии опи­сан­но­го необы­чай­но ко­щун­ствен­но­го по­ло­же­ния остан­ков пре­по­доб­но­го Фе­о­до­сия То­тем­ско­го, ко­то­рое мо­жет вы­звать ве­ли­кое сму­ще­ние сре­ди пра­во­слав­но­го на­се­ле­ния...»[8]
Вла­сти от­ка­за­лись удо­вле­тво­рить прось­бу епи­ско­па и вме­сто от­ве­та по­ме­сти­ли в га­зе­тах ци­нич­ную ста­тью пред­се­да­те­ля гу­берн­ско­го ис­пол­ко­ма. Вла­ды­ка, же­лая объ­яс­нить суть цер­ков­ной по­зи­ции, на­пра­вил пред­се­да­те­лю вто­рое пись­мо, в ко­то­ром пи­сал: «Очень рад, что сво­им от­вет­ным пись­мом... на мое к Вам об­ра­ще­ние с прось­бой о пре­кра­ще­нии вы­став­ле­ния об­на­жен­ных остан­ков пре­по­доб­но­го Фе­о­до­сия То­тем­ско­го в удо­вле­тво­ре­ние празд­но­го лю­бо­пыт­ства тол­пы Вы да­е­те мне по­вод из­ло­жить ис­тин­ный взгляд Церк­ви на свя­тые мо­щи.
На­ша Пра­во­слав­ная Цер­ковь ни­ко­гда не смот­ре­ла на мо­щи свя­тых угод­ни­ков Бо­жи­их как на непре­мен­но и со­вер­шен­но це­лые нетлен­ные те­ла, ибо это бы­ло бы не со­глас­но со сло­вом Бо­жи­им, по ко­то­ро­му толь­ко один Бо­го­че­ло­век наш Иисус Хри­стос не уви­дел тле­ния... все же лю­ди, в си­лу опре­де­ле­ния Бо­жия «зем­ля еси, и в зем­лю отъ­и­де­ши», долж­ны под­вер­гать­ся и под­вер­га­ют­ся тле­нию...
Но есть «лю­ди, име­ю­щие рев­ность Бо­жию не по ра­зу­му, ко­то­рые утвер­жда­ют, буд­то мо­щи свя­тых непре­мен­но суть со­вер­шен­но нетлен­ные, то есть со­вер­шен­но це­лые, ни­сколь­ко не раз­ру­шен­ные и не по­вре­жден­ные те­ла»[9]. Мне­ние этих лю­дей, как од­но­сто­рон­нее и непра­виль­ное, и при­но­сит мно­го вре­да Церк­ви. Цер­ковь же под мо­ща­ми ра­зу­ме­ет во­об­ще остан­ки свя­тых в ви­де ли бо­лее или ме­нее це­лых тел (ко­стей с пло­тью) или в ви­де од­них ко­стей без те­ла.
Та­кое по­ни­ма­ние Церк­ви яв­ству­ет уже из са­мо­го на­зва­ния остан­ков свя­тых «мо­ща­ми». По фило­ло­ги­че­ско­му ис­сле­до­ва­нию про­фес­со­ра Го­лу­бин­ско­го, сло­во «мо­щи» глав­ным и соб­ствен­ным об­ра­зом озна­ча­ет не це­лое те­ло, а ча­сти те­ла: древне­сла­вян­ское «мо­ща» в един­ствен­ном чис­ле зна­чит оста­ток, мно­же­ствен­ное «мо­щи» — остат­ки...
Еще бо­лее в ука­зан­ном по­ни­ма­нии Цер­ко­вью мо­щей как остан­ков, боль­ших или мень­ших, от тел свя­тых или как толь­ко од­них ко­стей их, убеж­да­ют ис­то­ри­че­ские сви­де­тель­ства Церк­ви гре­че­ской и рус­ской. При­ве­дем неко­то­рые из них. Так, Бла­жен­ный Иеро­ним в со­чи­не­нии про­тив Ви­ги­лян­ция, жив­ше­го во вто­рой по­ло­вине IV ве­ка, го­во­рит о мо­щах апо­сто­лов Пет­ра и Пав­ла как о ко­стях... Мо­щи апо­сто­лов Ан­дрея, Лу­ки и Ти­мо­фея, пе­ре­не­сен­ные в Кон­стан­ти­но­поль в 356-357 гг., бы­ли ко­сти, ибо хра­ни­лись в неболь­ших ящи­ках, ко­то­рые пат­ри­арх в тор­же­ствен­ных про­цес­си­ях, ез­див в ко­лес­ни­це, дер­жал у се­бя на ко­ле­нях. Мо­щи вет­хо­за­вет­но­го пат­ри­ар­ха Иоси­фа и За­ха­рии, от­ца Пред­те­чи, пе­ре­не­сен­ные в Кон­стан­ти­но­поль в 415 го­ду, бы­ли ко­сти, ибо по­ме­ща­лись в ма­лых ящи­ках. Свя­той Иоанн Зла­то­уст в сво­их ре­чах о мо­щах свя­тых мно­го­крат­но на­зы­ва­ет их ко­стя­ми... или же ко­стя­ми, ко­то­рые со­про­вож­да­ет прах... от раз­ло­жив­ших­ся тел. Так, в сло­ве по­хваль­ном в день свя­тых му­че­ниц дев Ве­ро­ни­ки и Про­сдо­ки и ма­те­ри их Дом­ни­ны (па­мять 4 ок­тяб­ря) го­во­рит: «Мо­гут и гро­бы му­че­ни­ков иметь ве­ли­кую си­лу, как и ко­сти му­че­ни­ков име­ют ве­ли­кую мощь...» В сло­ве на день му­че­ни­ков го­во­рит: «По­будь у мо­ги­лы му­че­ни­ков, обой­ми гроб, при­гвоз­дись к ра­ке: не толь­ко ко­сти му­че­ни­ков, но и мо­ги­лы и ра­ки их ве­ли­кое ис­то­ча­ют бла­го­сло­ве­ние»...
По­доб­но гре­че­ской Церк­ви, и в на­шей рус­ской Церк­ви под мо­ща­ми свя­тых все­гда ра­зу­ме­лись остан­ки от тел свя­тых угод­ни­ков, боль­шие или мень­шие, или, что ча­ще все­го, толь­ко од­ни ко­сти... Че­ствуя остан­ки свя­тых, хри­сти­ане по­чи­та­ют чрез них при­су­щую им чу­до­дей­ствен­ную си­лу, или бла­го­дать Бо­жию. Они не «тво­рят из них ку­ми­ра», не воз­да­ют им Бо­же­ско­го по­кло­не­ния, а че­ству­ют их толь­ко как зем­ные по­сред­ства, ору­дия бла­го­да­ти и си­лы Бо­жи­ей, от­не­ся всю честь к Са­мо­му Гос­по­ду Бо­гу, Вла­ды­ке свя­тых, из­брав­ше­му их остан­ки для про­слав­ле­ния чрез них Сво­е­го мо­гу­ще­ства и си­лы. От­вер­гать та­кое че­ство­ва­ние зна­чи­ло бы от­вер­гать то, что про­слав­ля­ет­ся Са­мим Бо­гом к на­ше­му по­чи­та­нию...»[10]
Но и на это пись­мо был по­лу­чен от вла­стей от­ри­ца­тель­ный от­вет. 29 мая 1919 го­да, в день празд­ни­ка Воз­не­се­ния Гос­под­ня, в Спа­со-Су­мо­рин мо­на­стырь со­бра­лось мно­же­ство бо­го­моль­цев из даль­них и ближ­них мест. Во все преды­ду­щие го­ды в этот день мо­щи пре­по­доб­но­го Фе­о­до­сия пе­ре­но­си­лись из зим­не­го хра­ма в лет­ний. По­сле окон­ча­ния ран­ней ли­тур­гии на­род об­ра­тил­ся к на­сто­я­те­лю мо­на­сты­ря игу­ме­ну Ки­рил­лу (Ильин­ско­му) с прось­бой по­ло­жить свя­тые мо­щи в гроб. На­сто­я­тель от­ве­тил, что ис­пол­не­ние прось­бы за­ви­сит от раз­ре­ше­ния вла­стей. На­род дви­нул­ся за раз­ре­ше­ни­ем в ис­пол­ком, но здесь ве­ру­ю­щим бы­ло ка­те­го­ри­че­ски от­ка­за­но в про­си­мом.
По­сле окон­ча­ния позд­ней ли­тур­гии лю­ди, за­ни­мав­шие всю пло­щадь пе­ред со­бо­ром, ста­ли сно­ва тре­бо­вать, чтобы свя­тые мо­щи бы­ли по­ло­же­ны в гроб, а за­тем са­ми со­рва­ли пе­ча­ти с фу­тля­ра. Игу­мен Ки­рилл пе­ре­ло­жил мо­щи, и «в со­слу­же­нии бра­тии и го­род­ско­го ду­хо­вен­ства с мо­леб­ным пе­ни­ем Спа­си­те­лю, Бо­жи­ей Ма­те­ри и пре­по­доб­но­му Фе­о­до­сию свя­тые мо­щи бы­ли об­не­се­ны во­круг хра­мов оби­те­ли и вне­се­ны в лет­ний храм»[11].
Сра­зу же по­сле окон­ча­ния ве­чер­ни вла­сти аре­сто­ва­ли и за­клю­чи­ли в тюрь­му на­сто­я­те­ля, каз­на­чея, ду­хов­ни­ка, бла­го­чин­но­го, двух иеро­ди­а­ко­нов и двух мо­на­хов, и в оби­те­ли оста­лись иеро­ди­а­кон, два мо­на­ха и по­слуш­ни­ки; по этой при­чине бо­го­слу­же­ния в мо­на­сты­ре пре­кра­ти­лись.
19 июня 1919 го­да гроб с мо­ща­ми пре­по­доб­но­го Фе­о­до­сия был сно­ва вскрыт вла­стя­ми, а мо­щи по­ме­ще­ны под стек­лян­ный фу­тляр и опе­ча­та­ны. Уезд­ные вла­сти, опа­са­ясь вол­не­ний сре­ди на­се­ле­ния, об­ра­ти­лись за раз­ре­ше­ни­ем к гу­берн­ским вла­стям увез­ти мо­щи в во­ло­год­ский му­зей, а мо­на­стырь за­крыть. Та­кое раз­ре­ше­ние бы­ло по­лу­че­но, и но­чью 26 сен­тяб­ря 1919 го­да мо­щи пре­по­доб­но­го Фе­о­до­сия бы­ли тай­но пе­ре­ве­зе­ны в Во­лог­ду, а мо­на­стырь за­крыт. Ты­ся­чи ве­ру­ю­щих Во­лог­ды и окрест­но­стей на­пра­ви­ли хо­да­тай­ства к вла­стям с прось­бой воз­вра­тить мо­щи в храм. В од­ном из хо­да­тайств они пи­са­ли: «Мы... зна­ем, что та­кое мо­щи. Мы по­чи­та­ли и по­чи­та­ем их как остан­ки до­ро­го­го для нас угод­ни­ка Бо­жия, ко­то­рый в сво­ей зем­ной жиз­ни ис­пол­не­ни­ем за­по­ве­дей хри­сти­ан­ско­го уче­ния, доб­ры­ми де­ла­ми, сми­рен­ным по­учи­тель­ным жи­ти­ем, пра­вед­ною кон­чи­ною и мо­лит­вен­ной по­мо­щью при жиз­ни и по смер­ти уте­шал и уте­ша­ет серд­ца ве­ру­ю­щих...»[12] Но, несмот­ря на об­ра­ще­ния епи­ско­па и ве­ру­ю­щих, мо­щи пре­по­доб­но­го Фе­о­до­сия в то вре­мя не бы­ли воз­вра­ще­ны.
В 1923 го­ду вла­сти аре­сто­ва­ли епи­ско­па Алек­сандра; он был об­ви­нен «в связи с мо­на­ше­ством и аги­та­ции»[13] и осуж­ден на шесть ме­ся­цев при­ну­ди­тель­ных ра­бот в конц­ла­ге­ре. По воз­вра­ще­нии из за­клю­че­ния прео­свя­щен­ный Алек­сандр по­лу­чил на­зна­че­ние на ка­фед­ру в Сим­бирск, а за­тем был на­зна­чен епи­ско­пом Сим­фе­ро­поль­ским и Крым­ским и на этой ка­фед­ре про­слу­жил де­вять ме­ся­цев.
В 1928 го­ду епи­скоп Алек­сандр был воз­ве­ден в сан ар­хи­епи­ско­па и на­зна­чен на Са­мар­скую ка­фед­ру. В на­ча­ле 30-х го­дов вла­сти Са­мар­ской об­ла­сти за­кры­ли мно­гие хра­мы и про­из­ве­ли мас­со­вые аре­сты сре­ди ду­хо­вен­ства. Ар­хи­епи­скоп ви­дел — де­ло мо­жет дой­ти до то­го, что бу­дут аре­сто­ва­ны все свя­щен­но­слу­жи­те­ли епар­хии и неко­му станет со­вер­шать та­ин­ства. Вла­ды­ка стал ру­ко­по­ла­гать свя­щен­ни­ков из сре­ды бла­го­че­сти­вых ми­рян, неко­то­рым из них он со­ве­то­вал устро­ить у се­бя в до­ме цер­ковь.
В епар­хии сре­ди ду­хо­вен­ства в то вре­мя воз­ник­ло раз­но­мыс­лие от­но­си­тель­но де­кла­ра­ции мит­ро­по­ли­та Сер­гия, но ар­хи­епи­скоп Алек­сандр не стал спо­рить с ина­ко­мыс­ля­щи­ми и при­ме­нять к ним дис­ци­пли­нар­ные ме­ры. Бла­го­да­ря его огром­но­му ав­то­ри­те­ту все свя­щен­ни­ки оста­лись в его под­чи­не­нии, и в епар­хии уда­лось из­бе­жать смя­те­ний.
Ле­том 1933 го­да вла­сти про­ве­ли аре­сты сре­ди ду­хо­вен­ства Са­мар­ской епар­хии. Про­тив вла­ды­ки Алек­сандра бы­ло воз­буж­де­но уго­лов­ное де­ло; ар­хи­епи­ско­пу шел семь­де­сят пер­вый год, и ОГПУ оста­ви­ло его на вре­мя про­ве­де­ния след­ствия на сво­бо­де, взяв с него под­пис­ку о невы­ез­де. Его об­ви­ни­ли в том, что он яв­лял­ся «ру­ко­во­ди­те­лем контр­ре­во­лю­ци­он­ной груп­пы цер­ков­ни­ков... Неод­но­крат­но ру­ко­во­дил неле­галь­ны­ми сбо­ри­ща­ми в сво­ем до­ме... на ко­то­рых да­вал ан­ти­со­вет­ские уста­нов­ки. Вел про­по­вед­ни­че­скую ра­бо­ту в ан­ти­со­вет­ском ду­хе, об­ра­ба­ты­вал ре­ли­ги­оз­ных фа­на­ти­ков для при­ня­тия ими са­на по­пов. Вел ан­ти­со­вет­скую аги­та­цию сре­ди кре­стьян, при­ез­жав­ших к нему из де­рев­ни для подыс­ка­ния по­пов»[14].
В на­ча­ле ав­гу­ста 1933 го­да сле­до­ва­тель до­про­сил ар­хи­епи­ско­па. Вла­ды­ка, от­ве­чая на его во­про­сы, ска­зал, что он дей­стви­тель­но в по­след­нее вре­мя ча­сто ру­ко­по­ла­гал в свя­щен­ный сан, но раз­го­во­ров с це­лью «вли­ять на при­сут­ству­ю­щих в ан­ти­со­вет­ском ду­хе»[15] не вел. Про­по­ве­ди в хра­ме он дей­стви­тель­но про­из­но­сил, но толь­ко ду­хов­но-нрав­ствен­но­го со­дер­жа­ния.
23 ав­гу­ста 1933 го­да след­ствие бы­ло за­кон­че­но, и 29 ок­тяб­ря Осо­бое Со­ве­ща­ние при Кол­ле­гии ОГПУ при­го­во­ри­ло ар­хи­епи­ско­па Алек­сандра к трем го­дам ссыл­ки на Урал в Ека­те­рин­бург­скую об­ласть. Вер­нув­шись из ссыл­ки, ар­хи­епи­скоп по­се­лил­ся в Сим­бир­ске; в 1936 го­ду он пе­ре­ехал в Са­ма­ру, где слу­жил по бла­го­сло­ве­нию пра­вя­ще­го Са­мар­ско­го ар­хи­ерея в Пет­ро­пав­лов­ском хра­ме.
В 1937 го­ду го­не­ния на Рус­скую Пра­во­слав­ную Цер­ковь уси­ли­лись, и по­чти все ду­хо­вен­ство Са­ма­ры бы­ло аре­сто­ва­но. 30 но­яб­ря 1937 го­да был аре­сто­ван и ар­хи­епи­скоп Алек­сандр. Сво­бод­ных мест в след­ствен­ной тюрь­ме не бы­ло, и под­след­ствен­ных со­дер­жа­ли в ба­ра­ках ис­пра­ви­тель­но-тру­до­во­го ла­ге­ря.
13 де­каб­ря 1937 го­да сле­до­ва­тель до­про­сил вла­ды­ку.
— Вы аре­сто­ва­ны за ак­тив­ное уча­стие в под­поль­ной контр­ре­во­лю­ци­он­ной цер­ков­но-сек­тант­ской ор­га­ни­за­ции. Дай­те по это­му во­про­су по­дроб­ные по­ка­за­ния.
—