Пре­по­доб­но­му­че­ник Фе­о­дор (в ми­ру Олег Пав­ло­вич Бо­го­яв­лен­ский) ро­дил­ся 26 де­каб­ря 1905 го­да в Те­ге­ране в бла­го­че­сти­вой се­мье рус­ско­го кон­су­ла в Пер­сии Пав­ла Ге­ор­ги­е­ви­ча Бо­го­яв­лен­ско­го. 19 ян­ва­ря 1911 го­да Па­вел Ге­ор­ги­е­вич был убит пер­са­ми, и его же­на Оль­га Пет­ров­на с тре­мя ма­лы­ми детьми вер­ну­лась в Санкт-Пе­тер­бург. Се­мья жи­ла на пен­сию, по­лу­ча­е­мую от пра­ви­тель­ства; жи­ли хо­тя и не бо­га­то, но в до­стат­ке. Олег в это вре­мя учил­ся в ре­мес­лен­ном учи­ли­ще. По­сле ре­во­лю­ции се­мья оста­лась без средств к су­ще­ство­ва­нию. Оль­га Пет­ров­на бы­ла пи­а­нист­кой и неко­то­рое вре­мя за­ра­ба­ты­ва­ла на жизнь уро­ка­ми му­зы­ки. Но ко­гда в Пет­ро­гра­де на­чал­ся го­лод, она ли­ши­лась уро­ков. Вый­ти из это­го бед­ствен­но­го по­ло­же­ния им по­мог брат Оль­ги Пет­ров­ны, про­фес­сор Алек­сандр Пет­ро­вич Неча­ев. В 1920 го­ду ему пред­ло­жи­ли за­нять долж­ность рек­то­ра ин­сти­ту­та в Са­ра­то­ве, ку­да он взял и се­мью сест­ры. В 1921 го­ду го­лод на­чал­ся и в Са­ра­то­ве, и Оль­га Пет­ров­на по­ме­ня­ла все свои ве­щи на ржа­ную му­ку. Оле­гу уда­лось по­сту­пить на ра­бо­ту, и он стал по­лу­чать па­ек, что яви­лось зна­чи­тель­ной под­держ­кой для се­мьи. Но это про­дол­жа­лось недол­го, он за­бо­лел су­став­ным рев­ма­тиз­мом, и ра­бо­ту при­шлось оста­вить. Это бы­ло вре­мя, ко­гда го­лод в Са­ра­то­ве до­стиг раз­га­ра, и на ули­цах ва­ля­лись тру­пы умер­ших.

В 1921 го­ду Алек­сандра Пет­ро­ви­ча пе­ре­ве­ли в Моск­ву, а се­мья Оль­ги Пет­ров­ны еще неко­то­рое вре­мя оста­ва­лась в Са­ра­то­ве, где су­ще­ство­ва­ла на скуд­ный па­ек, по­лу­ча­е­мый ею за пре­по­да­ва­ние му­зы­ки в шко­ле, ко­то­рый со­сто­ял из неболь­шо­го ко­ли­че­ства рас­ти­тель­но­го мас­ла, боль­шей ча­стью льня­но­го, ко­ни­ны и па­то­ки вме­сто са­ха­ра.

В 1922 го­ду по при­гла­ше­нию Алек­сандра Пет­ро­ви­ча они вы­еха­ли в Моск­ву, и Оль­га Пет­ров­на устро­и­лась пре­по­да­ва­тель­ни­цей му­зы­ки в сред­ней шко­ле. Они по­лу­чи­ли ком­на­ту. По­сре­ди ком­на­ты сто­я­ла печ­ка-вре­мян­ка. Жи­ли бо­лее чем скром­но. Бе­лый хлеб был толь­ко по празд­ни­кам, и ча­сто при­хо­ди­лось хо­дить обе­дать к дя­де-про­фес­со­ру. По при­ез­де в Моск­ву Олег окон­чил кур­сы по под­го­тов­ке в выс­шее учеб­ное за­ве­де­ние и в 1923 го­ду по­сту­пил на ме­ди­цин­ский фа­куль­тет Мос­ков­ско­го уни­вер­си­те­та. В это вре­мя в уни­вер­си­те­те был ор­га­ни­зо­ван ли­те­ра­тур­но-фило­соф­ский кру­жок, в ко­то­ром Олег при­нял де­я­тель­ное уча­стие. Но за­ня­тий в уни­вер­си­те­те и ли­те­ра­тур­ном круж­ке ока­за­лось для него недо­ста­точ­но, он ис­кал, чем по­слу­жить лю­дям, и стал при­ни­мать са­мое ак­тив­ное уча­стие в борь­бе с бес­при­зор­но­стью. Оль­га Пет­ров­на очень бес­по­ко­и­лась за него, но, бу­дучи са­ма че­ло­ве­ком глу­бо­ко ре­ли­ги­оз­ным, не мог­ла про­ти­вить­ся хри­сти­ан­ско­му по­дви­гу сы­на. Она вос­пи­ты­ва­ла де­тей в по­кор­но­сти во­ле Бо­жи­ей. «Что бы ни слу­чи­лось, — го­во­ри­ла она де­тям, — ни­ко­гда не за­бы­вай­те, что на все во­ля Бо­жия». С дет­ства она при­учи­ла их хо­дить в храм. Пе­ре­ехав в Моск­ву, они ста­ли при­хо­жа­на­ми хра­ма Гру­зин­ской ико­ны Бо­жи­ей Ма­те­ри, на­сто­я­те­лем ко­то­ро­го был свя­щен­ник Сер­гий Го­ло­ща­пов, че­ло­век вы­со­ко­об­ра­зо­ван­ный и пре­крас­ный про­по­вед­ник. Олег с сест­рой Оль­гой пе­ли на кли­ро­се, а млад­ший брат Ге­ор­гий был в хра­ме чте­цом и при­слу­жи­вал в ал­та­ре. Ос­нов­ную часть при­хо­жан со­став­ля­ла мо­ло­дежь. Свеч­но­го ящи­ка в хра­ме не бы­ло, све­чи раз­да­ва­лись бес­плат­но. С та­рел­ка­ми для сбо­ра по­жерт­во­ва­ний по хра­му не хо­ди­ли, но у две­рей при вхо­де сто­я­ла боль­шая круж­ка, ку­да ве­ру­ю­щие мог­ли опу­стить свою леп­ту. Бо­го­слу­же­ния со­вер­ша­лись ис­то­во и стро­го по уста­ву. По­сле празд­нич­ных все­нощ­ных отец Сер­гий объ­яс­нял тек­сты Свя­щен­но­го Пи­са­ния, смысл празд­ни­ков и бо­го­слу­же­ния. По­сле празд­нич­ной ли­тур­гии устра­и­ва­лась об­щая тра­пе­за.

В 1926 го­ду Оль­га Пет­ров­на тя­же­ло за­бо­ле­ла. Оле­гу при­шлось уй­ти с 4-го кур­са уни­вер­си­те­та и по­сту­пить на ра­бо­ту де­ло­про­из­во­ди­те­лем в На­род­ный Ко­мис­са­ри­ат Про­све­ще­ния. В 1927 го­ду Оль­га Пет­ров­на скон­ча­лась. В том же го­ду Оле­га взя­ли на во­ен­ную служ­бу. Он был за­чис­лен в полк свя­зи. Слу­жа в ар­мии, Олег не скры­вал сво­ей ве­ры и хри­сти­ан­ских убеж­де­ний и все­гда, преж­де чем сесть за стол, про се­бя мо­лил­ся, а за­тем кре­стил­ся. Это бы­ло за­ме­че­но на­чаль­ством, и его по­са­ди­ли на пять су­ток на гаупт­вах­ту.

Окан­чи­вал Олег служ­бу в са­ни­тар­ном от­де­ле Мос­ков­ско­го во­ен­но­го окру­га. По воз­вра­ще­нии из ар­мии Олег стал по­се­щать Вы­со­ко­пет­ров­ский мо­на­стырь, на­сто­я­те­лем ко­то­ро­го был в то вре­мя ар­хи­епи­скоп Вар­фо­ло­мей (Ре­мов). Вла­ды­ка бла­го­сло­вил Оле­га об­ра­щать­ся для ру­ко­вод­ства в ду­хов­ной жиз­ни к ар­хи­манд­ри­ту Ни­ки­те (Ку­роч­ки­ну), на­сель­ни­ку Зо­си­мо­вой пу­сты­ни, че­ло­ве­ку, при­об­рет­ше­му дол­гим по­дви­гом ис­тин­ное сми­ре­ние и лю­бовь к лю­дям. Ле­том 1929 го­да храм в Пет­ров­ском мо­на­сты­ре был за­крыт и мо­на­хи пе­ре­шли в храм пре­по­доб­но­го Сер­гия на Боль­шой Дмит­ров­ке. С пе­ре­хо­дом в при­ход­ской храм мо­на­ше­ской бра­тии бо­го­слу­же­ния в нем ста­ли со­вер­шать­ся по мо­на­стыр­ско­му уста­ву. Здесь Олег при­нял твер­дое ре­ше­ние — всю жизнь свою по­свя­тить толь­ко Гос­по­ду, не раз­де­ляя и не сме­ши­вая сво­их ду­шев­ных устрем­ле­ний ни с чем зем­ным, встать на путь мо­на­ше­ско­го по­дви­га и ид­ти по нему до са­мой смер­ти. Гроз­ным пре­ду­пре­жде­ни­ем зву­ча­ли в его ду­ше сло­ва Гос­под­ни: ни­кто, воз­ло­жив­ший ру­ку свою на плуг и ози­ра­ю­щий­ся на­зад, не бла­го­на­де­жен для Цар­ствия Бо­жия (Лк.9,62).

4 но­яб­ря 1930 го­да Олег при­нял мо­на­ше­ский по­стриг с име­нем Фе­о­дор в честь пре­по­доб­но­го Фе­о­до­ра Сту­ди­та и был ру­ко­по­ло­жен в сан иеро­ди­а­ко­на ко хра­му пре­по­доб­но­го Сер­гия. В это вре­мя он жил в ма­лень­кой ком­нат­ке на ко­ло­кольне. В 1933 го­ду ху­дож­ни­ком Пав­лом Ко­ри­ным с него был на­пи­сан порт­рет — эс­киз к кар­тине «Русь ухо­дя­щая», на­зван­ный им «Мо­ло­дой мо­нах». При­няв мо­на­ше­ский по­стриг, он всей ду­шой устре­мил­ся ко Хри­сту и по­движ­ни­че­ской жиз­ни и, вос­при­ни­мая от­но­ше­ния с при­ход­ской об­щи­ной и зна­ко­мы­ми как име­ю­щие в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни че­ло­ве­че­ский, при­страст­ный ха­рак­тер, по­ста­рал­ся от­стра­нить­ся от них; не на­ру­шая за­по­ве­дей Хри­сто­вых, он стре­мил­ся от­сечь то, что бы­ло все­го лишь ду­шев­ным и зем­ным, что бы­ло уте­ши­тель­но, но не веч­но. Жи­вя сре­ди го­ро­да и лю­дей, он ушел как бы во внут­рен­нюю пу­сты­ню... чтобы, за­ка­лив­шись в по­дви­гах са­мо­огра­ни­че­ния, вер­нуть­ся в мир му­же­ствен­ным во­и­ном Хри­сто­вым и уже то­гда по­слу­жить вся­ко­му ближ­не­му — и лю­бя­ще­му, и нена­ви­дя­ще­му, и рав­но­душ­но­му. Та­кое его умо­на­стро­е­ние по­ро­ди­ло неко­то­рое непо­ни­ма­ние меж­ду ним и близ­ки­ми дру­зья­ми.

Сре­ди бра­тии Вы­со­ко­пет­ров­ско­го мо­на­сты­ря был в то вре­мя мо­ло­дой ар­хи­манд­рит Алек­сей (Сер­ге­ев). Он не лю­бил мо­на­ше­ско­го об­ра­за жиз­ни и не стре­мил­ся к ду­хов­но­му по­дви­гу. ОГПУ пред­ло­жи­ло ему со­труд­ни­че­ство, на что он дал со­гла­сие и стал вре­мя от вре­ме­ни со­став­лять спис­ки при­хо­жан и мо­на­хов и со­об­щать о них све­де­ния, необ­хо­ди­мые для их аре­ста. Все в мо­на­сты­ре, а так­же близ­кие к мо­на­сты­рю при­хо­жане зна­ли о его зло­ве­щей ро­ли и сто­ро­ни­лись его. В на­ча­ле 1933 го­да ар­хи­манд­рит Алек­сей по­дал в ОГПУ све­де­ния о том, что при хра­ме пре­по­доб­но­го Сер­гия со­зда­ны неле­галь­ный мо­на­стырь и Ду­хов­ная ака­де­мия, и во вре­мя след­ствия вы­сту­пил сви­де­те­лем об­ви­не­ния про­тив бра­тии и при­хо­жан Сер­ги­ев­ско­го хра­ма. Он по­ка­зал на след­ствии: «Сер­ги­ев­ская цер­ковь по су­ще­ству яв­ля­ет­ся неле­галь­ным мо­на­сты­рем, где груп­пи­ру­ют­ся контр­ре­во­лю­ци­он­ные ан­ти­со­вет­ские эле­мен­ты... Ру­ко­во­дя­щую роль в контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти неле­галь­но­го мо­на­сты­ря за­ни­ма­ют, кро­ме епи­ско­па Вар­фо­ло­мея (Ре­мо­ва)... (да­лее он пе­ре­чис­лил во­семь свя­щен­но­и­но­ков и сре­ди них иеро­ди­а­ко­на Фе­о­до­ра.). Контр­ре­во­лю­ци­он­ная де­я­тель­ность озна­чен­но­го неле­галь­но­го мо­на­сты­ря про­во­ди­лась в на­прав­ле­нии ак­тив­ной борь­бы с вла­стью пу­тем вер­бов­ки и об­ра­бот­ки в ан­ти­со­вет­ском ду­хе мо­ло­де­жи с це­лью со­зда­ния контр­ре­во­лю­ци­он­ных кад­ров тай­но­го мо­на­ше­ства в со­вет­ских учре­жде­ни­ях, пу­тем неле­галь­ных бо­го­слу­же­ний на квар­ти­рах с це­лью под­го­тов­ки пе­ре­хо­да в под­по­лье, ор­га­ни­за­ции неле­галь­ной ака­де­мии, ор­га­ни­за­ции неле­галь­ной по­мо­щи со­слан­ным за контр­ре­во­лю­ци­он­ную де­я­тель­ность цер­ков­ни­кам. Контр­ре­во­лю­ци­он­ная ор­га­ни­за­ция в про­цес­се де­я­тель­но­сти успе­ла об­ра­бо­тать в контр­ре­во­лю­ци­он­ном ду­хе мо­ло­дежь, за­вер­бо­вав в тай­ные по­слуш­ни­ки сле­ду­ю­щих лиц... (да­лее он пе­ре­чис­лил име­на че­тыр­на­дца­ти че­ло­век). Мо­ло­дежь об­ра­ба­ты­ва­лась та­ким спо­со­бом, чтобы не толь­ко ее ото­рвать от об­ще­ствен­ной жиз­ни и об­ще­ствен­ных ор­га­ни­за­ций, но и вну­ша­лась мысль, что об­ще­ствен­ные ор­га­ни­за­ции раз­вра­ща­ют мо­ло­дежь... Мо­на­сты­рем за­вер­бо­ва­но в тай­ное мо­на­ше­ство шесть­де­сят че­ло­век, фа­ми­лий всех не знаю, но неко­то­рые из них мне из­вест­ны... Мо­наш­ки ру­ко­во­ди­лись иеро­мо­на­ха­ми через еже­днев­ное пи­са­ние ра­пор­ти­чек-по­мыс­лов о по­все­днев­ной жиз­не­де­я­тель­но­сти, на ко­то­рые они по­лу­ча­ли от иеро­мо­на­хов ру­ко­во­дя­щие ука­за­ния. Ру­ко­во­дя­щую роль в контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти неле­галь­но­го мо­на­сты­ря вы­пол­нял вер­нув­ший­ся из ссыл­ки быв­ший князь Ши­рин­ский-Ших­ма­тов, ко­то­рый лич­но мне рас­ска­зы­вал о тво­ря­щих­ся ужа­сах и из­де­ва­тель­ствах над за­клю­чен­ны­ми, что он все­гда го­тов ве­сти борь­бу с нена­вист­ной ему со­вет­ской вла­стью. Я уча­стия в этой контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти не при­ни­мал, про­сто в си­лу слу­жеб­ных обя­зан­но­стей по мо­на­сты­рю при­шлось быть сви­де­те­лем озна­чен­ных контр­ре­во­лю­ци­он­ных дей­ствий, о чем чи­сто­сер­деч­но со­об­щаю».

28 мар­та 1933 го­да иеро­ди­а­кон Фе­о­дор был аре­сто­ван. Все­го по это­му «де­лу» бы­ло аре­сто­ва­но два­дцать че­ты­ре че­ло­ве­ка — свя­щен­но­слу­жи­те­лей и ми­рян. Сре­ди дру­гих был аре­сто­ван и иеро­мо­нах Ни­ко­ла (Ши­рин­ский-Ших­ма­тов).

1 ап­ре­ля 1933 го­да сле­до­ва­тель до­про­сил иеро­ди­а­ко­на Фе­о­до­ра. По­бе­се­до­вав с ним, он со­ста­вил про­то­кол от­ве­тов на ин­те­ре­су­ю­щие след­ствие во­про­сы. «Я, как быв­ший дво­ря­нин, не имея пер­спек­тив, ре­шил по­свя­тить свою жизнь слу­же­нию куль­ту. Слу­жа в Крас­ной ар­мии в 1927-1928 го­дах, я хо­дил в крас­но­ар­мей­ской одеж­де в цер­ковь и по­мо­гал в бо­го­слу­же­нии, чи­тая Еван­ге­лие, Псал­тирь и про­чее. По­сле окон­ча­ния служ­бы в Крас­ной ар­мии я пе­ре­шел в неле­галь­ный, быв­ший Пет­ров­ский, мо­на­стырь, ко­то­рый су­ще­ство­вал при церк­ви Сер­гия на Дмит­ров­ке. Мне из­вест­но, что в этом мо­на­сты­ре про­из­во­ди­лись тай­ные по­стри­ги в мо­на­хи и в мо­на­хи­ни. По­стри­га­лись лю­ди из чис­ла ве­ру­ю­щих — про­ве­рен­ных рев­ни­те­лей Церк­ви. Мне из­вест­ны два по­стри­га — Про­ко­фье­ва Гри­го­рия (Сер­гия) и Ни­ко­лы, слу­жа­ще­го свя­щен­ни­ком в се­ле Ни­коль­ском. Кро­ме тай­ных по­стри­гов при церк­ви Сер­гия на Дмит­ров­ке су­ще­ство­вал неле­галь­ный мо­на­стырь, ку­да со­би­ра­лись мо­на­хи и мо­наш­ки из раз­ных за­кры­тых мо­на­сты­рей. Ко­ли­че­ство со­би­ра­ю­щих­ся я ука­зать не мо­гу, но пред­по­ла­гаю, что их бы­ло бо­лее пя­ти­де­ся­ти. Неле­галь­ный мо­на­стырь, в ко­то­ром я со­сто­ял, был оза­бо­чен тем, чтобы под­го­тав­ли­вать ква­ли­фи­ци­ро­ван­ные кад­ры. По­ми­мо то­го, что я по­лу­чал опыт от ста­рых мо­на­хов, я ста­рал­ся по­лу­чить бо­го­слов­ское об­ра­зо­ва­ние. Мне из­вест­но, что при на­шем неле­галь­ном мо­на­сты­ре су­ще­ство­ва­ла неле­галь­ная ду­хов­ная ака­де­мия, пре­по­да­ва­те­ля­ми ко­то­рой бы­ли про­то­и­е­рей Смир­нов и про­фес­сор Чет­ве­ри­ков. У Смир­но­ва лич­но я про­слу­шал несколь­ко лек­ций, ко­то­рые он чи­тал у се­бя на ко­ло­кольне».

Про­чи­тав на­пи­сан­ное сле­до­ва­те­лем, отец Фе­о­дор на­пи­сал: «Со­дер­жа­ние дан­но­го про­то­ко­ла счи­таю НЕ со­от­вет­ству­ю­щим дей­стви­тель­но­сти». Сло­во «не» отец Фе­о­дор на­пи­сал боль­ши­ми бук­ва­ми и под­черк­нул жир­ной чер­той. На этом до­прос был за­кон­чен. И сколь­ко впо­след­ствии не до­пра­ши­вал его сле­до­ва­тель, отец Фе­о­дор от­ка­зал­ся да­вать ка­кие бы то ни бы­ло по­ка­за­ния, о чем сле­до­ва­тель вы­нуж­ден был сде­лать со­от­вет­ству­ю­щую за­пись. «Не ве­да­ют, что тво­рят», — го­во­рил о них впо­след­ствии отец Фе­о­дор, жа­лея их.

9 ап­ре­ля 1933 го­да след­ствие бы­ло за­кон­че­но и со­став­ле­но об­ви­ни­тель­ное за­клю­че­ние, в ко­то­ром, в част­но­сти, го­во­ри­лось: «ОГПУ ста­ло из­вест­но о су­ще­ство­ва­нии контр­ре­во­лю­ци­он­ной ор­га­ни­за­ции цер­ков­ни­ков... Прак­ти­че­ская контр­ре­во­лю­ци­он­ная ра­бо­та ор­га­ни­за­ции вы­ра­жа­лась: в на­саж­де­нии тай­ных мо­на­хов в со­вет­ских учре­жде­ни­ях, за­ни­ма­ю­щих­ся про­па­ган­дой контр­ре­во­лю­ци­он­ных идей и об­ра­бот­кой в ан­ти­со­вет­ском ду­хе слу­жа­щих, глав­ным об­ра­зом мо­ло­де­жи; в со­зда­нии неле­галь­ных мо­на­сты­рей, яв­ля­ю­щих­ся оча­га­ми раз­вер­ну­той ан­ти­со­вет­ской аги­та­ции сре­ди на­се­ле­ния; в со­зда­нии спе­ци­аль­ной неле­галь­ной ду­хов­ной ака­де­мии для под­го­тов­ки кад­ров контр­ре­во­лю­ци­он­но­го ак­ти­ва; в рас­про­стра­не­нии мо­нар­хи­че­ской ли­те­ра­ту­ры (до­ре­во­лю­ци­он­но­го из­да­ния) и со­зда­нии спе­ц­фон­да по­мо­щи ссыль­ным за контр­ре­во­лю­ци­он­ную де­я­тель­ность цер­ков­ни­кам».

27 ап­ре­ля 1933 го­да Осо­бое Со­ве­ща­ние при Кол­ле­гии ОГПУ при­го­во­ри­ло иеро­ди­а­ко­на Фе­о­до­ра к трем го­дам за­клю­че­ния в ис­пра­ви­тель­но-тру­до­вой ла­герь. 7 мая он был от­прав­лен эта­пом в Но­во­си­бирск. Пе­ред эта­пом ему да­ли сви­да­ние с сест­рой. Он вы­шел к ней ра­дост­ный и бод­рый. Бла­го­дать Бо­жия да­ва­ла си­лы быть стой­ким и муд­рым; узы, ко­то­рые при­шлось пе­ре­но­сить ра­ди Хри­ста, не бы­ли омра­че­ны ма­ло­ду­ши­ем и тем бо­лее пре­да­тель­ством, и устро­я­ли мир­ное со­сто­я­ние ду­ха.

В мае 1934 го­да он был от­прав­лен во Вла­ди­во­сток, в 1-е от­де­ле­ние Даль­ла­га. Во вре­мя по­сад­ки за­клю­чен­ных на па­ро­ход у него от­ня­лись но­ги. Несмот­ря на же­сто­чай­шие по­бои, он не смог встать, и кон­вой вы­звал вра­ча. Осмот­рев его, врач убе­дил­ся, что пе­ред ним дей­стви­тель­но боль­ной, ко­то­ро­му нуж­на неот­лож­ная по­мощь.

Впо­след­ствии врач вы­яс­нил, что отец Фе­о­дор име­ет неза­кон­чен­ное ме­ди­цин­ское об­ра­зо­ва­ние, и взял его к се­бе по­мощ­ни­ком. Иеро­ди­а­ко­ну Фе­о­до­ру при­шлось ас­си­сти­ро­вать бо­лее чем при ста опе­ра­ци­ях ап­пен­ди­ци­та, уда­лять зу­бы и да­же при­ни­мать ро­ды, так как в ла­ге­ре, кро­ме вра­ча и иеро­ди­а­ко­на Фе­о­до­ра, ме­ди­цин­ско­го пер­со­на­ла не бы­ло. Же­лая как мож­но боль­ше при­не­сти поль­зы страж­ду­щим, он явил­ся для них вра­чом не толь­ко те­лес­ным, но и ду­хов­ным, укреп­ляя сло­вом боль­ных и уми­ра­ю­щих.

По­пав в ис­пра­ви­тель­но-тру­до­вой ла­герь, отец Фе­о­дор имел на­ме­ре­ние не со­об­щать о ме­сте сво­е­го на­хож­де­ния и ни­ко­му не пи­сать. Ему хо­те­лось на вре­мя за­клю­че­ния, ко­то­рое яви­лось для него по­дви­гом су­гу­бым, по­жить, по­ла­га­ясь толь­ко на Бо­га, не на­де­ясь ни на ма­те­ри­аль­ную по­мощь близ­ких лю­дей, ни на со­гре­ва­ю­щее ду­шу сло­во их под­держ­ки. В том во­ен­ном по­хо­де, в той войне про­тив ду­хов зло­бы под­не­бес­ной, ему бы­ли не нуж­ны ни из­лиш­ки одеж­ды, ни пи­щи, а толь­ко чи­стое серд­це и ду­ша, не пре­кло­ня­ю­ща­я­ся на грех, о спа­се­нии ко­то­рой во­ин­ство­ва­ли ан­ге­лы небес­ные. Но ко­гда ле­том 1934 го­да од­но из пи­сем чле­нов об­щи­ны до­стиг­ло до ла­ге­ря, где он на­хо­дил­ся, он пе­ре­ме­нил свое ре­ше­ние и от­ве­тил на него. В от­ве­тах он вез­де, ко­гда пи­сал сло­во «се­мья», имел в ви­ду об­щи­ну, с ко­то­рой был тес­но свя­зан по хра­му Гру­зин­ской ико­ны Бо­жи­ей Ма­те­ри. В это вре­мя его Оль­га ушла из об­щи­ны, по­чув­ство­вав по­треб­ность в ру­ко­вод­стве опыт­но­го ду­хов­ни­ка-мо­на­ха, и ста­ла окорм­лять­ся у свя­щен­но­и­но­ков Вы­со­пет­ров­ско­го мо­на­сты­ря; неко­то­рые из них, как на­при­мер схи­ар­хи­манд­рит Иг­на­тий (Ле­бе­дев), в то вре­мя еще не бы­ли аре­сто­ва­ны.

Иеро­ди­а­кон Фе­о­дор вер­нул­ся из ла­ге­ря, про­быв там пол­ных три го­да. Пер­вое вре­мя он жил в Его­рьев­ске, а за­тем пе­ре­ехал в Тверь.

При осво­бож­де­нии от­ца Фе­о­до­ра из за­клю­че­ния врач снаб­дил его до­ку­мен­та­ми и ха­рак­те­ри­сти­кой, в ко­то­рой от­ме­чал его ис­клю­чи­тель­ную доб­ро­со­вест­ность и ред­кие спо­соб­но­сти к ме­ди­цине, и при­ло­жил хо­да­тай­ство о предо­став­ле­нии ему воз­мож­но­сти за­кон­чить ме­ди­цин­ское об­ра­зо­ва­ние. Нуж­но бы­ло ре­шить во­прос: вос­поль­зо­вать­ся ли эти­ми до­ку­мен­та­ми и стать вра­чом те­лес­ным или ид­ти даль­ше по тес­но­му и скорб­но­му пу­ти свя­щен­но­и­но­ка, ко­то­рый в то вре­мя неиз­беж­но вел на гол­го­фу. Его ду­хов­ный отец и вос­при­ем­ник при по­стри­ге ар­хи­манд­рит Ни­ки­та, ко­то­рый в то вре­мя вер­нул­ся из ссыл­ки, предо­ста­вил ему са­мо­му сво­бод­но ре­шить этот во­прос. Отец Фе­о­дор об­ра­тил­ся за со­ве­том к сест­ре: «А как ты ду­ма­ешь, что ты по­со­ве­ту­ешь де­лать?» Оль­га ста­ла мо­лить­ся пе­ред Ка­зан­ской ико­ной Бо­жи­ей Ма­те­ри, ко­то­рой бла­го­сло­ви­ла их мать, и вдруг слов­но го­лос яс­но услы­ша­ла: «Взем­ший­ся за ора­ло да не зрит вспять». Она по­вто­ри­ла эти сло­ва вслух. Отец Фе­о­дор вни­ма­тель­но вы­слу­шал их и, крот­ко улыб­нув­шись, ска­зал: «Спа­си­бо те­бе, од­на толь­ко ты ме­ня под­дер­жа­ла, мне так это бы­ло нуж­но».

По­сле это­го он уже не со­мне­вал­ся в вы­бо­ре пу­ти и по­шел в пат­ри­ар­хию, за­явив, что хо­чет слу­жить и при­нять свя­щен­ство. Свя­щен­но­на­ча­лие на­пра­ви­ло его иеро­ди­а­ко­ном в боль­шое се­ло Амель­фи­но Во­ло­ко­лам­ско­го рай­о­на Мос­ков­ской об­ла­сти в по­мощь ста­ро­му про­то­и­е­рею. Тот был вна­ча­ле недо­во­лен его по­яв­ле­ни­ем и го­во­рил, что ему диа­ко­на не нуж­но, так как в хра­ме ма­ло до­хо­да. Впо­след­ствии он по­лю­бил от­ца Фе­о­до­ра, как род­но­го сы­на. Сво­ей кро­то­стью, скром­но­стью и пол­ной нес­тя­жа­тель­но­стью отец Фе­о­дор су­мел по­бе­дить недоб­ро­же­ла­тель­ное от­но­ше­ние к се­бе. Свя­щен­ник жил вдво­ем с су­пру­гой, де­тей у них не бы­ло, он стра­дал стра­стью ви­но­пи­тия, и де­ло до­хо­ди­ло до за­по­ев. Ко­гда он при­хо­дил в храм в непо­доб­ном со­сто­я­нии, отец Фе­о­дор крот­ко уго­ва­ри­вал его при­лечь на лав­ке в ал­та­ре. За­тем вы­хо­дил к на­ро­ду и го­во­рил: «Бра­тья и сест­ры, по­мо­ли­тесь, наш ба­тюш­ка очень за­бо­лел, слу­жить не смо­жет, рас­хо­ди­тесь с ми­ром по до­мам до сле­ду­ю­ще­го вос­кре­се­нья». И так бы­ва­ло не раз. За­тем свя­щен­ник был со­слан, а храм за­крыт. Отец Фе­о­дор по­чти до са­мо­го сво­е­го аре­ста ма­те­ри­аль­но под­дер­жи­вал су­пру­гу свя­щен­ни­ка.

12 мая 1937 го­да ото­шел ко Гос­по­ду ду­хов­ник и на­став­ник от­ца Фе­о­до­ра ар­хи­манд­рит Ни­ки­та, слу­жив­ший в хра­ме се­ла Ива­нов­ско­го непо­да­ле­ку от Во­ло­ко­лам­ска. Смерть ду­хов­ни­ка ста­ла боль­шой по­те­рей для от­ца Фе­о­до­ра, и он го­во­рил: «Я го­тов еще раз пе­ре­жить за­клю­че­ние, лишь бы был жив ба­тюш­ка».

При­хо­жане хра­ма в се­ле Ива­нов­ском пред­ло­жи­ли от­цу Фе­о­до­ру за­нять ме­сто по­чив­ше­го свя­щен­ни­ка, на что он дал свое со­гла­сие. По­сле это­го отец Фе­о­дор и пред­се­да­тель цер­ков­но­го со­ве­та от­пра­ви­лись в Моск­ву к ар­хи­епи­ско­пу Сер­гию (Вос­кре­сен­ско­му) с хо­да­тай­ством о ру­ко­по­ло­же­нии иеро­ди­а­ко­на Фе­о­до­ра в сан свя­щен­ни­ка ко хра­му му­че­ни­ка Иоан­на Во­и­на в се­ле Ива­нов­ском.

Ар­хи­епи­скоп Сер­гий хо­да­тай­ство удо­вле­тво­рил, ру­ко­по­ло­жив иеро­ди­а­ко­на Фе­о­до­ра в сан иеро­мо­на­ха. Ру­ко­по­ло­же­ние со­сто­я­лось в хра­ме апо­сто­лов Пет­ра и Пав­ла на Пре­об­ра­жен­ской пло­ща­ди в Москве. Первую свою служ­бу иеро­мо­нах Фе­о­дор со­вер­шил на со­ро­ко­вой день по­сле кон­чи­ны ар­хи­манд­ри­та Ни­ки­ты.

С ве­ли­кой рев­но­стью и са­мо­от­вер­жен­но­стью ис­пол­нял отец Фе­о­дор свои пас­тыр­ские обя­зан­но­сти. Ко­гда нуж­но бы­ло при­ча­стить боль­но­го, он от­прав­лял­ся из до­ма в лю­бую по­го­ду — в дождь, в силь­ный мо­роз и в рас­пу­ти­цу, идя по топ­кой от гря­зи до­ро­ге. Де­нег за тре­бы он не брал, а ко­гда ви­дел ни­ще­ту, то сам по ме­ре воз­мож­но­сти ста­рал­ся по­мочь. Сво­им усер­ди­ем и ми­ло­сер­ди­ем он стя­жал лю­бовь всех сво­их при­хо­жан.

В это вре­мя вла­сти за­кры­ва­ли хра­мы, тре­буя упла­ты непо­силь­ных на­ло­гов. Ес­ли свя­щен­ник не мог за­пла­тить, то вла­сти ли­ша­ли его ре­ги­стра­ции, а зна­чит и воз­мож­но­сти слу­жить, а храм за­кры­ва­ли. Так про­изо­шло и с иеро­мо­на­хом Фе­о­до­ром. Он не смог упла­тить на­лог, и храм в се­ле Ива­нов­ском был за­крыт. То­гда ста­ро­ста Тро­иц­ко­го хра­ма в се­ле Яз­ви­ще, Ма­рия Ва­си­льев­на, про­да­ла ко­ро­ву и ло­шадь и упла­ти­ла на­лог за свя­щен­ни­ка. Он сно­ва стал слу­жить, но уже в се­ле Яз­ви­ще, где неза­дол­го до это­го был аре­сто­ван на­сто­я­тель хра­ма — про­то­и­е­рей Вла­ди­мир Мед­ве­дюк.

Иеро­мо­нах Фе­о­дор про­слу­жил здесь око­ло го­да, так же рев­ност­но ис­пол­няя свои пас­тыр­ские обя­зан­но­сти. В де­каб­ре 1940 го­да вла­сти по­тре­бо­ва­ли от него со­брать и упла­тить за­ве­до­мо за­вы­шен­ную сум­му на­ло­га. Средств у свя­щен­ни­ка не бы­ло, и де­ло пе­ре­да­ли в суд, ку­да он был вско­ре вы­зван и где его встре­ти­ли пред­ста­ви­те­ли вла­стей.

— Вот что, — ска­зал один из них, — бу­дем го­во­рить пря­мо. Мы те­бе зла не же­ла­ем, ты еще мо­ло­дой, мо­жет быть, опом­нишь­ся. Да­дим те­бе та­кой хо­ро­ший при­ход, что все­гда бу­дешь сыт. На­лог с те­бя бу­дет снят во­все. За это с те­бя по­тре­бу­ет­ся очень немно­го: под­пи­ши вот эту бу­маж­ку, что ко­гда бу­дешь слу­жить на этом при­хо­де, то бу­дешь дер­жать нас в кур­се дел и за­пи­сы­вать на­блю­де­ния о сво­их при­хо­жа­нах. Вни­ма­тель­но смот­ри, что там де­ла­ет­ся, и пе­ре­да­вай нам.

Вы­слу­шав пред­ло­же­ние, отец Фе­о­дор встал во весь свой вы­со­кий рост и рез­ко от­ве­тил:

— Я не вос­пи­тан до­нос­чи­ком!

В от­вет на это один из них вы­рвал из его рук пас­порт, разо­рвал и с нена­ви­стью за­кри­чал:

— Ах, ты от­ка­зы­ва­ешь­ся! Ну, так ни­где боль­ше и ни­ко­гда не бу­дешь слу­жить! Вон из Мос­ков­ской об­ла­сти!

Все эти угро­зы со­про­вож­да­лись непри­стой­ной бра­нью. За­тем от­цу Фе­о­до­ру был вы­дан пас­порт с по­мет­кой, за­пре­ща­ю­щей ему про­жи­ва­ние в Мос­ков­ской об­ла­сти как че­ло­ве­ку, от­бы­вав­ше­му срок в ис­пра­ви­тель­но-тру­до­вых ла­ге­рях.

Иеро­мо­нах Фе­о­дор уехал в се­ло За­ви­до­во Твер­ской об­ла­сти, где снял ма­лень­кую ком­на­ту. Но боль­шей ча­стью он бы­вал в Москве у сво­их ду­хов­ных де­тей или за го­ро­дом у сест­ры Оль­ги в по­сел­ке Вост­ря­ко­во, где ей при­над­ле­жа­ла по­ло­ви­на до­ма, со­сто­яв­шая из трех ком­нат.

22 июня 1941 го­да на­ча­лась Ве­ли­кая Оте­че­ствен­ная вой­на. Въезд и вы­езд из Моск­вы сра­зу стал за­труд­нен, вез­де про­ве­ря­лись до­ку­мен­ты, уча­сти­лись аре­сты. С боль­шим тру­дом отец Фе­о­дор до­брал­ся до до­ма сест­ры в Вост­ря­ко­ве и ска­зал ей:

— Я узнал, что игу­ме­на Мит­ро­фа­на аре­сто­ва­ли, зна­чит, и ме­ня долж­ны ско­ро взять. Ты зна­ешь, как я те­бя люб­лю, как ты мне близ­ка по ду­ху и до­ро­га! Я по­ни­маю, ка­кой опас­но­сти я те­бя под­вер­гаю, но все-та­ки, несмот­ря на это, про­шу те­бя, поз­воль мне по­жить у те­бя неко­то­рое вре­мя, чтобы под­го­то­вить­ся к смер­ти. Я знаю, что ме­ня ско­ро возь­мут, и знаю, что вто­рой раз я уже не смо­гу пе­ре­жить то, что пе­ре­жил. Мож­но я по­жи­ву здесь так, чтобы об этом ни­кто не знал, да­же со­се­ди?

— За­чем ты ме­ня спра­ши­ва­ешь об этом, ко­гда зна­ешь, что мой дом все­гда яв­ля­ет­ся тво­им до­мом? — от­ве­ти­ла сест­ра.

Отец Фе­о­дор по­се­лил­ся в ма­лень­кой ком­на­те, став­шей его ке­льей. Уез­жая в Моск­ву на несколь­ко дней, сест­ра снаб­жа­ла его про­дук­та­ми, это бы­ли хлеб и во­да, так как от все­го дру­го­го он от­ка­зал­ся, и ве­ша­ла на на­руж­ную дверь за­мок, что долж­но бы­ло по­ка­зы­вать, что в до­ме ни­ко­го нет. В ти­шине и уеди­не­нии отец Фе­о­дор су­ро­во по­стил­ся и мно­го мо­лил­ся, го­то­вясь к смер­ти.

Неза­дол­го пе­ред этим по­след­ним при­ез­дом от­ца Фе­о­до­ра к сест­ре его по­се­ти­ла в Вост­ря­ко­ве од­на из его ду­хов­ных до­че­рей, по­стри­жен­ная им в мо­на­хи­ни, у ко­то­рой он ча­сто на­хо­дил при­ют, ко­гда бы­вал в Москве. Вско­ре по­сле ви­зи­та к свя­щен­ни­ку ее аре­сто­ва­ли и при обыс­ке на­шли в сум­ке же­лез­но­до­рож­ный би­лет с ука­за­ни­ем стан­ции, где жи­ла сест­ра от­ца Фе­о­до­ра. За­тем бы­ли аре­сто­ва­ны еще три ду­хов­ные до­че­ри от­ца Фе­о­до­ра. В са­мый день на­ча­ла вой­ны, 22 июня, вла­сти вы­пи­са­ли ор­дер на арест иеро­мо­на­ха Фе­о­до­ра, пред­по­ла­гая предъ­явить ему об­ви­не­ние в том, что он «яв­ля­ет­ся од­ним из ру­ко­во­ди­те­лей ан­ти­со­вет­ской под­поль­ной ор­га­ни­за­ции цер­ков­ни­ков... уста­нав­ли­ва­ет ши­ро­кие свя­зи с ан­ти­со­вет­ски на­стро­ен­ны­ми цер­ков­ни­ка­ми в Москве и Мос­ков­ской об­ла­сти... со­здал в Москве пять до­маш­них церк­вей на квар­ти­рах ак­тив­ных участ­ниц ор­га­ни­за­ции: Да­вы­до­вой, Соль­ди­ной, Гро­ше­вой и Афа­на­со­вой...»

В те­че­ние двух недель вла­сти не мог­ли най­ти от­ца Фе­о­до­ра и аре­сто­ва­ли его толь­ко 8 июля 1941 го­да. Про­изо­шло это так. Око­ло две­на­дца­ти ча­сов но­чи раз­дал­ся стук в дверь. В эту ночь Оль­га Пав­лов­на бы­ла до­ма. Отец Фе­о­дор уже лег спать, но еще не уснул и слы­шал этот стук. Сест­ра по­до­шла к нему и ти­хо ска­за­ла: «Это, на­вер­ное, при­шла ми­ли­ция с про­вер­кой».

В до­ме был про­пи­сан под ви­дом му­жа Оль­ги Пав­лов­ны их дво­ю­род­ный брат, млад­ший сын про­фес­со­ра Неча­е­ва. Вый­дя на ве­ран­ду с до­мо­вой кни­гой в ру­ках, Оль­га Пав­лов­на уви­де­ла че­ты­рех че­ло­век, из них двое бы­ли оде­ты в сол­дат­скую фор­му. Она про­тя­ну­ла им до­мо­вую кни­гу и ска­за­ла:

— Вот, ви­ди­те, здесь все в по­ряд­ке, вот за­пи­са­на я, а вот мой муж. Он толь­ко недав­но при­е­хал из Моск­вы с ра­бо­ты, очень устал и сра­зу лег спать, по­жа­луй­ста, не бес­по­кой­те его.

— Нет, мы долж­ны вой­ти, за­жги­те свет, — ска­за­ли они. Вой­дя в ком­на­ту, она на­ча­ла за­жи­гать ке­ро­си­но­вую лам­пу, ру­ки у нее неволь­но за­дро­жа­ли, на что они сра­зу об­ра­ти­ли вни­ма­ние.

— Бе­ри лам­пу и ве­ди нас на чер­дак, — при­ка­за­ли они. Оль­га Пав­лов­на взя­ла лам­пу и по­шла впе­ред. Двое со­труд­ни­ков НКВД по­шли за нею, а двое оста­лись вни­зу.

— Не на­до, здесь он! — за­кри­чал один из остав­ших­ся.

Все вер­ну­лись в ком­на­ту, и Оль­га Пав­лов­на уви­де­ла, что в ке­лье от­ца Фе­о­до­ра око­ло его кро­ва­ти сто­ят двое во­ен­ных и рас­тал­ки­ва­ют его. Ко­гда он встал во весь рост, они неволь­но от­сту­пи­ли. Он сто­ял пе­ред ни­ми свет­лый, в бе­лом под­ряс­ни­ке, с очень блед­ным, но спо­кой­ным ли­цом, крайне ис­ху­дав­ший за вре­мя сво­е­го за­твор­ни­че­ства и пост­ни­че­ства.

По­вер­нув­шись к Оль­ге Пав­ловне, один из со­труд­ни­ков НКВД вы­хва­тил ре­воль­вер и, на­пра­вив на нее, за­кри­чал:

— А ты еще укры­ва­тель­ством за­ни­ма­ешь­ся! Зна­ешь, как по во­ен­но­му вре­ме­ни от­ве­тишь за это?!

Но Оль­га Пав­лов­на не ис­пу­га­лась и за­кри­ча­ла на них:

— Как?! вы от­ни­ма­е­те у ме­ня мо­е­го род­но­го бра­та, да еще сме­е­те на ме­ня кри­чать?! Что же, я не имею пра­ва при­ни­мать его у се­бя, ес­ли я ему обя­за­на всем... да­же сво­им об­ра­зо­ва­ни­ем?!

По­сле этих слов со­труд­ник НКВД опу­стил ре­воль­вер, а дру­гой, об­ра­тив­шись к от­цу Фе­о­до­ру, вы­крик­нул:

— Ах ты!., сколь­ко я ма­шин за­го­н