Исповедник Георгий (Лавров), Даниловский Архимандрит

Краткое житие преподобноисповедника Георгия (Лаврова)

Пре­по­доб­но­му­че­ник Ге­ор­гий, ар­хи­манд­рит (в ми­ру Лав­ров Ге­ра­сим Дмит­ри­е­вич) ро­дил­ся 28 фев­ра­ля 1868 (1867?) го­да в Елец­ком уз­де Ор­лов­ской гу­бер­нии в бла­го­че­сти­вой, со­сто­я­тель­ной кре­стьян­ской се­мье. Ге­ра­сим за­кон­чил все­го три клас­са шко­лы. Од­на­жды, ко­гда ему бы­ло 12 лет, он с ро­ди­те­ля­ми при­е­хал на Бо­го­мо­лье в Оп­ти­ну пу­стынь и по­до­шёл под бла­го­сло­ве­ние к стар­цу Ам­вро­сию. Ста­рец об­нял его за го­ло­ву, бла­го­сло­вил и ска­зал, что ему сле­ду­ет оста­вать­ся здесь. Но толь­ко с 1898 го­да, по­сле кон­чи­ны от­ца, Ге­ра­сим стал по­слуш­ни­ком Вве­ден­ской Оп­ти­ной пу­сты­ни, где в 1899 го­ду был по­стри­жен с име­нем Ге­ор­гий, и в 1902 го­ду ру­ко­по­ло­жен в иеро­мо­на­ха. Из­вест­но о его раз­но­гла­си­ях в во­про­сах управ­ле­ния ски­том со ски­то­на­чаль­ни­ком стар­цем Вар­со­но­фи­ем (Пли­хан­ко­вым), что вы­зва­ло в Оп­ти­ной раз­де­ле­ние в сре­де мо­на­хов — со­бы­тие до­се­ле там неслы­хан­ное.

С 1915-го по 1918-й го­д отец Ге­ор­гий был на­сто­я­те­лем Ге­ор­ги­ев­ско­го мо­на­сты­ря в го­роде Ме­щовске Ка­луж­ской гу­бер­нии.

По­сле за­кры­тия мо­на­сты­ря в де­каб­ре 1918 го­да, ба­тюш­ка был об­ви­нён в «тай­ном за­го­во­ре» и «хра­не­нии ору­жия». Из Ме­щов­ской тюрь­мы ба­тюш­ку вме­сте с груп­пой аре­сто­ван­ных по­вез­ли в тюрь­му Ка­лу­ги, где их долж­ны бы­ли рас­стре­лять. Пе­ред этим от­цу Ге­ор­гию бы­ло чу­дес­ное ви­де­ние, по­сле ко­то­ро­го он уте­шил всех аре­сто­ван­ных, ска­зав, что они оста­нут­ся жи­вы. И, дей­стви­тель­но, их ва­гон по­че­му-то при­це­пи­ли к дру­го­му по­ез­ду, иду­ще­му в Моск­ву. По при­бы­тии в Моск­ву аре­сто­ван­ных по­ме­сти­ли в Та­ган­скую тюрь­му Моск­вы. По­ка про­из­во­ди­лось до­зна­ние, в 1919 го­ду вы­шла ам­ни­стия и рас­стрел был за­ме­нён пя­тью го­да­ми за­клю­че­ния.

До 1921 го­да ба­тюш­ка на­хо­дил­ся в оди­ноч­ной ка­ме­ре. В тюрь­ме он пе­ре­нёс опе­ра­ции. Тю­рем­ный док­тор Жи­жи­лен­ко (бу­ду­щий тай­ный епи­скоп Мак­сим) обу­чил его ме­ди­цин­ским на­вы­кам, и ста­рец был по­став­лен на долж­ность са­ни­та­ра, бла­го­да­ря че­му имел до­ступ к са­мым раз­ным лю­дям, в том чис­ле и в ка­ме­ры смерт­ни­ков. Ба­тюш­ка ис­по­ве­до­вал и при­ча­щал же­ла­ю­щих, ста­рал­ся всех уте­шить и обод­рить. Ино­гда он со сле­за­ми уго­ва­ри­вал уми­ра­ю­щих ис­по­ве­дать­ся, ес­ли ви­дел, что че­ло­век ухо­дит из этой жиз­ни озлоб­лен­ным.

В Та­ган­ской тюрь­ме он по­лу­чил бла­го­сло­ве­ние на стар­че­ство от мит­ро­по­ли­та Ки­рил­ла (Смир­но­ва). Из тюрь­мы отец Ге­ор­гий был взят «на по­ру­ки» бу­ду­щим свя­щен­но­му­че­ни­ком Вла­ды­кой Фе­о­до­ром (Поз­де­ев­ским), ко­то­рый предо­ста­вил ему воз­мож­ность про­жи­ва­ния и слу­же­ния в воз­глав­ля­е­мом им Свя­то-Да­ни­ло­вом мо­на­сты­ре. Там ба­тюш­ка при­ни­мал мно­же­ство лю­дей в ке­лье при вхо­де в По­кров­скую цер­ковь. Хо­тя он был ма­ло­об­ра­зо­ван­ным, к нему шла ин­тел­ли­ген­ция, мо­ло­дёжь. «Зо­лот­це, зо­ло­той мой, де­точ­ка» — так он об­ра­щал­ся к лю­дям. Ста­рец имел дар раз­ли­чать ду­шев­ные и ду­хов­ные бо­лез­ни. У него ча­сто бы­вал Твер­ской ар­хи­епи­скоп Фад­дей (Успен­ский, па­мять 18 де­каб­ря).

Во вре­мя раз­но­гла­сий, воз­ник­ших из-за де­кла­ра­ции мит­ро­по­ли­та Сер­гия, отец Ге­ор­гий убеж­дал бра­тию не вно­сить но­вых раз­де­ле­ний в Цер­ковь и остал­ся на сто­роне За­ме­сти­те­ля Пат­ри­ар­ше­го Ме­сто­блю­сти­те­ля.

В мае 1928 го­да ба­тюш­ку аре­сто­ва­ли во вто­рой раз. Он был об­ви­нён в том, что «иг­рал роль стар­ца в чер­но­со­тен­ном мо­на­сты­ре, вёл ан­ти­со­вет­скую про­па­ган­ду сре­ди об­слу­жи­ва­е­мо­го кон­тин­ген­та».

Ба­тюш­ку при­го­во­ри­ли к трём го­дам ссыл­ки в по­сё­лок Ка­ра-Тю­бе Ураль­ской об­ла­сти (ныне Ка­зах­стан). Там он жил в тя­жё­лых усло­ви­ях, но уте­шал­ся со­вер­ше­ни­ем Ли­тур­гии в сво­ей хи­жин­ке. В ссыл­ке ба­тюш­ка за­бо­лел ра­ком гор­та­ни.

По­сле осво­бож­де­ния ста­рец по­се­лил­ся в Ниж­нем Нов­го­ро­де. С тру­дом уда­лось ду­хов­ным ча­дам най­ти для него ком­нат­ку. 21 июня (4 июля н. ст.) 1932 го­да по­сле при­ча­ще­ния Свя­тых Та­ин отец Ге­ор­гий скон­чал­ся и был по­гре­бён на мест­ном Буг­ров­ском клад­би­ще.

В ок­тяб­ре 2000 го­да бы­ли об­ре­те­ны свя­тые мо­щи стар­ца, ко­то­рые пе­ре­вез­ли в Свя­то-Да­ни­лов мо­на­стырь в Москве.

При­чис­лен к ли­ку свя­тых Но­во­му­че­ни­ков и Ис­по­вед­ни­ков Рос­сий­ских на Юби­лей­ном Ар­хи­ерей­ском Со­бо­ре Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви в ав­гу­сте 2000 го­да для об­ще­цер­ков­но­го по­чи­та­ния.

Полное житие преподобноисповедника Георгия (Лаврова)

Пре­по­доб­но­ис­по­вед­ник Ге­ор­гий ро­дил­ся 28 фев­ра­ля 1868 го­да в де­ревне Ка­си­мов­ка Лам­ской во­ло­сти Елец­ко­го уез­да Ор­лов­ской гу­бер­нии (ныне тер­ри­то­рия Во­ро­неж­ско-Ли­пец­кой епар­хии) в кре­стьян­ской се­мье и был на­ре­чен Ге­ра­си­мом. От­ца его зва­ли Ди­мит­ри­ем Аб­ра­мо­ви­чем, мать — Фек­лой Ар­хип­пов­ной, стар­ших бра­тьев — Алек­се­ем и Пет­ром. Се­мья бы­ла неболь­шо­го до­стат­ка, де­нег на обу­че­ние не хва­та­ло, и Ге­ра­сим за­кон­чил толь­ко три клас­са сель­ской шко­лы.
Ро­ди­те­ли вос­пи­ты­ва­ли сво­их де­тей в бла­го­че­стии, из род­но­го до­ма бу­ду­щий пре­по­доб­но­ис­по­вед­ник вы­нес глу­бо­кую ве­ру в Бо­га и лю­бовь к Свя­той Церк­ви. Всем се­мей­ством они ез­ди­ли на бо­го­мо­лье в мос­ков­ские мо­на­сты­ри и хра­мы, в Тро­и­це-Сер­ги­е­ву Лав­ру, в дру­гие свя­тые ме­ста. Во вре­мя од­ной из по­ез­док в Лав­ру Ге­ра­сим мо­лил­ся у свя­тых мо­щей пре­по­доб­но­го Сер­гия о да­ро­ва­нии ему сча­стья. В от­вет на свою мо­лит­ву он услы­шал в ду­ше сло­ва: «Иди в Оп­ти­ну». Это свя­тое по­ве­ле­ние сов­па­да­ло с за­вет­ным же­ла­ни­ем ма­те­ри Ге­ра­си­ма ви­деть в ан­гель­ском чине од­но­го из сво­их сы­но­вей. В юно­сти Фек­ла Ар­хип­пов­на са­ма хо­те­ла уй­ти в мо­на­стырь, но ро­ди­те­ли вы­да­ли ее за­муж, и она мо­ли­лась о том, чтобы де­ти ис­пол­ни­ли то, что не уда­лось ей са­мой. В се­мье неред­ко ве­лись раз­го­во­ры на эту те­му, и Ге­ра­сим, бу­дучи маль­чи­ком рез­вым, ве­се­ло шу­тил: «Ишь ты ка­кая, са­ма не по­шла, а нас — в мо­на­стырь!» Фек­ла Ар­хип­пов­на от­ве­ча­ла: «От те­бя, озор­ни­ка, я это­го не жду».
На­пут­ствие, по­лу­чен­ное у ра­ки пре­по­доб­но­го, маль­чик хра­нил в серд­це и од­на­жды упро­сил ро­ди­те­лей по­ехать в Оп­ти­ну пу­стынь. Ге­ра­си­му бы­ло один­на­дцать или две­на­дцать лет, ко­гда он впер­вые во­шел в свя­тые вра­та оби­те­ли. По обы­чаю, при­быв­шие бо­го­моль­цы на­пра­ви­лись к пре­по­доб­но­му стар­цу Ам­вро­сию за бла­го­сло­ве­ни­ем. Ко­гда мать с сы­ном в тол­пе дру­гих по­до­шли к стар­цу, то он об­нял от­ро­ка за го­ло­ву, бла­го­сло­вил и осо­бо от­ме­тил его как бу­ду­ще­го ино­ка.
Оп­ти­на про­из­ве­ла глу­бо­кое впе­чат­ле­ние на Ге­ра­си­ма. Он вер­нул­ся в свою де­рев­ню, ра­дост­но вспо­ми­ная оби­тель. По­сте­пен­но у него со­зре­ва­ло же­ла­ние по­сту­пить ту­да для ино­че­ско­го жи­тель­ства, и спу­стя де­сять лет Ге­ра­сим на­все­гда по­ки­нул ро­ди­тель­ский дом ра­ди до­ма От­че­го. Это бы­ло в 1890 го­ду, уже по­сле смер­ти от­ца. Фек­ла Ар­хип­пов­на го­ря­чо пе­ре­жи­ва­ла раз­лу­ку с сы­ном, но с лю­бо­вью со­бра­ла его в до­ро­гу и бла­го­сло­ви­ла ико­ной Пре­свя­той Бо­го­ро­ди­цы. Ма­те­рин­ское бла­го­сло­ве­ние — об­раз Бо­жи­ей Ма­те­ри — по­движ­ник при­нял в свое серд­це, всю жизнь по­чи­тал Ца­ри­цу Небес­ную, вве­ряя Ее пред­ста­тель­ству се­бя и сво­их ду­хов­ных де­тей. Лю­бовь же к ма­те­ри свя­той ста­рец про­нес через всю жизнь и все­гда учил чтить ро­ди­те­лей и ис­пол­нять их бла­го­сло­ве­ния.
Ран­ним лет­ним утром, с ко­том­кой за спи­ной и с по­сош­ком в ру­ке, Ге­ра­сим вы­шел из до­ма. Бы­ло вре­мя се­но­ко­са. За пер­вый день он про­шел 15 верст и очень устал. В ле­жа­щих на пу­ти де­рев­нях зна­ко­мые да­ва­ли ему ноч­лег и при­ют. Од­на­ко, чем даль­ше от до­ма, тем ста­но­ви­лось труд­нее. Он вы­шел на боль­шой тракт, вдоль ко­то­ро­го встре­ча­лись круп­ные се­ла. В из­бы уже не пус­ка­ли: мно­го раз­но­го лю­да шло и еха­ло через эти се­ле­ния, а Ге­ра­си­ма и его ро­ди­те­лей здесь не зна­ли. При­хо­ди­лось но­че­вать где при­дет­ся.
Через две неде­ли он при­был в Моск­ву и устро­ил­ся на ночь у зна­ко­мо­го куп­ца на Да­ни­лов­ском рын­ке. Тот при­вет­ли­во его при­нял, уго­ва­ри­вал вер­нуть­ся к ма­те­ри. Од­на­ко ре­ше­ние свое Ге­ра­сим не из­ме­нил и на сле­ду­ю­щее утро по­спе­шил в Оп­ти­ну. При вы­хо­де из Моск­вы он по­пал не на ту до­ро­гу и толь­ко через две неде­ли, про­де­лав крюк в несколь­ко де­сят­ков верст, при­был в Свя­то-Вве­ден­скую Оп­ти­ну пу­стынь. Здесь Ге­ра­сим был при­нят на доб­ро­воль­ное по­слу­ша­ние.
По­на­ча­лу Ге­ра­сим тру­дил­ся по хо­зяй­ствен­ной ча­сти— на кухне, в пе­карне, на свеч­ном за­во­де, в по­ле, за­ни­мал­ся рыб­ной лов­лей; в 1894 го­ду про­хо­дил по­слу­ша­ние при каз­на­чее, за­тем был по­мощ­ни­ком риз­ни­че­го.
10 ок­тяб­ря 1898 го­да он был опре­де­лен в чис­ло бра­тии мо­на­сты­ря; 23 июня 1899 го­да по­стри­жен в мо­на­ше­ство с на­ре­че­ни­ем име­ни Ге­ор­гий (в честь свя­то­го ве­ли­ко­му­че­ни­ка Ге­ор­гия).
24 ок­тяб­ря 1902 го­да его ру­ко­по­ло­жи­ли во иеро­ди­а­ко­на. Ему да­ва­ли от­вет­ствен­ные по­слу­ша­ния, при­хо­ди­лось ез­дить в Моск­ву, Пе­тер­бург, Ка­лу­гу. Все отец Ге­ор­гий стре­мил­ся ис­пол­нять вни­ма­тель­но, тща­тель­но, ста­ра­ясь не по­гре­шать ни в ка­кой ме­ло­чи.
Внеш­ние тру­ды со­че­та­лись с ду­хов­ным де­ла­ни­ем, с непре­стан­ной борь­бой со стра­стя­ми. И во всем он имел все­це­лое, нерас­суж­да­ю­щее по­слу­ша­ние стар­цам. «По­слу­ша­ние — те же кур­сы, ко­то­рые изу­ча­ют в Ду­хов­ных Ака­де­ми­ях. У нас то­же своя ака­де­мия... Там сда­ют эк­за­ме­ны про­фес­со­рам, а здесь — стар­цам», — го­во­ри­ли в Оп­ти­ной.
Гос­подь Сам на­зи­дал бра­тию оби­те­ли, и ино­гда про­ис­хо­ди­ли чу­дес­ные слу­чаи. Од­на­жды отец Ге­ор­гий (то­гда еще по­слуш­ник) спе­шил на се­но­кос, впе­ре­ди шел ста­ри­чок-схим­ник, по немо­щи еле пе­ре­дви­гав­ший но­ги. Лег­ко обо­гнав стар­ца, Ге­ра­сим по­ду­мал: «И ку­да толь­ко пле­тет­ся та­кой ста­рик, чем он по­мо­жет на се­но­ко­се?» Меж­ду тем на­до бы­ло пе­ре­прав­лять­ся через реч­ку. Ге­ра­сим прыг­нул в лод­ку, взял вес­ла, а лод­ка ни с ме­ста. Как он ни ста­рал­ся, ни­че­го не мог по­де­лать до тех пор, по­ка не по­до­шел схим­ник. Спо­кой­но пе­ре­кре­стясь и взой­дя в лод­ку, ста­рец бла­го­сло­вил от­ча­ли­вать, и лод­ка по­слуш­но по­шла к дру­го­му бе­ре­гу.
24 го­да про­жил отец Ге­ор­гий в бла­го­сло­вен­ной оби­те­ли. На про­тя­же­нии мно­гих лет на­блю­дая сот­ни лю­дей, те­ку­щих со сво­им стра­да­ни­ем и го­рем к ду­хо­нос­ным Оп­тин­ским стар­цам, он серд­цем по­сти­гал, что бо­лее все­го че­ло­ве­ку необ­хо­ди­мы лю­бовь, ми­лость, доб­ро­та.
2 ян­ва­ря 1914 го­да иеро­ди­а­кон Ге­ор­гий был пе­ре­ве­ден в Ме­щов­ский Ге­ор­ги­ев­ский мо­на­стырь и Ука­зом Свя­тей­ше­го Си­но­да от 31 ок­тяб­ря 1915 го­да на­зна­чен на долж­ность на­сто­я­те­ля с ру­ко­по­ло­же­ни­ем в сан иеро­мо­на­ха. Хи­ро­то­нию со­вер­шил прео­свя­щен­ный Ге­ор­гий (Яро­шев­ский), епи­скоп Ка­луж­ский и Бо­ров­ский, в ар­хи­ерей­ской Кре­сто­вой церк­ви в Ка­лу­ге 1 ян­ва­ря 1916 го­да. 3 ян­ва­ря то­го же го­да иеро­мо­нах Ге­ор­гий был на­граж­ден на­бед­рен­ни­ком.
В труд­ные го­ды ми­ро­вой вой­ны и ре­во­лю­ции ру­ко­во­дил Ме­щов­ской оби­те­лью но­вый на­сто­я­тель. Го­лод, бы­то­вые неустрой­ства, кру­ше­ние при­выч­но­го укла­да жиз­ни — та­ко­вы бы­ли зна­ме­ния вре­ме­ни. Но уме­ние ра­чи­тель­но хо­зяй­ство­вать, при­об­ре­тен­ное в кре­стьян­ской юно­сти, прак­ти­че­ский опыт, усво­ен­ный на по­слу­ша­ни­ях в Оп­ти­ной пу­сты­ни, доб­ро­та и муд­рость в от­но­ше­ни­ях с людь­ми поз­во­ли­ли от­цу Ге­ор­гию, несмот­ря на труд­но­сти, успеш­но ру­ко­во­дить вве­рен­ным ему мо­на­сты­рем.
Не толь­ко о хо­зяй­ствен­ных нуж­дах оби­те­ли имел по­пе­че­ние на­сто­я­тель. Не остав­лял он сво­ей оте­че­ской за­бо­той и мо­на­стыр­скую бра­тию. За свои на­сто­я­тель­ские тру­ды 2 но­яб­ря 1917 го­да по­движ­ник был на­граж­ден на­перс­ным кре­стом. В том же го­ду Ме­щов­ско­му Ге­ор­ги­ев­ско­му мо­на­сты­рю «пре­по­да­но бла­го­сло­ве­ние Свя­тей­ше­го Си­но­да с вы­да­чей о сем гра­мо­ты... за за­слу­ги... оби­те­ли по об­сто­я­тель­ствам во­ен­но­го вре­ме­ни».
В со­ро­ка вер­стах от Ме­щов­ска рас­по­ла­га­лась де­рев­ня Ма­мо­но­во. Из этой де­рев­ни в мо­на­стырь при­хо­дил бла­жен­ный Ни­ки­фо­руш­ка (Ни­ки­фор Те­рен­тье­вич Ма­ла­ни­чев). Отец Ге­ор­гий за­ме­тил в нем не про­сто­го че­ло­ве­ка, а ис­тин­но­го ра­ба Бо­жия, и на­зы­вал его «един от древ­них». Он лю­бил Ни­ки­фо­руш­ку за его чи­стую ду­шу, по­чи­тал за про­зор­ли­вость. У них сло­жи­лись ду­хов­но близ­кие от­но­ше­ния. Ча­сто они бе­се­до­ва­ли на непо­нят­ном для по­сто­рон­них при­точ­ном язы­ке. Ни­ки­фо­руш­ка пред­ска­зал мно­гие со­бы­тия, про­изо­шед­шие вско­ре.
Вза­им­ную лю­бовь ис­по­вед­ник Хри­стов Ге­ор­гий и бла­жен­ный Ни­ки­фо­руш­ка про­нес­ли через всю жизнь. С бла­го­сло­ве­ния стар­ца Ни­ки­фо­руш­ка по­дол­гу жил у его ду­хов­ных де­тей в Москве и в до­ме ба­тюш­ки в За­гор­ске.
Иеро­мо­на­ху Ге­ор­гию ча­сто при­хо­ди­лось ез­дить в Ка­лу­гу по мо­на­стыр­ским де­лам. Од­на­жды с ним про­изо­шел слу­чай, вско­ре за­бы­тый им. На од­ной из ка­луж­ских улиц к нему по­до­шла жен­щи­на и по­про­си­ла на­пут­ство­вать ее уми­ра­ю­ще­го му­жа, куп­ца, Свя­ты­ми Та­и­на­ми. Отец Ге­ор­гий при­ча­стил боль­но­го, и тот рас­ска­зал ему свое го­ре: он уми­ра­ет, а се­мье гро­зит пол­ное ра­зо­ре­ние, так как дом при­шлось за­ло­жить и уже через два дня долж­ны со­сто­ять­ся тор­ги. С по­мо­щью Бо­жи­ей и сво­их ду­хов­ных чад от­цу Ге­ор­гию уда­лось предот­вра­тить несча­стье.
Ре­во­лю­ция при­нес­ла го­не­ния на Цер­ковь. Ду­хов­ные бед­ствия усу­губ­ля­лись го­ло­дом на ме­стах. Бы­ва­ли дни, ко­гда в оби­те­ли не бы­ло хле­ба. Отец Ге­ор­гий при­ла­гал уси­лия к то­му, чтобы про­кор­мить не толь­ко бра­тию, но и го­ло­да­ю­щих кре­стьян близ­ле­жа­щих сел. С по­слуш­ни­ка­ми шил ме­шоч­ки, на­сы­па­ли в них му­ку, за­тем за­пря­га­ли ло­шад­ку и от­во­зи­ли эти ме­шоч­ки бед­ным кре­стья­нам. Подъ­едут ко дво­ру, по­ло­жат ме­шо­чек и на­прав­ля­ют­ся даль­ше. Доб­ро­го и ми­ло­серд­но­го на­сто­я­те­ля лю­би­ли жи­те­ли Ме­щов­ска и окрест­ных де­ре­вень.
9 де­каб­ря 1918 го­да в Ме­щов­ский мо­на­стырь во­рва­лись боль­ше­ви­ки, обыс­ка­ли все по­ме­ще­ния, про­из­ве­ли раз­гром оби­те­ли, не оста­но­ви­лись и пе­ред осквер­не­ни­ем свя­тынь. Иеро­мо­нах Ге­ор­гий был аре­сто­ван.
Эти со­бы­тия пред­ска­зы­вал бла­жен­ный Ни­ки­фо­руш­ка. Неза­дол­го до слу­чив­ше­го­ся он го­стил в мо­на­сты­ре и од­на­жды ран­ним утром, по­ка иеро­мо­нах Ге­ор­гий еще от­ды­хал, всю­ду рас­сте­лил до­ро­гие, луч­шие ков­ры, раз­бро­сал об­ла­че­ния, на се­бя на­дел что-то из риз­ни­цы, пре­по­я­сал­ся до­ро­гим ора­рем и в та­ком ви­де важ­но раз­гу­ли­вал по ком­на­там на­сто­я­те­ля. Отец Ге­ор­гий, уви­дев его «ра­бо­ту», удив­лен­но спро­сил: «Ни­ки­фо­руш­ка, что это ты на­де­лал?» Бла­жен­ный в от­вет толь­ко рас­сме­ял­ся.
Пер­вое вре­мя иеро­мо­нах Ге­ор­гий со­дер­жал­ся под аре­стом в го­ро­де Ме­щов­ске; 13 мар­та 1919 го­да по­ме­щен в Ка­луж­скую гу­берн­скую тюрь­му; 30 мая был вновь пе­ре­ве­ден в Ме­щовск, где со­сто­ял­ся суд. На­сто­я­те­ля об­ви­ни­ли в хра­не­нии ору­жия, в при­над­леж­но­сти к «тай­но­му за­го­во­ру», и 4 июня 1919 го­да он был при­го­во­рен к рас­стре­лу. На су­де вы­сту­па­ли лже­сви­де­те­ли. На­хо­дил­ся в за­ле и бла­жен­ный из тех мест, Ан­дрей. Он ку­рил и вре­мя от вре­ме­ни вы­пус­кал дым в ок­но. Отец Ге­ор­гий это за­ме­тил, и у него яви­лась на­деж­да, что, по­доб­но ды­му, рас­се­ет­ся страш­ный при­го­вор и он оста­нет­ся жив.
Меж­ду тем из люб­ви к сво­е­му пас­ты­рю ве­ру­ю­щие Ме­щов­ска по­сла­ли те­ле­грам­му на имя гла­вы со­вет­ско­го пра­ви­тель­ства с прось­бой пе­ре­смот­реть де­ло. До­ку­мен­ты за­тре­бо­ва­ли в Моск­ву, но при­го­вор от­ме­нен не был.
От­ца Ге­ор­гия по­ме­сти­ли в ка­ме­ру смерт­ни­ков. Вна­ча­ле здесь на­хо­ди­лось трид­цать семь уз­ни­ков, по­чти каж­дую ночь за­би­ра­ли на рас­стрел пять-шесть че­ло­век, по­ка не оста­лось се­ме­ро при­го­во­рен­ных. Отец Ге­ор­гий ждал сво­ей оче­ре­ди и го­то­вил­ся. Спо­кой­ствие ду­ха не остав­ля­ло его, он мно­го мо­лил­ся, чер­пая в мо­лит­ве си­лы. Со­уз­ни­ки же его от­ча­и­ва­лись, и он ста­рал­ся всех обод­рить. Од­но­му без­утеш­но­му дьяч­ку го­во­рил: «Что ты скор­бишь, вый­дем еще с то­бой из тюрь­мы, вме­сте бу­дем ка­шу ва­рить, и как жить-то бу­дем хо­ро­шо!» Уте­шал так­же мо­ло­до­го адво­ка­та, ко­то­рый вел его де­ло и пе­ре­жи­вал, что ни­че­го не мо­жет сде­лать для ба­тюш­ки. Отец Ге­ор­гий про­сил не огор­чать­ся о его судь­бе, так как она в ру­ках Бо­жи­их. Ме­щов­ская паства под­дер­жи­ва­ла на­сто­я­те­ля оби­те­ли.
Вре­мя шло. Од­на­жды к от­цу Ге­ор­гию по­до­шел тю­рем­ный сто­рож и неза­мет­но пре­ду­пре­дил: «Ба­тюш­ка, го­товь­тесь, се­го­дня я по­лу­чил на всех вас спи­сок. Но­чью уве­дут».
«Нуж­но ли го­во­рить, что под­ня­лось в ду­ше каж­до­го из нас? — вспо­ми­нал поз­же ста­рец. — Хо­тя мы зна­ли, что осуж­де­ны на смерть, но она все сто­я­ла за по­ро­гом, а те­перь со­би­ра­лась его пе­ре­сту­пить... Не имея сил оста­вать­ся в ка­ме­ре, я на­дел епи­тра­хиль и вы­шел в глу­хой, без окон, ко­ри­дор по­мо­лить­ся. Я мо­лил­ся и пла­кал так, как ни­ко­гда в жиз­ни, сле­зы бы­ли до то­го обиль­ны, что я на­сквозь про­мо­чил шел­ко­вую вы­шив­ку на епи­тра­хи­ли, она сли­ня­ла и рас­тек­лась раз­но­цвет­ны­ми по­то­ка­ми. Вдруг я уви­дел воз­ле се­бя незна­ко­мо­го че­ло­ве­ка. Он участ­ли­во смот­рел на ме­ня, а по­том ска­зал: «Не плачь­те, ба­тюш­ка, вас не рас­стре­ля­ют». «Кто вы?» — уди­вил­ся я. «Вы, ба­тюш­ка, ме­ня за­бы­ли, а у нас здесь доб­рые де­ла не за­бы­ва­ют­ся. Я тот са­мый ку­пец, ко­то­ро­го вы в Ка­лу­ге пе­ред смер­тью на­пут­ство­ва­ли». И толь­ко этот ку­пец из мо­их глаз ис­чез, как ви­жу, что в ка­мен­ной стене ко­ри­до­ра брешь об­ра­зо­ва­лась. Я через нее уви­дел опуш­ку ле­са, а над ней, в воз­ду­хе, свою по­кой­ную мать. Она кив­ну­ла мне и ска­за­ла: «Да, сы­нок, вас не рас­стре­ля­ют, а через де­сять лет мы с то­бой уви­дим­ся». Ви­де­ние окон­чи­лось, и я опять очу­тил­ся воз­ле глу­хой сте­ны, у ме­ня бы­ла Пас­ха! Я по­спе­шил в ка­ме­ру и ска­зал: «До­ро­гие мои, бла­го­да­ри­те Бо­га, нас не рас­стре­ля­ют, верь­те сло­ву свя­щен­ни­ка». Я по­нял, что ку­пец и ма­туш­ка го­во­ри­ли обо всех нас. Ве­ли­кая скорбь в на­шей ка­ме­ре сме­ни­лась неудер­жи­мой ра­до­стью. Мне по­ве­ри­ли, и кто це­ло­вал мои ру­ки, кто пле­чи, а кто и са­по­ги. Мы зна­ли, что бу­дем жить.»
Вско­ре при­шел над­зи­ра­тель и при­ка­зал всем со­би­рать­ся с ве­ща­ми для от­прав­ки в Ка­лу­гу, так как при­шло за­пре­ще­ние о про­ве­де­нии рас­стре­ла на ме­сте из-за неже­ла­тель­но­го вли­я­ния его на мест­ное на­се­ле­ние. Всех по­са­ди­ли в ва­гон, и в Ти­хо­но­вой пу­сты­ни ва­гон долж­ны бы­ли пе­ре­це­пить к по­ез­ду, шед­ше­му из Моск­вы в Ка­лу­гу. По во­ле Бо­жи­ей по­езд из Моск­вы при­шел во­вре­мя, а по­езд, шед­ший с ва­го­ном за­клю­чен­ных, опоз­дал. Кон­вой, не имея рас­по­ря­же­ний, при­це­пил ва­гон к по­ез­ду, шед­ше­му в Моск­ву, и там за­клю­чен­ных пре­про­во­ди­ли в Та­ган­скую тюрь­му. По­ка шло вы­яс­не­ние об­сто­я­тельств, бы­ла объ­яв­ле­на ам­ни­стия, и все оста­лись жи­вы. Ше­сте­ро же со­уз­ни­ков ста­ли ду­хов­ны­ми ча­да­ми иеро­мо­на­ха Ге­ор­гия.
По при­бы­тии в Моск­ву по­движ­ник пе­ре­нес опе­ра­цию и, на­хо­дясь на из­ле­че­нии в хи­рур­ги­че­ском от­де­ле­нии тю­рем­ной боль­ни­цы, 30 сен­тяб­ря 1919 го­да по­дал про­ше­ние с прось­бой при­нять его де­ло для за­щи­ты в кас­са­ци­он­ном от­де­ле. По ам­ни­стии 5 но­яб­ря 1919 го­да рас­стрел был за­ме­нен пя­тью го­да­ми за­клю­че­ния, ко­то­рое иеро­мо­нах Ге­ор­гий от­бы­вал в Бу­тыр­ской и Та­ган­ской тюрь­мах.
Ка­ме­ры Та­ган­ской тюрь­мы бы­ли пе­ре­пол­не­ны — бо­лее все­го уго­лов­ни­ка­ми, но мно­го бы­ло и по­ли­ти­че­ских за­клю­чен­ных, в том чис­ле ду­хо­вен­ства. Од­новре­мен­но с от­цом Ге­ор­ги­ем здесь на­хо­ди­лись мит­ро­по­лит Ка­зан­ский и Сви­яж­ский Ки­рилл (Смир­нов) и на­сто­я­тель Мос­ков­ско­го Да­ни­ло­ва мо­на­сты­ря епи­скоп Фе­о­дор (Поз­де­ев­ский). Оба ар­хи­ерея за­ме­ти­ли иеро­мо­на­ха Ге­ор­гия сре­ди про­чих уз­ни­ков, и это име­ло боль­шое зна­че­ние для его даль­ней­шей жиз­ни: мит­ро­по­лит Ки­рилл бла­го­сло­вил от­ца Ге­ор­гия на стар­че­ство, ар­хи­епи­скоп Фе­о­дор в 1922 го­ду при­нял в Да­ни­лов мо­на­стырь, взяв из тюрь­мы «на по­ру­ки».
Был в Та­ган­ской тюрь­ме еще один че­ло­век, с ко­то­рым ис­по­вед­ник близ­ко по­зна­ко­мил­ся, — М. А. Жи­жи­лен­ко, тю­рем­ный врач-те­ра­певт, вско­ре на­зна­чен­ный глав­ным вра­чом тюрь­мы (при­няв­ший тай­ный по­стриг с име­нем Мак­сим, он в 1924 го­ду был хи­ро­то­ни­сан во епи­ско­па Оврус­ско­го). Ми­ха­ил Алек­сан­дро­вич на­учил от­ца Ге­ор­гия про­стей­шим ме­ди­цин­ским на­вы­кам: пе­ре­вяз­кам, про­мы­ва­ни­ям, ком­прес­сам, и ста­рец был по­став­лен на долж­ность тю­рем­но­го са­ни­та­ра, бла­го­да­ря че­му мог встре­чать­ся со мно­ги­ми людь­ми, имел до­ступ да­же в ка­ме­ры смерт­ни­ков. Неко­то­рые из та­ган­ских уз­ни­ков ста­ли его ду­хов­ны­ми детьми.
Ста­рец не ща­дил се­бя, об­лег­чая те­лес­ные и ду­шев­ные неду­ги страж­ду­щих, омы­вая их ра­ны, ис­по­ве­дуя и при­ча­щая же­ла­ю­щих. Он не гну­шал­ся ни­ка­кой гряз­ной ра­бо­той. Один со­уз­ник вспо­ми­нал: «Неболь­шая чи­стая ка­ме­ра в Та­ган­ской тюрь­ме. По­сре­ди нее сто­ит иеро­мо­нах, ис­пол­ня­ю­щий долж­ность са­ни­та­ра. Ве­ре­ни­ца боль­ных про­хо­дит через ком­на­ту. Боль­шин­ство стра­да­ет эк­зе­мой, яз­ва­ми на но­гах... Отец Ге­ор­гий... как ми­ло­серд­ный са­ма­ря­нин, об­мы­ва­ет гной­ные ра­ны. Каж­до­го ста­ра­ет­ся уте­шить бод­рым сло­вом, шут­кой-при­ба­ут­кой: «Не ту­жи, зо­лот­це мое, все бу­дем сво­бод­ны», «ве­руй все­гда в ми­лость Бо­жию», — ча­сто го­во­рил он за­клю­чен­ным.
К нему шли за со­ве­том, за уте­ше­ни­ем в пред­смерт­ной тос­ке. Ес­ли кто из при­го­во­рен­ных хо­тел ис­по­ве­до­вать­ся и при­ча­стить­ся у него, то де­ла­лось все воз­мож­ное, чтобы ста­рец мог дать цер­ков­ное на­пут­ствие. Бы­ли слу­чаи, ко­гда са­ми тю­рем­щи­ки при­во­ди­ли смерт­ни­ка в пе­ре­вя­зоч­ную ком­на­ту к ба­тюш­ке. На соб­ствен­ном опы­те пе­ре­жив­ший бли­зость смер­ти, он умел го­во­рить с та­ким че­ло­ве­ком о Бо­жи­ей прав­де и о Бо­жи­ем ми­ло­сер­дии. Умел «устро­ить под­куп люб­ви», как ска­зал один из воз­рож­ден­ных от­цом Ге­ор­ги­ем к жиз­ни, уже го­то­вый со­вер­шить са­мо­убий­ство, но по­сле раз­го­во­ра со стар­цем от­ло­жив­ший это на­ме­ре­ние (а через два дня осво­бож­ден­ный).
Вспо­ми­нал ба­тюш­ка мно­гие эпи­зо­ды из сво­ей тю­рем­ной жиз­ни: «Ми­мо ка­ме­ры про­хо­ди­ли аре­стан­ты, ко­то­рые все­гда ме­ня ру­га­ли и вся­че­ски по­но­си­ли... Од­но­го из них я по­до­звал к се­бе. «Че­го те­бе?» «Го­луб­чик, возь­ми у ме­ня та­ба­чок, ведь я не ку­рю, а те­бе он ну­жен. Толь­ко про­шу те­бя не ру­гать­ся ма­тер­ны­ми сло­ва­ми». Па­рень сму­тил­ся, взял та­бак и ушел. Дру­гой раз при­шел, ви­ди­мо, его при­я­тель, ко­то­рый был весь ис­ца­ра­пан, че­сал­ся, и я ви­дел, как по нем пол­за­ли вши. То­гда я ему ска­зал: «Сни­ми-ка ру­баш­ку, я про­мою те­бе ран­ки и сма­жу ва­зе­ли­ном.» Для это­го я разо­рвал свою чи­стую ру­баш­ку и пе­ре­вя­зал его. На­гра­див его та­ба­ком, от­пу­стил с той же прось­бой — не ру­гать­ся. Вско­ре мне раз­ре­ши­ли хо­дить по ка­ме­рам и ока­зы­вать по­мощь всем нуж­да­ю­щим­ся аре­стан­там. Бин­ты, йод, ва­зе­ли­но­вое мас­ло и дру­гое при­но­си­ли мне при пе­ре­да­чах... Вот от­ку­да я бы ни­ко­гда не хо­тел ухо­дить, вот бы где с ра­до­стью и жизнь свою скон­чал, вот где я ну­жен! Тут-то, на во­ле, каж­дый мо­жет по­лу­чить уте­ше­ние — кто в храм схо­дить, кто при­ча­стить­ся, а ведь там — не так. Там од­ни скор­би, од­ни скор­би...»
Ба­тюш­ка в тюрь­ме за­бо­лел, за­ра­зив­шись ти­фом, и на­хо­дил­ся ме­сяц в боль­ни­це. Ря­дом с ним ле­жал ка­кой-то че­ло­век, уже бре­дил, гру­бо ру­гал со­вет­скую власть. Ба­тюш­ка и го­во­рит ему: «Го­луб­чик, по­ис­по­ве­дуй­ся у ме­ня, ведь ты плох, вдруг умрешь? Что же ты так оста­нешь­ся?» «А-а-а... на что ты мне ну­жен? Не хо­чу я». «Ну, ска­жи хоть имя свое, и я за те­бя по­мо­люсь». «Ну­жен ты мне! Они, та­кие-ся­кие, от­ня­ли у ме­ня все!» «Кто они? Кто те­бе все это дал, они, что ли? Гос­подь те­бе дал, Он и взял. Ко­го же ты ру­га­ешь?.. Сми­рись, сми­рись, про­шу те­бя, по­ис­по­ве­дуй­ся мне». А сам на­чал мо­лить­ся: «Гос­по­ди, со­хра­ни его жизнь! Что же он идет к Те­бе с та­ким озлоб­ле­ни­ем, с та­ким злом...» По­том боль­ной по­сте­пен­но успо­ко­ил­ся и на­ко­нец про­мол­вил: «Ну, слу­шай, ба­тюш­ка». И на­чал свою ис­по­ведь. «Я его вы­слу­шал, — рас­ска­зы­вал даль­ше отец Ге­ор­гий, — раз­ре­шил, и он уснул, а утром встал здо­ро­вым. С той по­ры это са­мый близ­кий мой ду­хов­ный сын. Он вы­шел из тюрь­мы, жи­вет, ра­бо­та­ет, и все как сле­ду­ет. Во­об­ще-то все они хо­ро­шие лю­ди; но они за­гру­бе­ли и ото­шли от Бо­га.»
В 1922 го­ду по хо­да­тай­ству епи­ско­па Фе­о­до­ра (Поз­де­ев­ско­го) иеро­мо­нах Ге­ор­гий был осво­бож­ден и стал на­сель­ни­ком Мос­ков­ско­го Да­ни­ло­ва мо­на­сты­ря. В дет­стве он не раз бы­вал в оби­те­ли; рас­ска­зы­вал, как од­на­жды горь­ко пла­кал здесь без вся­кой ви­ди­мой при­чи­ны; вспо­ми­нал и о том, как пры­гал по сту­пень­кам од­но­го из да­ни­лов­ских хра­мов, не ве­дая, что ко­гда-то бу­дет стар­цем и брат­ским ду­хов­ни­ком древ­ней оби­те­ли.
Вла­ды­ка Фе­о­дор с лю­бо­вью при­нял от­ца Ге­ор­гия в мо­на­стырь, хо­тя ба­тюш­ка не при­над­ле­жал к чис­лу уче­ной бра­тии, ко­то­рая со­би­ра­лась во­круг на­сто­я­те­ля. По­се­лив ба­тюш­ку вна­ча­ле в брат­ском кор­пу­се, что на­про­тив Тро­иц­ко­го со­бо­ра, он вско­ре предо­ста­вил ему ке­лью на ниж­нем эта­же древ­не­го хра­ма в честь Свя­тых от­цов се­ми Все­лен­ских Со­бо­ров, спра­ва от вхо­да в По­кров­скую цер­ковь. На­про­тив ке­льи на­хо­дил­ся неболь­шой до­мо­вый храм в честь свя­тых пра­вед­ных За­ха­рии и Ели­са­ве­ты. В этой кро­шеч­ной церк­ви ар­хи­манд­рит Ге­ор­гий в буд­ние дни при­ни­мал при­хо­дя­щих на ис­по­ведь и за со­ве­том. В бла­го­дат­ной ти­шине хра­ма умяг­ча­лись серд­ца лю­дей, вся­кая ду­ша рас­по­ла­га­лась до­ве­рить­ся муд­ро­му стар­цу. В празд­ни­ки ар­хи­манд­рит Ге­ор­гий ис­по­ве­до­вал в Тро­иц­ком со­бо­ре на пра­вом кли­ро­се ле­во­го при­де­ла, за ра­кой с мо­ща­ми свя­то­го бла­го­вер­но­го кня­зя Да­ни­и­ла, к то­му вре­ме­ни уже пе­ре­не­сен­ной из хра­ма Свя­тых от­цов.
Имея очи­щен­ное от стра­стей серд­це и ду­хов­ный ра­зум, отец Ге­ор­гий яс­но и трез­во вос­при­ни­мал совре­мен­ную жизнь, про­ни­кал в ду­шу каж­до­го че­ло­ве­ка, и это да­ва­ло ему воз­мож­ность без­оши­боч­но ру­ко­во­дить сво­ей мно­го­чис­лен­ной паст­вой. Пра­вед­ность жиз­ни, глу­бо­кое сми­ре­ние и необык­но­вен­ный дар люб­ви при­тя­ги­ва­ли к се­бе тех, кто ис­кал ду­хов­ной опо­ры. К стар­цу при­хо­ди­ли отя­го­щен­ные гре­хом, стра­стя­ми, ду­шев­ным смя­те­ни­ем и ухо­ди­ли об­лег­чен­ные, про­свет­лен­ные, на­шед­шие вы­ход из жиз­нен­ных ту­пи­ков и глав­ное — об­рет­шие ве­ру в ми­ло­сер­дие Бо­жие.
На ис­по­ведь к ар­хи­манд­ри­ту Ге­ор­гию обыч­но вы­стра­и­ва­лась боль­шая оче­редь. Ста­рец бла­го­слов­лял лю­дей учить­ся, при­об­ре­тать спе­ци­аль­но­сти по сво­им спо­соб­но­стям и воз­мож­но­стям, раз­ви­вать дан­ные Бо­гом та­лан­ты и не об­ра­щать вни­ма­ние на неустрой­ство бы­та, столь обыч­ное в то вре­мя. Неко­то­рые пи­том­цы стар­ца, то­гда еще сту­ден­ты, впо­след­ствии ста­ли вид­ны­ми уче­ны­ми.
Ке­лью ар­хи­манд­ри­та Ге­ор­гия по­се­ща­ли и ар­хи­ереи, жив­шие в то вре­мя в Да­ни­ло­ве. Од­но­го из них, свя­щен­но­му­че­ни­ка ар­хи­епи­ско­па Фад­дея (Успен­ско­го), он на­зы­вал «все­б­ла­жен­ным ар­хи­ере­ем». Мно­гие ду­хов­ные де­ти стар­ца ис­пы­та­ли го­не­ния за вер­ность Хри­сту, ста­ли му­че­ни­ка­ми и ис­по­вед­ни­ка­ми.
Ко всем свя­той от­но­сил­ся по-доб­ро­му, и мяг­кая улыб­ка, шут­ли­вое, ве­се­лое сло­во, ко­то­рым бы­ла пе­ре­сы­па­на его речь, лас­ко­вые об­ра­ще­ния — «