Мученик Иоанн Попов

Му­че­ник Иоанн ро­дил­ся 17 ян­ва­ря 1867 го­да в го­ро­де Вязь­ме Смо­лен­ской гу­бер­нии в се­мье свя­щен­ни­ка Вос­кре­сен­ской церк­ви го­ро­да Вязь­мы Ва­си­лия Ми­хай­ло­ви­ча По­по­ва и его су­пру­ги Ве­ры Ива­нов­ны. 19 ян­ва­ря он был кре­щен в Спа­со-Пре­об­ра­жен­ской церк­ви го­ро­да Вязь­мы сво­им де­дом, про­то­и­е­ре­ем Ми­ха­и­лом По­по­вым. В 1888 го­ду Иван Ва­си­лье­вич окон­чил Смо­лен­скую Ду­хов­ную се­ми­на­рию, в 1892-м — Мос­ков­скую Ду­хов­ную ака­де­мию и был остав­лен на год для при­го­тов­ле­ния на ва­кант­ную пре­по­да­ва­тель­скую долж­ность[1]. В 1893 го­ду он был на­зна­чен вре­мен­но ис­пол­ня­ю­щим долж­ность до­цен­та по ка­фед­ре пат­ри­сти­ки. Первую проб­ную лек­цию он про­чел о Тер­тул­ли­ане[2]. В 1897 го­ду Иван Ва­си­лье­вич за­щи­тил ма­ги­стер­скую дис­сер­та­цию «Есте­ствен­ный нрав­ствен­ный за­кон. (Пси­хо­ло­ги­че­ские ос­но­вы нрав­ствен­но­сти)», в ко­то­рой раз­би­ра­лось про­ис­хож­де­ние и обос­но­ва­ние нрав­ствен­но­сти как с фило­соф­ской, так и с бо­го­слов­ской то­чек зре­ния, и был утвер­жден в долж­но­сти до­цен­та ака­де­мии. В 1898 го­ду Иван Ва­си­лье­вич был на­зна­чен экс­тра­ор­ди­нар­ным про­фес­со­ром по ка­фед­ре пат­ри­сти­ки. В 1899 го­ду он опуб­ли­ко­вал биб­лио­гра­фи­че­ские за­мет­ки на бо­го­слов­ские ста­тьи, по­явив­ши­е­ся в это вре­мя за ру­бе­жом, под на­зва­ни­ем «Биб­лио­гра­фия. Но­во­сти ино­стран­ной ли­те­ра­ту­ры по па­тро­ло­гии», а в 1901 го­ду в «Бо­го­слов­ском вест­ни­ке» по­ме­стил ста­тью «Об­зор рус­ских жур­на­лов. Древ­не­цер­ков­ная жизнь и ее де­я­тель­ность в те­ку­щей ду­хов­ной жур­на­ли­сти­ке», где им бы­ли про­ана­ли­зи­ро­ва­ны прак­ти­че­ски все вы­шед­шие в то вре­мя ра­бо­ты на эту те­му.
В 1901-1902 го­дах Иван Ва­си­лье­вич был на­прав­лен за гра­ни­цу для про­слу­ши­ва­ния лек­ций по бо­го­сло­вию в Бер­лине и Мюн­хене, от­ку­да он пи­сал сво­е­му дав­ниш­не­му дру­гу до­цен­ту Ду­хов­ной ака­де­мии Сер­гею Ива­но­ви­чу Смир­но­ву: «Це­лый ме­сяц уже слу­шаю лек­ции в уни­вер­си­те­те и участ­вую в прак­ти­че­ских за­ня­ти­ях по раз­ным пред­ме­там. Все про­фес­со­ра про­из­но­сят здесь свои лек­ции без тет­рад­ки... Го­во­ри­ли они, оче­вид­но, без пред­ва­ри­тель­но­го за­учи­ва­ния, по­то­му что при мно­го­чис­лен­но­сти лек­ций у них не мог­ло бы хва­тить на это вре­ме­ни, и чув­ству­ют се­бя на ка­фед­ре со­вер­шен­но сво­бод­но. Что ка­са­ет­ся со­дер­жа­ния лек­ций, то мне осо­бен­но нра­вит­ся их сжа­тость: нет ни­ка­ких от­ступ­ле­ний и из­лиш­них по­дроб­но­стей...
Про­фес­со­ров на бо­го­слов­ском фа­куль­те­те не мно­го, и каж­дый чи­та­ет са­мые раз­но­об­раз­ные пред­ме­ты... Я удив­ля­юсь, ка­ким об­ра­зом у них хва­та­ет вре­ме­ни, чтобы изу­чить все эти раз­но­об­раз­ные пред­ме­ты. Мы кое-как успе­ва­ем овла­деть толь­ко ча­стью од­но­го пред­ме­та. Это по­вер­га­ет в уны­ние.
Лек­ции по­се­ща­ют­ся сту­ден­та­ми очень ис­прав­но. Каж­дый яв­ля­ет­ся с тет­рад­кой, чер­ниль­ни­цей и пе­ром и тща­тель­но за­пи­сы­ва­ет. В этом от­но­ше­нии осо­бен­но воз­му­ти­тель­на ис­прав­ность кур­си­сток, ко­то­рые про­бра­лись-та­ки и на бо­го­слов­ский фа­куль­тет. По­сле лек­ций у них меж­ду со­бою (сту­ден­ты по­смат­ри­ва­ют здесь на них до­воль­но ко­со) на­чи­на­ет­ся про­вер­ка и вос­про­из­ве­де­ние за­пи­сан­но­го. Ис­прав­ность сту­ден­тов, кро­ме, ра­зу­ме­ет­ся, са­мо­го ка­че­ства лек­ций, в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни, мне ка­жет­ся, объ­яс­ня­ет­ся тем, что за лек­ции пла­че­ны день­ги и каж­дый хо­чет ис­поль­зо­вать свой рас­ход.
Со сту­ден­че­ством я зна­ком ма­ло. Оно рас­па­да­ет­ся на кор­по­ра­тив­ных... и сто­я­щих вне кор­по­ра­ций... Кор­по­ра­ции со­хра­ня­ют сред­не­ве­ко­вую ор­га­ни­за­цию. Они стро­го за­мкну­ты и слу­жат по­сто­ян­ным ис­точ­ни­ком враж­ды и столк­но­ве­ния меж­ду пар­ти­я­ми. Вме­сте с этим кор­по­ран­ты за­ни­ма­ют­ся бо­лее ку­те­жа­ми и фех­то­ва­ни­ем, чем на­у­кой. По­это­му на каж­дом ша­гу встре­ча­ешь здесь из­ре­зан­ные мор­ды. В про­ти­во­вес кор­по­ра­тив­ным сту­ден­там про­тив­ни­ки кор­по­ра­ций учре­ди­ли все­об­щий сту­ден­че­ский фе­рейн[3], ко­то­рый пре­сле­ду­ет глав­ным об­ра­зом на­уч­ные це­ли. Есть так­же несколь­ко бо­го­слов­ских фе­рей­нов.
Ли­бе­ра­лизм не ме­ша­ет про­фес­со­рам и сту­ден­там оста­вать­ся про­те­стан­та­ми... Вы­бро­сив все дог­ма­ти­че­ское со­дер­жа­ние хри­сти­ан­ства, они при­спо­со­би­ли его к совре­мен­но­му на­уч­но­му ми­ро­со­зер­ца­нию. Но в том, что у них оста­ет­ся по­ло­жи­тель­но­го, они во­все не яв­ля­ют­ся неза­ви­си­мы­ми мыс­ли­те­ля­ми или хри­сти­а­на­ми, сто­я­щи­ми вне сект: они [ис­тые] про­те­стан­ты. Каж­дая вы­ход­ка про­фес­со­ра про­тив ка­то­ли­че­ства вы­зы­ва­ет в ауди­то­рии ше­пот одоб­ре­ния; дей­стви­тель­ны­ми чле­на­ми бо­го­слов­ских фе­рей­нов мо­гут быть толь­ко сту­ден­ты еван­ге­ли­че­ско­го ис­по­ве­да­ния. Недав­но я был на ре­ли­ги­оз­ном со­бра­нии сту­ден­тов. Во гла­ве круж­ка сто­ит некто граф [Нук­лер]. Ко­гда я во­шел, все пе­ли под фис­гар­мо­нию. По­том встал [Нук­лер], ко­то­рый был пред­се­да­те­лем, и на­чал го­во­рить про­по­ведь на те­му о неми­ло­серд­ном за­и­мо­дав­це. Я не знаю, пе­ре­жил ли этот че­ло­век мно­го или про­сто он — фа­на­тик, но речь его бы­ла страст­ная и окон­чи­лась ис­те­ри­че­ским кри­ком: “толь­ко через Хри­ста” (то есть мы спа­са­ем­ся толь­ко бла­го­да­тью Хри­ста, о чем им все вре­мя бы­ло го­во­ре­но. По­след­нюю фра­зу он по­вто­рил раз во­семь). По­том он стал на ко­ле­ни и на­чал им­про­ви­зи­ро­вать мо­лит­ву и про­из­нес так, как ино­гда де­ти че­го-ни­будь неот­ступ­но про­сят. Во вре­мя про­по­ве­ди и мо­лит­вы он несколь­ко раз пла­кал, ли­цо его при­ни­ма­ло то очень при­ят­ное, то со­вер­шен­но от­тал­ки­ва­ю­щее вы­ра­же­ние. По­сле окон­ча­ния мо­лит­вы он пред­ло­жил со­бра­нию, на ко­то­рое, по его мне­нию, сни­зо­шла бла­го­дать, об­на­ру­жить пло­ды Ду­ха в ка­ких-ни­будь лич­ных за­яв­ле­ни­ях. Тот­час же под­нял­ся один гос­по­дин и рас­ска­зал, что он очень опе­ча­лен смер­тью сво­е­го бра­та, недав­но умер­ше­го в страш­ных му­че­ни­ях. На это за­яв­ле­ние по­сле­до­ва­ло пред­ло­же­ние со сто­ро­ны од­но­го очень мо­ло­до­го сту­ден­та по­мо­лить­ся об уто­ле­нии скор­би это­го гос­по­ди­на. Боль­шин­ство при­сут­ству­ю­щих вста­ли на ко­ле­ни и уткну­лись го­ло­вой в спин­ку сту­льев, а мо­ло­дой че­ло­век стал им­про­ви­зи­ро­вать мо­лит­ву. В за­клю­че­ние опять ста­ли петь под фис­гар­мо­нию. Я вы­шел из это­го со­бра­ния со сме­шан­ны­ми чув­ства­ми. Лич­но я ока­зал­ся слиш­ком по­зи­тив­ным для то­го, чтобы по­доб­ное пред­став­ле­ние мог­ло на ме­ня по­дей­ство­вать. Но мож­но го­во­рить за ис­крен­ность неко­то­рых, по край­ней ме­ре, чле­нов со­бра­ния. Бы­ли, од­на­ко, и со­вер­шен­но ску­ча­ю­щие физио­но­мии. По­рой мне ка­за­лось, что граф про­сто иг­ра­ет в пас­то­ра, а дру­гие фаль­ши­вят, под­де­лы­ва­ясь к его вку­сам...»[4]
Вер­нув­шись из-за гра­ни­цы, Иван Ва­си­лье­вич в 1903 го­ду был на­зна­чен на долж­ность ре­дак­то­ра «Бо­го­слов­ско­го вест­ни­ка», и с это­го вре­ме­ни у него при­ба­ви­лось мно­го хло­пот, свя­зан­ных с пуб­ли­ка­ци­ей раз­лич­ных ста­тей и с цен­зу­рой. Осо­бен­но ста­ло труд­но, ко­гда в 1905 го­ду в рус­ском об­ще­стве, не ис­клю­чая ака­де­ми­че­ских кру­гов, раз­го­ре­лись стра­сти, ка­са­ю­щи­е­ся по­ли­ти­че­ских во­про­сов. «Бо­го­слов­ский вест­ник» был об­ви­нен в ли­бе­ра­лиз­ме, и в 1906 го­ду Иван Ва­си­лье­вич по­дал про­ше­ние о сня­тии с се­бя обя­зан­но­стей ре­дак­то­ра.
В 1904 го­ду Иван Ва­си­лье­вич опуб­ли­ко­вал ра­бо­ту «Ре­ли­ги­оз­ный иде­ал свя­то­го Афа­на­сия Алек­сан­дрий­ско­го», в 1908-м — «Свя­той Иоанн Зла­то­уст и его вра­ги». В 1911-1912 го­дах бы­ла из­да­на его кни­га «Кон­спект лек­ций по па­тро­ло­гии», в ос­но­ву ко­то­рой бы­ли по­ло­же­ны за­пи­си сту­ден­та­ми его лек­ций.
С 1910 го­да, в свя­зи с вве­де­ни­ем но­во­го уста­ва в Ду­хов­ных ака­де­ми­ях, он стал экс­тра­ор­ди­нар­ным про­фес­со­ром по 1-й ка­фед­ре па­тро­ло­гии.
С 1894 по 1916 год Иван Ва­си­лье­вич «неод­но­крат­но участ­во­вал в ма­ги­стер­ских и док­тор­ских дис­пу­тах и да­вал от­зы­вы на ма­ги­стер­ские и док­тор­ские со­чи­не­ния, а так­же ре­ко­мен­да­ции для при­суж­де­ния пре­мий за раз­лич­ные бо­го­слов­ские и ис­то­ри­че­ские тру­ды». С 1907 го­да Иван Ва­си­лье­вич со­сто­ял при­ват-до­цен­том ис­то­ри­ко-фило­ло­ги­че­ско­го фа­куль­те­та Мос­ков­ско­го уни­вер­си­те­та по ка­фед­ре ис­то­рии Церк­ви. В 1917 го­ду он за­щи­тил док­тор­скую дис­сер­та­цию «Лич­ность и уче­ние бла­жен­но­го Ав­гу­сти­на», ко­то­рая яви­лась фун­да­мен­таль­ным тру­дом на эту те­му.
Один из ис­сле­до­ва­те­лей ис­то­ри­ко-бо­го­слов­ско­го на­сле­дия Ива­на Ва­си­лье­ви­ча По­по­ва, ха­рак­те­ри­зуя его как че­ло­ве­ка, от­ли­чав­ше­го­ся «кри­сталь­ной чест­но­стью и вы­со­кой ре­ли­ги­оз­но-нрав­ствен­ной на­стро­ен­но­стью», пи­шет о нем: он «был че­ло­ве­ком боль­ших да­ро­ва­ний и ис­клю­чи­тель­но­го тру­до­лю­бия. В сво­их па­тро­ло­ги­че­ских тру­дах он уме­ло со­че­тал бо­го­слов­ский и фило­соф­ский ана­лиз с ис­то­ри­че­ской де­мон­стра­ци­ей. Ис­ти­на свя­то­оте­че­ской ве­ры им вос­при­ни­ма­ет­ся и по­ка­зу­ет­ся как ис­ти­на ра­зу­ма или как ра­зум ис­ти­ны. Тво­ре­ния свя­тых от­цов для него бы­ли все­гда жи­вым вы­ра­же­ни­ем внут­рен­ней жиз­ни Церк­ви, сви­де­тель­ством ее неоску­де­ва­ю­щей ду­хов­но­сти в раз­лич­ных усло­ви­ях ис­то­ри­че­ско­го бы­тия и раз­ви­тия. Он на­ме­ре­вал­ся пред­ста­вить ис­то­рию Церк­ви в “ли­цах” свя­тых от­цов — в плане еди­но­го Пре­да­ния Церк­ви, по­ло­жить ос­но­вы к по­стро­е­нию сво­е­го ро­да ис­то­ри­че­ско­го бо­го­сло­вия»[5].
Один из сту­ден­тов, слу­шав­ших лек­ции Ива­на Ва­си­лье­ви­ча в ака­де­мии, пи­сал о нем в сво­их вос­по­ми­на­ни­ях: «...По­жи­лой муж­чи­на с ас­ке­ти­че­ски стро­гим, ху­дым, окайм­лен­ным неболь­шой бо­ро­дой ли­цом на пер­вый взгляд не при­вле­кал вни­ма­ния, и толь­ко при­гля­дев­шись мож­но бы­ло уви­деть в его гла­зах глу­бо­кую со­сре­до­то­чен­ность и внут­рен­нюю си­лу. По­след­нюю он смог вполне про­явить позд­нее, во вре­мя сво­их неод­но­крат­ных ссы­лок и в из­гна­ни­ях, ко­гда в крайне труд­ных усло­ви­ях жиз­ни не те­рял стой­ко­сти и бод­ро­сти ду­ха, пе­ре­но­ся ли­ше­ния с му­же­ством му­че­ни­ка древ­них вре­мен, как мне рас­ска­зы­ва­ли об этом жи­вые сви­де­те­ли его по­дви­гов.
Свои лек­ции он чи­тал ин­те­рес­но... чув­ство­ва­лось, что за его сло­ва­ми скры­ва­ет­ся глу­бо­кое со­дер­жа­ние и пре­крас­ное зна­ние сво­ей дис­ци­пли­ны. Фило­со­фия свя­тых от­цов вы­ри­со­вы­ва­лась пе­ред на­ми как непо­сред­ствен­ное про­дол­же­ние древ­ней эл­лин­ской мыс­ли и, од­новре­мен­но, как глу­бо­чай­ший кор­рек­тив, ис­хо­див­ший из бо­же­ствен­но­го от­кро­ве­ния, ко все­му цен­но­му, что внес­ла в мир ан­тич­ность. Хри­сти­а­ни­зи­ро­ван­ную фило­со­фию Во­сто­ка он свя­зы­вал с ана­ло­гич­ной фило­со­фи­ей За­па­да, а за­тем и с те­че­ни­я­ми за­пад­но­ев­ро­пей­ской сред­не­ве­ко­вой мыс­ли, по­ка­зы­вая ос­нов­ное рас­хож­де­ние Во­сто­ка, с его про­ник­но­вен­ным ло­гиз­мом и со­фий­но­стью, и За­па­да, с его од­но­сто­рон­ни­ми ра­цио­на­ли­сти­че­ски­ми устрем­ле­ни­я­ми, ко­то­рые при­ве­ли в кон­це кон­цов к за­мене он­то­ло­гии[6] уз­ки­ми рам­ка­ми гно­сео­ло­гии[7].
Член Все­рос­сий­ско­го Цер­ков­но­го Со­бо­ра, док­тор бо­го­сло­вия, по­гру­жен­ный в древ­ность... он ак­тив­но от­кли­кал­ся на все совре­мен­ное, при­чем не толь­ко по во­про­сам цер­ков­ной жиз­ни. В нем не бы­ло по­валь­но­го осуж­де­ния то­го но­во­го, что шу­ме­ло и ки­пе­ло во­круг. На­про­тив, он ста­рал­ся по­нять смысл со­вер­шав­ших­ся пе­ре­мен, по­нять при­чи­ны, по­ро­див­шие их имен­но в дан­ной фор­ме, пы­тал­ся пред­ска­зать то, что по­сле­ду­ет в даль­ней­шем...
В об­ста­нов­ке тя­же­лых и му­чи­тель­ных 1919–1920 го­дов он пы­тал­ся про­ви­деть бо­лее свет­лое и от­рад­ное бу­ду­щее, ве­ря в ду­шев­ную доб­ро­ту и неис­ко­ре­ни­мую яс­ность муд­ро­сти на­род­ной, в ко­то­рой разу­ве­ри­лись мно­гие из то­гдаш­них пи­са­те­лей и мыс­ли­те­лей. Ис­то­рия и фило­со­фия, осо­бен­но фило­со­фия бла­жен­но­го Ав­гу­сти­на, сви­де­те­ля древ­не­го ка­та­клиз­ма, над ко­то­рой По­пов ра­бо­тал дол­го и при­леж­но, за­став­ля­ли его и мыс­лить со­от­вет­ствен­но, не иро­ни­зи­руя над мно­ги­ми тя­же­лы­ми неле­по­стя­ми пе­ре­жи­ва­е­мой по­ры, а ста­ра­ясь осмыс­лить об­щий ход ис­то­рии и на­ме­тить хо­тя бы ма­лый, но свет­лый про­гноз, ко­то­рый обод­рил бы че­ло­ве­ка и дал бы ему си­лы для жиз­ни и дей­ствия. И, в це­лом, его про­гноз был по­ло­жи­тель­ным, хо­тя уже то­гда он пред­ви­дел мно­го мрач­но­го и тя­же­ло­го в судь­бах Рус­ской Церк­ви на по­сле­ду­ю­щие го­ды»[8].
В 1917 го­ду Иван Ва­си­лье­вич был из­бран чле­ном По­мест­но­го Со­бо­ра от Мос­ков­ской Ду­хов­ной ака­де­мии и за­ме­сти­те­лем пред­се­да­те­ля по от­де­лу Ду­хов­ной ака­де­мии. На Со­бо­ре он при­ни­мал ак­тив­ное уча­стие в об­суж­де­ни­ях, ка­са­ю­щих­ся выс­ше­го ду­хов­но­го об­ра­зо­ва­ния.
По­сле окон­ча­ния де­я­тель­но­сти По­мест­но­го Со­бо­ра Иван Ва­си­лье­вич пре­по­да­вал в Мос­ков­ской Ду­хов­ной ака­де­мии и в Мос­ков­ском уни­вер­си­те­те. В 1919 и в 1920 го­дах на вре­мя ка­ни­кул Иван Ва­си­лье­вич уез­жал в се­ло Са­муй­ло­во Гжат­ско­го уез­да Смо­лен­ской гу­бер­нии.
2 ян­ва­ря 1919 го­да он пи­сал из Са­муй­ло­ва Ми­ха­и­лу Ми­хай­ло­ви­чу Бо­го­слов­ско­му[9]: «До­е­хал до Са­муй­ло­ва бла­го­по­луч­но, хо­тя и без вся­ко­го ком­фор­та. Преж­де чем сесть в ва­гон, при­шлось про­сто­ять на хо­лод­ной плат­фор­ме в оче­ре­ди око­ло пя­ти ча­сов. Весь по­езд со­сто­ял из то­вар­ных ва­го­нов с же­лез­ны­ми печ­ка­ми по­се­ре­дине... Ко­гда печь то­пи­ли, в ва­гоне ста­но­ви­лось теп­ло, но весь он на­пол­нял­ся ды­мом, разъ­еда­ю­щим гла­за, а ко­гда топ­ка пре­кра­ща­ет­ся и воз­дух очи­ща­ет­ся от ды­ма, тем­пе­ра­ту­ра в ва­гоне быст­ро па­да­ет. Я по­ме­стил­ся под на­ра­ми на длин­ной по­пе­реч­ной дос­ке. Си­деть на ней нель­зя, по­то­му что на­ры не да­ют вы­пря­мить­ся, но за­то я всю до­ро­гу на ней ле­жал, а ведь ка­кой-то фило­соф ска­зал, что ле­жать луч­ше, неже­ли си­деть. Го­раз­до при­ят­нее бы­ло ехать на ло­ша­ди из Гжат­ска в Са­муй­ло­во: зим­няя ти­ши­на, без­лю­дье и ров­ная бе­лая пе­ле­на кру­гом так успо­ко­и­тель­но дей­ству­ет на ду­шу, по­сто­ян­но воз­му­щен­ную там, где те­перь ки­пит ко­тел с по­мо­я­ми. В до­ме у нас все бла­го­по­луч­но. По­сле бу­ри кре­стьян­ско­го вос­ста­ния, унес­ше­го мно­го бес­по­лез­ных жертв, все сно­ва успо­ко­и­лось. В де­ревне “за­ти­шье, сне­жок, по­лу­мгла...”»[10].
5 фев­ра­ля Иван Ва­си­лье­вич пи­сал ему: «Из Са­муй­ло­ва ду­маю вы­ехать 13 фев­ра­ля, а ко­гда и как до­бе­русь до Моск­вы — ска­зать труд­но, по­то­му что един­ствен­ный уцелев­ший по­езд бы­ва­ет пе­ре­пол­нен пас­са­жи­ра­ми и про­брать­ся в ва­гон на про­ме­жу­точ­ной стан­ции, ка­ков Гжатск, очень труд­но...
Га­зе­ты я здесь чи­таю ис­прав­нее, чем в Москве. Мой пле­мян­ник, как на­род­ный су­дья, по обя­зан­но­сти вы­пи­сы­ва­ет “Из­ве­стия”, а раз га­зе­ты при­но­сят к вам в дом, труд­но воз­дер­жать­ся, чтобы в них не за­гля­нуть. По офи­ци­аль­ным со­об­ще­ни­ям сле­жу за ужас­ным ро­стом го­ло­да, бо­лез­ней и раз­ру­хи. На ду­ше тя­же­лым кам­нем ле­жит ожи­да­ние еще боль­ших бед­ствий, а вслед­ствие это­го пло­хо от­ды­хаю и по­прав­ля­юсь, несмот­ря на са­мые бла­го­при­ят­ные усло­вия для здо­ро­вья, в ко­то­рых я жи­ву. И та­ко­во не мое толь­ко на­стро­е­ние, но и огром­но­го боль­шин­ства кре­стьян. “Со­сет за серд­це”, го­во­рят они...»[11]
16 мар­та 1920 го­да Иван Ва­си­лье­вич пи­сал Ми­ха­и­лу Бо­го­слов­ско­му: «Я жи­ву здесь ти­хо и спо­кой­но. Ко­неч­но, про­до­воль­ствен­ное по­ло­же­ние здесь страш­но ухуд­ши­лось по срав­не­нию с про­шлым го­дом. Осе­нью в мое от­сут­ствие бы­ли сде­ла­ны лишь очень неболь­шие за­па­сы. Те­перь они под­хо­дят к кон­цу, по­пол­нить их уже труд­но, по­то­му что все из­лиш­ки у кре­стьян ото­бра­ны, да и не по кар­ма­ну. С осе­ни у нас бы­ли за­го­тов­ле­ны рожь и овес... в вось­ми­де­ся­ти вер­стах от нас, но ни­кто не со­гла­ша­ет­ся дать ло­шадь для по­езд­ки ту­да, по­то­му что у кре­стьян все ло­ша­ди крайне из­му­че­ны на­ря­да­ми для под­воз­ки дров и се­на к же­лез­ной до­ро­ге. Хле­ба все-та­ки нам хва­та­ет, а кро­ме то­го оста­ет­ся толь­ко ка­пу­ста, кар­то­фель и мо­ло­ко в огра­ни­чен­ном ко­ли­че­стве. Жи­вем мы в ле­су, а дро­ва до­ста­ют­ся с ве­ли­чай­шим тру­дом. На­руб­лен­ных дров не про­да­ют, а от­во­дят де­ре­вья на кор­ню, предо­став­ляя по­ку­па­те­лям ру­бить их сво­и­ми сред­ства­ми. Са­ми мы по от­сут­ствию сно­ров­ки к это­му со­вер­шен­но не спо­соб­ны, а кре­стьяне за день­ги ру­бить не на­ни­ма­ют­ся. При­шлось из сво­их неболь­ших за­па­сов рас­пла­чи­вать­ся кар­тош­кой и ста­ры­ми шта­на­ми, ко­то­рые в преж­нее вре­мя стыд­но бы­ло бы по­дать ни­ще­му. Бе­рут по ме­ре кар­то­фе­ля за са­жень, то есть по до­во­ен­ным це­нам два­дцать ко­пе­ек. Так де­ше­во то­гда ни­кто не стал бы ра­бо­тать, но при на­сто­я­щих це­нах на про­дук­ты это очень до­ро­го. В кон­це кон­цов дро­ва на­ре­за­ли. Те­перь за­да­ча, как их пе­ре­вез­ти. Все вре­мя, сво­бод­ное от этих хо­зяй­ствен­ных за­бот, от­да­но за­ня­ти­ям, ко­то­рые идут до­воль­но успеш­но. В Москве за всю осень не при­шлось ни­че­го сде­лать, но здесь я по­ря­доч­но на­пи­сал для кур­са и под­го­то­вил ма­те­ри­а­лы для даль­ней­ших ра­бот...»[12]
3 ап­ре­ля 1920 го­да Иван Ва­си­лье­вич пи­сал ему: «Ес­ли бы мож­но бы­ло, я с боль­шим удо­воль­стви­ем остал­ся бы здесь и на ле­то. Это бы­ло бы очень по­лез­но не толь­ко для мо­е­го здо­ро­вья, но и для хо­зяй­ства, ко­то­рое я пред­по­ла­гаю рас­ши­рить. Бе­ру се­бе зем­лю для вто­ро­го ого­ро­да. Не прочь был бы взять од­ну де­ся­ти­ну и в по­ле, чтобы по­се­ять ов­са и кор­мо­вой свек­лы, но у ме­ня нет ни ло­ша­ди, ни зем­ле­дель­че­ско­го ин­вен­та­ря, а зем­ли без­ло­шад­ным у нас не да­ют. Во вся­ком слу­чае, вновь устра­и­ва­е­мый ого­род на­до бу­дет раз­ра­ба­ты­вать, а для это­го нуж­но мое лич­ное при­сут­ствие, по­то­му что без ме­ня в хо­зяй­стве все идет очень вя­ло...
В Гжат­ске, в Вязь­ме и бо­лее глу­хих уезд­ных го­ро­дах на­шей гу­бер­нии сви­реп­ству­ет тиф... Свое пись­мо Вы за­кан­чи­ва­е­те мрач­ны­ми опа­се­ни­я­ми и вы­ра­же­ни­ем без­на­деж­ных чувств. Ко­неч­но, жизнь на­ша пол­на бед­ствий и не су­лит по­ка ни­че­го хо­ро­ше­го. Но все же бу­дем на­де­ять­ся на Бо­га. Ду­ша успо­ка­и­ва­ет­ся, ко­гда от­дал се­бя на Его во­лю»[13].
В фев­ра­ле 1920 го­да Иван Ва­си­лье­вич пи­сал про­фес­со­ру Пет­ро­град­ской Ду­хов­ной ака­де­мии Ни­ко­лаю Глу­бо­ков­ско­му: «Участь Ва­шей Ака­де­мии ожи­да­ет и на­шу. Я уве­рен, что в бу­ду­щем го­ду она функ­ци­о­ни­ро­вать не бу­дет. Из зда­ний нас по­сте­пен­но вы­тес­ня­ют, а де­нег на со­дер­жа­ние Ака­де­мии у Церк­ви нет. Это очень горь­ко. Я ду­маю не о сво­ей лич­ной судь­бе: мы все, ко­неч­но, где-ни­будь при­стро­им­ся и най­дем се­бе ку­сок хле­ба... Нет. Не лич­ная судь­ба, а ги­бель учре­жде­ния, ко­то­рое лю­бил и ко­то­ро­му доб­ро­со­вест­но слу­жил 26 лет, — вот что угне­та­ет. А за­тем, хо­те­лось бы офор­мить все сде­лан­ное за чет­верть ве­ка и из­дать в ви­де уче­но­го и по­дроб­но­го кур­са... мои кон­спек­ты. Но как это сде­лать вда­ли от биб­лио­те­ки и при от­сут­ствии необ­хо­ди­мо­го до­су­га...»[14]
По­сле за­кры­тия в 1920 го­ду Ду­хов­ной ака­де­мии Иван Ва­си­лье­вич про­дол­жал до 1923 го­да пре­по­да­вать в Мос­ков­ском уни­вер­си­те­те на ка­фед­ре фило­со­фии древ­них ве­ков.
В свя­зи с об­нов­лен­че­ским рас­ко­лом, воз­ник­шим в 1922 го­ду, и с тем, что часть ар­хи­ере­ев вер­ну­лась в пра­во­сла­вие, а часть оста­лась в об­нов­лен­че­стве, неко­то­ры­ми цер­ков­ны­ми людь­ми ста­ли со­став­лять­ся спис­ки ар­хи­ере­ев — пра­во­слав­ных и на­хо­дя­щих­ся в об­нов­лен­че­ском рас­ко­ле. Иван Ва­си­лье­вич по­про­сил до­стать ему та­кой спи­сок сво­е­го бли­жай­ше­го уче­ни­ка, за­ни­мав­ше­го­ся под его ру­ко­вод­ством цер­ков­ной ис­то­ри­ей и па­тро­ло­ги­ей, Ан­то­ния Тье­ва­ра[15]. Спи­сок этот ока­зал­ся да­ле­ко не по­лон, и Иван Ва­си­лье­вич, как че­ло­век, хо­ро­шо знав­ший цер­ков­ную жизнь, стал его до­пол­нять. Весь­ма важ­ным для та­ко­го спис­ка бы­ло и на­сто­я­щее по­ло­же­ние епи­ско­па­та, то есть на­хо­дят­ся ли ар­хи­ереи на ка­фед­ре или они от­прав­ле­ны в тюрь­мы и ссыл­ки. С этой це­лью Иван Ва­си­лье­вич до­ба­вил к нему от­дель­ную гра­фу. Со­став­ле­ние та­ко­го спис­ка бы­ло тем бо­лее необ­хо­ди­мо, что, по све­де­ни­ям, до­шед­шим до Пат­ри­ар­ха Ти­хо­на, на 1925 год на­ме­ча­лось со­звать Со­бор всех Пра­во­слав­ных Во­сточ­ных Церк­вей. Иван Ва­си­лье­вич по­зна­ко­мил с этим спис­ком Пат­ри­ар­ха Ти­хо­на и спро­сил его, воз­мож­но ли уточ­не­ние фа­ми­лий ар­хи­ере­ев, на что Пат­ри­арх от­ве­тил, что на па­мять их не зна­ет, и бла­го­сло­вил Ива­на Ва­си­лье­ви­ча ра­бо­тать над пол­ным спис­ком ка­но­ни­че­ских ар­хи­ере­ев Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви. Пред­по­ла­га­лось, что ес­ли Со­бор со­сто­ит­ся и на него бу­дут при­гла­ше­ны пред­ста­ви­те­ли Рус­ской Церк­ви, то Иван Ва­си­лье­вич бу­дет от­прав­лен ту­да де­ле­га­том. При со­став­ле­нии спис­ка ка­но­ни­че­ских ар­хи­ере­ев Ива­ну Ва­си­лье­ви­чу при­хо­ди­лось по­сто­ян­но кон­суль­ти­ро­вать­ся с мит­ро­по­ли­том Кру­тиц­ким Пет­ром (По­лян­ским).
В 1923 го­ду Иван Ва­си­лье­вич стал хло­по­тать о по­лу­че­нии ви­зы, чтобы вы­ехать для ле­че­ния в Че­хо­сло­ва­кию, но хло­по­ты ока­за­лись без­ре­зуль­тат­ны­ми. В том же го­ду Пат­ри­арх Ти­хон по­ру­чил од­но­му из сво­их со­труд­ни­ков пе­ре­дать за гра­ни­цу указ о на­зна­че­нии мит­ро­по­ли­та Пла­то­на (Рож­де­ствен­ско­го) управ­ля­ю­щим Се­ве­ро-Аме­ри­кан­ски­ми при­хо­да­ми. У то­го, од­на­ко, не бы­ло воз­мож­но­сти это осу­ще­ствить, и он об­ра­тил­ся за по­мо­щью к Ива­ну Ва­си­лье­ви­чу, ко­то­рый в свою оче­редь об­ра­тил­ся к зна­ко­мо­му со­труд­ни­ку Че­хо­сло­вац­кой мис­сии с прось­бой пе­ре­слать пись­мо и указ Пат­ри­ар­ха про­фес­со­ру Нов­го­род­це­ву, чтобы тот пе­ре­слал его в Аме­ри­ку. Со­труд­ник мис­сии по­на­ча­лу от­ка­зал­ся, ска­зав, что в по­ли­ти­че­ские де­ла они не вме­ши­ва­ют­ся, но по­сколь­ку Иван Ва­си­лье­вич на­ста­и­вал, тот по­про­сил раз­ре­ше­ния про­чи­тать пе­ре­сы­ла­е­мый до­ку­мент, а про­чи­тав и уви­дев, что это все­го лишь офи­ци­аль­ный указ, со­гла­сил­ся его пе­ре­слать.
10 де­каб­ря 1924 го­да Иван Ва­си­лье­вич был аре­сто­ван и за­клю­чен в тюрь­му ОГПУ в Москве. С это­го вре­ме­ни за­кон­чи­лась его де­я­тель­ность на по­при­ще изу­че­ния цер­ков­ной ис­то­рии и пре­по­да­ва­ния па­тро­ло­гии, он сам стал участ­ни­ком этой ис­то­рии и на сво­ем лич­ном при­ме­ре дол­жен был по­ка­зать тот об­раз хри­сти­а­ни­на, ко­им про­сла­ви­лись и про­си­я­ли свя­тые от­цы и учи­те­ля Церк­ви.
Сра­зу же по­сле аре­ста его до­про­сил на­чаль­ник 6-го от­де­ле­ния сек­рет­но­го от­де­ла ОГПУ Туч­ков.
— Что вы мо­же­те по­ка­зать о спис­ках ар­хи­ере­ев, со­став­лен­ных с це­лью уче­та вы­слан­ных и за­клю­чен­ных со­вет­ской вла­стью?
— Спис­ки в од­ном эк­зем­пля­ре я по­лу­чил от ли­ца, на­звать ко­то­рое не же­лаю. Спис­ки бы­ли на­пи­са­ны от ру­ки чер­ни­ла­ми на ли­сте бу­ма­ги. По­лу­чил я эти спис­ки с ме­сяц то­му на­зад.
— Где вы по­лу­ча­ли спис­ки?
— По­лу­чил я их на сво­ей квар­ти­ре, про­дер­жав их неде­ли две, пе­ре­дал дру­го­му ли­цу — фа­ми­лию ко­то­ро­го на­звать так­же не же­лаю.
— Ко­му вы по­ка­зы­ва­ли эти спис­ки и на ка­кой пред­мет?
— Спис­ков я не по­ка­зы­вал, а толь­ко один раз при­хо­дил к Пат­ри­ар­ху Ти­хо­ну осве­до­мить­ся о неко­то­рых епи­ско­пах, об их фа­ми­ли­ях.
— Что вам на это от­ве­тил Пат­ри­арх Ти­хон?
— Он от­ве­тил, что фа­ми­лий этих епи­ско­пов он не зна­ет.
— О ка­ких имен­но епи­ско­пах вы ин­те­ре­со­ва­лись у Пат­ри­ар­ха Ти­хо­на?
— Те­перь не при­пом­ню.
— Как ча­сто и по ка­ко­му по­во­ду вы бы­ва­е­те в Че­хо­сло­вац­кой мис­сии?
— В Че­хо­сло­вац­кой мис­сии в те­че­ние ле­та я был несколь­ко раз, по­след­нее мое по­се­ще­ние со­сто­я­лось в но­яб­ре се­го го­да. Хо­дил я ту­да по сво­е­му лич­но­му де­лу — по по­во­ду по­лу­че­ния ви­зы на ле­че­ние в Карлс­ба­де.
— Вел­ся ли у вас раз­го­вор с Че­хо­сло­вац­кой мис­си­ей о вы­ше­упо­мя­ну­тых спис­ках?
— Та­ко­го раз­го­во­ра не ве­лось.
— Вел­ся ли раз­го­вор об этих спис­ках с граж­да­ни­ном Тье­ва­ром?
— Раз­го­вор с Тье­ва­ром об этих спис­ках был, но не в спе­ци­аль­ной по это­му по­во­ду бе­се­де.
— Сколь­ко раз вы с Тье­ва­ром го­во­ри­ли об этих спис­ках?
— Воз­мож­но, несколь­ко раз.
— Да­ва­ли ли вы Тье­ва­ру по­ру­че­ния о до­пол­не­нии спис­ков и их уточ­не­нии?
— Воз­мож­но, и да­вал, но точ­но не пом­ню.
— По­сы­ла­ли ли вы пись­мо мит­ро­по­ли­ту Пет­ру с прось­бой дать вам све­де­ния о епи­ско­па­те?
— Да, по­сы­лал, но от­ве­та не по­лу­чал.
Сле­до­ва­тель по­про­сил про­фес­со­ра из­ло­жить свою по­зи­цию от­но­си­тель­но со­вет­ской вла­сти. Иван Ва­си­лье­вич от­ве­тил: «Я, как хри­сти­а­нин, не со­чув­ствую в совре­мен­ном по­ряд­ке ве­щей ан­ти­ре­ли­ги­оз­но­му и амо­раль­но­му укло­ну; по­след­ний, мо­жет, от­ча­сти вы­те­ка­ет из пер­во­го. Кро­ме это­го, в со­вет­ском го­су­дар­стве мне не нра­вит­ся от­сут­ствие неко­то­рых ин­сти­ту­тов, име­ю­щих­ся в дру­гих го­су­дар­ствах, как-то: сво­бо­ды сло­ва, непри­кос­но­вен­но­сти лич­но­сти и так да­лее; во­об­ще, я прин­ци­пи­аль­ный про­тив­ник ка­кой бы то ни бы­ло дик­та­ту­ры. Я счи­таю, что для раз­ре­ше­ния со­ци­аль­ных про­блем ме­тод эво­лю­ции пред­по­чти­те­лен ме­то­ду ре­во­лю­ции и что за­да­чи со­ци­а­ли­сти­че­ской ре­во­лю­ции бы­ли бы вер­нее раз­ре­ше­ны пер­вым пу­тем. В об­щем же я без­услов­но под­чи­ня­юсь со­вет­ской вла­сти»[16].
Объ­яс­няя, ка­ким об­ра­зом ве­лась ра­бо­та над уточ­не­ни­я­ми све­де­ний, ка­са­ю­щих­ся совре­мен­но­го по­ло­же­ния ар­хи­ере­ев, Иван Ва­си­лье­вич ска­зал: «Я имею ос­но­ва­ние ду­мать, что ес­ли бы во­прос о под­го­тов­ке встал бы пе­ред Пат­ри­ар­хом, то об­ра­ти­лись бы и ко мне, как к од­но­му из немно­гих остав­ших­ся в жи­вых про­фес­со­ров ака­де­мии. Мне ка­за­лось, что для ра­бо­ты Со­бо­ра по лик­ви­да­ции об­нов­лен­че­ско­го рас­ко­ла и ин­фор­ма­ции его же о вза­и­мо­от­но­ше­ни­ях Церк­ви и го­су­дар­ства та­кой спи­сок мог быть по­ле­зен. Для со­став­ле­ния све­де­ний по су­ще­ству по­след­ней гра­фы, а так­же для по­лу­че­ния све­де­ний в це­лях по­пол­не­ния и по­пра­вок спис­ка во­об­ще, я об­ра­щал­ся к неко­то­рым зна­ко­мым, в том чис­ле к Ан­то­ну Мак­си­мо­ви­чу Тье­ва­ру, мо­е­му быв­ше­му уче­ни­ку, ко­то­ро­го я знал как пре­дан­но­го де­лу Церк­ви, ин­те­ре­су­ю­ще­го­ся те­ку­щей цер­ков­ной жиз­нью и бо­го­слов­ской на­у­кой... Тье­ва­ра я про­сил по­со­би­рать, при слу­чае, све­де­ния по су­ще­ству спис­ка, что по­след­ним бы­ло ис­пол­не­но в очень неболь­шой сте­пе­ни и огра­ни­чи­ва­лось пе­ре­да­чей нуж­ных све­де­ний на сло­вах. Глав­ным об­ра­зом спи­сок со­став­лял­ся толь­ко мной, по лич­ным све­де­ни­ям, из прес­сы, в по­ряд­ке част­ной ин­фор­ма­ции от неко­то­рых лиц, при­пом­нить ко­то­рых за­труд­ня­юсь, так как све­де­ния эти сла­га­лись у ме­ня в го­ло­ве в те­че­ние несколь­ких лет...»[17]
В кон­це де­каб­ря 1924 го­да сле­до­ва­тель вновь до­про­сил про­фес­со­ра и сре­ди про­че­го спро­сил:
— Что вы го­во­ри­ли... от­но­си­тель­но спо­со­ба пе­ре­сыл­ки спис­ков на Все­лен­ский Со­бор?
— Я пред­по­ла­гал, что ме­ня мо­жет ко­ман­ди­ро­вать Пат­ри­арх на Все­лен­ский Со­бор в ка­че­стве спе­ци­а­ли­ста бо­го­сло­ва и эти спис­ки мне бы­ли бы в ка­че­стве ма­те­ри­а­лов, фор­ма ис­поль­зо­ва­ния их для ме­ня бы­ла не яс­на. Ес­ли бы ин­те­ре­сы Церк­ви то­го по­тре­бо­ва­ли, я бы на Все­лен­ском Со­бо­ре огла­сил спис­ки пол­но­стью.
— Со­об­щи­те фа­ми­лию ли­ца, ко­то­ро­му вы пе­ре­да­ли на со­хра­не­ние спис­ки?
— Нет, не ска­жу.
По­сле неко­то­ро­го пе­ре­ры­ва, уже по­сле смер­ти Пат­ри­ар­ха Ти­хо­на, ко­гда Ме­сто­блю­сти­те­л