Преподобный Даниил Переяславский Архимандрит

Краткое житие преподобного Даниила Переяславского

Пре­по­доб­ный Да­ни­ил Пе­ре­я­с­лав­ский, в ми­ру Ди­мит­рий, ро­дил­ся око­ло 1460 го­да в го­ро­де Пе­ре­яслав­ле-За­лес­ском от бла­го­че­сти­вых Кон­стан­ти­на и Фе­о­до­сии (в ино­че­стве Фек­лы).

С дет­ства Да­ни­ил имел лю­бовь к бла­го­че­сти­вой жиз­ни и хри­сти­ан­ским по­дви­гам. По­стриг при­нял в мо­на­сты­ре пре­по­доб­но­го Па­ф­ну­тия Бо­ров­ско­го; в ду­хов­ной жиз­ни воз­рос под ру­ко­вод­ством свя­то­го Лев­кия Во­ло­ко­лам­ско­го (па­мять 17 ав­гу­ста). За­тем на ро­дине он по­свя­тил се­бя по­дви­гу люб­ви к ближ­ним: по­гре­бал бес­при­зор­ных, ни­щих, без­род­ных. Пре­по­доб­ный ос­но­вал на ме­сте клад­би­ща мо­на­стырь.

Скон­чал­ся он 7 ап­ре­ля (20 ап­ре­ля н. с.) 1540 го­да (па­мя­ти его так­же 30 де­каб­ря и 28 июля).

Полное житие преподобного Даниила Переяславского

Ро­ди­те­ли пре­по­доб­но­го Да­ни­и­ла, в ми­ру Ди­мит­рия, бы­ли жи­те­ля­ми Мцен­ска, ны­неш­не­го уезд­но­го го­ро­да Ор­лов­ской гу­бер­нии: зва­ли их Кон­стан­тин и Фек­ла. Но рож­де­ние бу­ду­ще­го по­движ­ни­ка про­изо­шло в го­ро­де Пе­ре­­яс­лав­ле-За­лес­ском, те­пе­реш­ней Вла­ди­мир­ской гу­бер­нии, в прав­ле­ние ве­ли­ко­го кня­зя Ва­си­лия Тем­но­го око­ло 1460 го­да. Кон­стан­тин и Фек­ла при­е­ха­ли в Пе­ре­я­с­лавль вме­сте с бо­яри­ном Гри­го­ри­ем Про­та­сье­вым, ко­то­рый был вы­зван ве­ли­ким кня­зем на служ­бу из Мцен­ска в Моск­ву. Кро­ме Ди­мит­рия, в се­мей­стве у них бы­ли сы­но­вья Ге­ра­сим и Флор и дочь Ксе­ния.

Ди­мит­рий от при­ро­ды был ти­хим, крот­ким и са­мо­углуб­лен­ным ре­бен­ком, а по­то­му ма­ло иг­рал со сверст­ни­ка­ми и дер­жал­ся в сто­роне от них. Ко­гда его от­да­ли учить­ся гра­мо­те, он по­ка­зал ред­кое при­ле­жа­ние. Его боль­ше все­го за­ни­ма­ли чте­ние ду­хов­ных книг и хож­де­ние в храм Бо­жий. Усерд­но по­се­щая цер­ковь, Ди­мит­рий всей ду­шой от­да­вал­ся кра­со­те бо­го­слу­жеб­ных пес­но­пе­ний; с от­ро­че­ских лет неот­ра­зи­мо влек его к се­бе об­раз хри­сти­ан­ско­го со­вер­шен­ства. Он вы­чи­тал в ду­хов­но-нрав­ствен­ных кни­гах, что лю­ди со­вер­шен­ной жиз­ни – от­шель­ни­ки – ма­ло за­бо­тят­ся о сво­ем те­ле и по­то­му не мо­ют­ся в бане. Чут­ко­му ре­бен­ку это­го бы­ло до­воль­но, чтобы оста­вить ис­кон­ный рус­ский обы­чай, и ни­кто не мог уго­во­рить его за­нять­ся омо­ве­ни­ем сво­е­го те­ла в бане. Один вель­мо­жа в при­сут­ствии Ди­мит­рия чи­тал жи­тие Си­мео­на Столп­ни­ка, где го­во­рит­ся, что свя­той от­ре­зал от ко­ло­дез­но­го вед­ра во­ло­ся­ную ве­рев­ку и окру­тил­ся ею, а по­верх на­дел вла­ся­ную ри­зу, чтобы то­мить свою греш­ную плоть. Жи­тий­ный рас­сказ глу­бо­ко по­тряс ду­шу от­зыв­чи­во­го от­ро­ка, и бу­ду­щий по­движ­ник ре­шил по ме­ре сил сво­их под­ра­жать стра­да­ни­ям и тер­пе­нию свя­то­го Си­мео­на. Уви­дав воз­ле бе­ре­га ре­ки Тру­бе­жа на при­вя­зи боль­шую лод­ку с то­ва­ром твер­ских куп­цов, Ди­мит­рий от­ре­зал от нее во­ло­ся­ную ве­рев­ку и неза­мет­но для дру­гих об­вил се­бя ею. Ве­рев­ка ма­ло-по­ма­лу на­ча­ла въедать­ся в те­ло его и про­из­во­дить боль; Ди­мит­рий стал хи­реть, ма­ло ел и пил, пло­хо спал, ли­цо его ста­ло уны­лым и блед­ным, с тру­дом он до­хо­дил до учи­те­ля и через си­лу за­ни­мал­ся гра­мо­той. Но по ме­ре то­го, как осла­бе­ва­ло те­ло по­движ­ни­ка, окры­лял­ся его дух – он все силь­нее при­леп­лял­ся сво­ей мыс­лью к Бо­гу и еще пла­мен­нее пре­да­вал­ся тай­ной мо­лит­ве. Од­на­жды его сест­ра, де­ви­ца Ксе­ния, про­хо­дя ми­мо спя­ще­го Ди­мит­рия, по­чув­ство­ва­ла зло­во­ние и слег­ка при­кос­ну­лась к бра­ту. По­слы­шал­ся бо­лез­нен­ный стон... Ксе­ния с глу­бо­кой скор­бью по­смот­ре­ла на Ди­мит­рия, уви­да­ла его стра­да­ния и быст­ро по­бе­жа­ла к ма­те­ри, чтобы со­об­щить ей о неду­ге бра­та. Мать немед­лен­но по­до­спе­ла к сы­ну, от­кры­ла его одеж­ду и уви­да­ла, что ве­рев­ка впи­лась в те­ло; те­ло на­ча­ло гнить и из­да­вать смрад, а в ра­нах за­мет­но ко­по­ши­лись чер­ви. При ви­де стра­да­ний сы­на Фек­ла горь­ко за­ры­да­ла и немед­ля при­зва­ла му­жа, чтобы и он был сви­де­те­лем про­ис­ше­ствия. Изум­лен­ные ро­ди­те­ли ста­ли спра­ши­вать Ди­мит­рия: за­чем он под­вер­га­ет се­бя столь тяж­ким стра­да­ни­ям? От­рок, же­лая скрыть свой по­двиг, от­ве­тил: «От нера­зу­мия сво­е­го я сде­лал это, про­сти­те ме­ня!»

Отец и мать со сле­за­ми на гла­зах и уко­ра­ми на устах ста­ли от­ди­рать ве­рев­ку от те­ла сы­на, но Ди­мит­рий сми­рен­но мо­лил их не де­лать это­го и го­во­рил: «Оставь­те ме­ня, до­ро­гие ро­ди­те­ли, дай­те мне по­стра­дать за гре­хи мои». «Но ка­кие же у те­бя, столь юно­го, гре­хи?» – спро­си­ли отец с ма­те­рью и про­дол­жа­ли свое де­ло. В несколь­ко дней, со вся­ки­ми скор­бя­ми и бо­лез­ня­ми, при обиль­ном из­ли­я­нии кро­ви, ве­рев­ка бы­ла от­де­ле­на от те­ла, и Ди­мит­рий на­чал по­не­мно­гу оправ­лять­ся от ран.

Ко­гда маль­чик вы­учил­ся гра­мо­те, его от­да­ли – для по­пол­не­ния об­ра­зо­ва­ния и усво­е­ния доб­рых обы­ча­ев – к род­ствен­ни­ку Кон­стан­ти­на и Фек­лы Ионе, игу­ме­ну Ни­кит­ско­го мо­на­сты­ря близ Пе­ре­я­с­лав­ля. Этот Иона, так же, как и ро­ди­те­ли Ди­мит­рия, пе­ре­се­лил­ся из Мцен­ска вме­сте с вы­ше­на­зван­ным бо­яри­ном Гри­го­ри­ем Про­та­сье­вым. Он был из­ве­стен за че­ло­ве­ка очень доб­ро­де­тель­но­го и бо­го­бо­яз­нен­но­го, так что сам ве­ли­кий князь Иоанн III по­ча­сту при­зы­вал игу­ме­на к се­бе и бе­се­до­вал с ним о поль­зе ду­шев­ной. При­мер Ио­ны, по­нят­но, дей­ство­вал очень силь­но на впе­чат­ли­тель­ную ду­шу Ди­мит­рия и все боль­ше и боль­ше по­буж­дал его всту­пить на путь мо­на­ше­ской жиз­ни. Он с жад­но­стью при­слу­ши­вал­ся к рас­ска­зам о то­гдаш­них по­движ­ни­ках бла­го­че­стия и силь­нее все­го по­ра­жал­ся рав­но­ан­гель­ским жи­ти­ем и ве­ли­ки­ми тру­да­ми пре­по­доб­но­го Па­ф­ну­тия, игу­ме­на Бо­ров­ско­го мо­на­сты­ря. Сла­ва Па­ф­ну­тия неот­ра­зи­мо влек­ла к се­бе от­ро­ка: он все­гда ду­мал о том, как бы со­всем уда­лить­ся из ми­ра, по­сту­пить под на­ча­ло к Бо­ров­ско­му игу­ме­ну, ид­ти по его сто­пам и от него при­нять по­стри­же­ние в ино­че­ский об­раз. Но стрем­ле­ни­ям Ди­мит­рия не суж­де­но бы­ло ис­пол­нить­ся при жиз­ни Па­ф­ну­тия.

По смер­ти Бо­ров­ско­го игу­ме­на 1 мая 1477 г. в свои ду­мы Ди­мит­рий по­свя­тил и бра­та Ге­ра­си­ма: они оста­ви­ли дом, род­ных и тай­но уда­ли­лись из Пе­ре­я­с­лав­ля-За­лес­ско­го в Бо­ровск, в оби­тель слав­но­го по­движ­ни­ка. Здесь оба бра­та бы­ли по­стри­же­ны в мо­на­ше­ство: Ди­мит­рий по­лу­чил имя Да­ни­и­ла и был от­дан под на­ча­ло стар­цу Лев­кию, из­вест­но­му сво­ей бо­го­угод­ной жиз­нью. Под ру­ко­вод­ством Лев­кия Да­ни­ил про­был де­сять лет и на­учил­ся стро­го­стям мо­на­ше­ской жиз­ни: со­блю­де­нию ино­че­ских пра­вил, сми­рен­но­муд­рию и пол­но­му по­слу­ша­нию, так что не на­чи­нал без со­из­во­ле­ния стар­ца ни­ка­ко­го де­ла. Но ста­рец по­же­лал уеди­нен­ной и без­молв­ной жиз­ни: вы­шел из Па­ф­ну­тье­ва мо­на­сты­ря и ос­но­вал пу­стынь, по­лу­чив­шую имя Лев­ки­е­вой. По уда­ле­нии сво­е­го стар­ца Да­ни­ил про­был в Па­ф­ну­тье­вом мо­на­сты­ре два го­да: он от­да­вал­ся ино­че­ским по­дви­гам со всем пы­лом мо­ло­дой ду­ши: про­во­дил вре­мя в по­сте и мо­лит­ве, рань­ше всех яв­лял­ся к цер­ков­но­му пе­нию, по­ко­рял­ся во­ле на­сто­я­те­ля, уго­ждал всей бра­тии, хра­нил ду­шев­ную и те­лес­ную чи­сто­ту. Все в мо­на­сты­ре лю­би­ли Да­ни­и­ла и удив­ля­лись, как он, мо­ло­же дру­гих воз­рас­том, мог столь быст­ро под­нять­ся доб­ро­де­те­ля­ми и чи­сто­тою жиз­ни над сво­и­ми спо­движ­ни­ка­ми. Пре­кло­не­ние пе­ред по­дви­га­ми Да­ни­и­ла бы­ло так ве­ли­ко, что его же­ла­ли да­же ви­деть пре­ем­ни­ком пре­по­доб­но­го Па­ф­ну­тия на игу­мен­стве в Бо­ров­ской оби­те­ли.

Мо­жет быть, спа­са­ясь от со­блаз­нов вла­сти­тель­ства или под­ра­жая при­ме­ру сво­е­го на­чаль­ни­ка Лев­кия и дру­гих слав­ных ино­ков, Да­ни­ил остав­ля­ет Па­ф­ну­тье­ву оби­тель и об­хо­дит мно­гие мо­на­сты­ри, чтобы изу­чить их доб­рые обы­чаи и на­сла­дить­ся бе­се­да­ми из­вест­ных стар­цев-по­движ­ни­ков. На­ко­нец, он пре­бы­ва­ет в род­ной Пе­ре­я­с­лавль, ко­гда его отец уже умер, а мать по­стриг­лась в мо­на­ше­ство с име­нем Фе­о­до­сии. Он по­се­ля­ет­ся в Ни­кит­ском Пе­ре­я­с­лав­ском мо­на­сты­ре, несет по­но­мар­ское по­слу­ша­ние, за­тем пе­ре­хо­дит в Го­риц­кий мо­на­стырь Пре­чи­стой Бо­го­ро­ди­цы, где был игу­ме­ном его род­ствен­ник Ан­то­ний, и при­леж­но несет по­слу­ша­ние просфор­ни­ка. Сю­да при­шли к нему бра­тья Ге­ра­сим и Флор; пер­вый умер в Го­риц­ком мо­на­сты­ре в сане диа­ко­на в 1507 г., а вто­рой пе­ре­шел в оби­тель, ко­то­рую позд­нее ос­но­вал Да­ни­ил, и здесь окон­чил дни свои. Игу­мен Ан­то­ний убе­дил Да­ни­и­ла при­нять сан иеро­мо­на­ха. По­став­лен­ный во свя­щен­но­и­но­ка, по­движ­ник все­го се­бя по­свя­тил но­во­му слу­же­нию: неред­ко он про­во­дил без сна це­лые но­чи, а в те­че­ние од­но­го го­да еже­днев­но со­вер­шал Бо­же­ствен­ные ли­тур­гии. Стро­гой бо­го­угод­ной жиз­нью и неусып­ны­ми тру­да­ми Да­ни­ил об­ра­тил на се­бя об­щее вни­ма­ние: не толь­ко мо­на­хи, но и мир­ские лю­ди, от бо­яр до про­сто­лю­ди­нов, при­хо­ди­ли к нему и ис­по­ве­до­ва­ли свои гре­хи. Как ис­кус­ный врач, пре­по­доб­ный про­ли­ва­ет на ду­шев­ные яз­вы це­ли­тель­ный баль­зам по­ка­я­ния, по­вя­зу­ет их Бо­же­ствен­ны­ми за­по­ве­дя­ми и на­прав­ля­ет греш­ни­ков на путь здо­ро­вой, бо­го­угод­ной жиз­ни.

Ко­гда слу­чай­но стран­ни­ки за­хо­ди­ли в мо­на­стырь, Да­ни­ил неиз­мен­но по за­по­ве­ди Гос­под­ней при­ни­мал и по­ко­ил их; ино­гда же вы­спра­ши­вал: нет ли ко­го, бро­шен­но­го на пу­ти, за­мерз­ше­го или уби­то­го гра­би­те­ля­ми? Узнав­ши, что та­кие бес­при­зор­ные лю­ди есть, пре­по­доб­ный тай­но но­чью вы­хо­дил из оби­те­ли, под­би­рал их и на сво­их пле­чах при­но­сил в ску­дель­ни­цу, ко­то­рая бы­ла неда­ле­ко от оби­те­ли и на­зы­ва­лась Бо­жий дом. Здесь на бо­же­домье он от­пе­вал без­вест­ных го­стей и по­ми­нал их в мо­лит­вах при слу­же­нии ли­тур­гий. Но не на всех оди­на­ко­во дей­ство­вал при­мер по­движ­ни­ка: некто Гри­го­рий Изъ­еди­нов, соб­ствен­ник то­го ме­ста, где бы­ло бо­же­домье, при­ста­вил к нему сво­е­го слу­гу, чтобы со вся­ко­го по­гре­ба­е­мо­го в ску­дель­ни­це брать пла­ту, и без нее нель­зя бы­ло по­хо­ро­нить ни­ко­го.

Как-то при­шел в Го­риц­кий мо­на­стырь стран­ник: ни­кто не знал, от­ку­да он явил­ся и как его зо­вут; при­шлец ни­че­го не го­во­рил, кро­ме од­но­го сло­ва: «дя­дюш­ка». Пре­по­доб­ный Да­ни­ил очень при­вя­зал­ся к неиз­вест­но­му и ча­сто да­вал ему при­ют в сво­ей кел­лии, ко­гда пут­ник бы­вал в мо­на­сты­ре. Од­на­жды в пер­во­зи­мье по­движ­ник шел в цер­ковь к за­ут­ре­ни и, так как ночь бы­ла тем­на, на пол­пу­ти спо­ткнул­ся обо что-то и упал. Ду­мая, что у него под но­га­ми де­ре­во, пре­по­доб­ный хо­тел ото­дви­нул его и, к ужа­су сво­е­му, за­ме­тил, что это мерт­вый стран­ник, тот са­мый, ко­то­рый про­из­но­сил од­но сло­во: «дя­дюш­ка»; те­ло бы­ло еще теп­ло, но ду­ша оста­ви­ла его. Да­ни­ил одел умер­ше­го, от­пел над­гроб­ные пес­ни, от­нес на бо­же­домье и по­ло­жил вме­сте с дру­ги­ми по­кой­ни­ка­ми. На­чав со­вер­шать по стран­ни­ку со­ро­ко­уст, по­движ­ник силь­но скор­бел о том, что не зна­ет его име­ни, и уко­рял се­бя, по­че­му не по­хо­ро­нил усоп­ше­го в мо­на­сты­ре, око­ло свя­той церк­ви. И ча­сто, да­же во вре­мя мо­лит­вы, вспо­ми­нал­ся Да­ни­и­лу без­вест­ный стран­ник: все хо­те­лось пе­ре­не­сти те­ло из ску­дель­ни­цы в мо­на­стырь, но сде­лать это­го бы­ло нель­зя, так как оно бы­ло за­ва­ле­но те­ла­ми дру­гих по­кой­ни­ков. По­сле мо­лит­вы по­движ­ник ча­сто вы­хо­дил из кел­лии на зад­нее крыль­цо, от­ку­да был ви­ден на го­ре ряд ску­дель­ниц с че­ло­ве­че­ски­ми те­ла­ми, воз­ник­ших от то­го, что в те­че­ние мно­гих лет здесь по­гре­ба­ли стран­ни­ков. И не один раз ви­дел пре­по­доб­ный, как от ску­дель­ниц ис­хо­дит свет, слов­но от мно­же­ства пы­ла­ю­щих све­чей. Да­ни­ил ди­вил­ся это­му яв­ле­нию и го­во­рил се­бе: «Сколь­ко сре­ди по­гре­бен­ных здесь угод­ни­ков Бо­жи­их? их недо­сто­ин весь мир и мы, греш­ные; их не толь­ко пре­зи­ра­ют, но и уни­жа­ют; по от­ше­ствии из ми­ра их не по­гре­ба­ют у свя­тых церк­вей, не со­вер­ша­ют по ним по­ми­нок, но Бог не остав­ля­ет их, а еще боль­ше про­слав­ля­ет. Что бы та­кое устро­ить для них?»

И Бог вну­шил пре­по­доб­но­му мысль устро­ить цер­ковь на том ме­сте, где вид­нел­ся свет, и по­ста­вить при ней свя­щен­ни­ка, чтобы он слу­жил Бо­же­ствен­ные ли­тур­гии и по­ми­нал ду­ши усоп­ших, ко­то­рые по­ко­ят­ся в ску­дель­ни­цах, и преж­де дру­гих неве­до­мо­го стран­ни­ка. Ча­сто раз­мыш­лял об этом пре­по­доб­ный, и не один год, но ни­ко­му не объ­яв­лял о сво­их на­ме­ре­ни­ях, го­во­ря: «Ес­ли это угод­но Бо­гу, Он со­тво­рит по во­ле Сво­ей».

Как-то при­шел к по­движ­ни­ку свя­щен­но­и­нок Ни­ки­фор, быв­ший игу­мен Ни­коль­ско­го мо­на­сты­ря на Бо­ло­те, в Пе­ре­я­с­лав­ле-За­лес­ском, и ска­зал, что он мно­го раз слы­шал звон на ме­сте, где бы­ли ску­дель­ни­цы. Ино­гда же Ни­ки­фо­ру ви­де­лось, что он пе­ре­не­сен на го­ру со ску­дель­ни­ца­ми, и вся она пол­на кот­лов и дру­гих со­су­дов, ка­кие бы­ва­ют в мо­на­стыр­ских об­ще­жи­ти­ях. «Я, – при­ба­вил Ни­ки­фор, – не об­ра­щал вни­ма­ния на это ви­де­ние, по­чи­тал его как бы за сон или меч­ту; но оно неот­ступ­но бы­ло в мо­ем уме, бес­пре­рыв­но нес­ся и звон со ску­дель­нич­ной го­ры, и вот я ре­шил по­ве­дать это тво­е­му пре­по­до­бию».

Да­ни­ил от­ве­тил го­стю: «Что ты ви­дел ду­хов­ны­ми оча­ми, Бог мо­жет при­ве­сти и в ис­пол­не­ние на ме­сте том, не со­мне­вай­ся в этом».

Од­на­жды шли на Моск­ву из за­волж­ских оби­те­лей по де­лам три мо­на­ха и оста­но­ви­лись у пре­по­доб­но­го Да­ни­и­ла как че­ло­ве­ка, бо­лее дру­гих на­бож­но­го и из­вест­но­го го­сте­при­им­ством. По­движ­ник при­нял пут­ни­ков как вест­ни­ков небес­ных, уго­стил их, чем Бог по­слал, и всту­пил с ни­ми в бе­се­ду. Стран­ни­ки ока­за­лись людь­ми опыт­ны­ми в де­лах ду­хов­ных, и Да­ни­ил по­ду­мал про се­бя: «Я ни­ко­му не со­об­щал о све­те, ко­то­рый ви­дел в ску­дель­ни­цах, и о на­ме­ре­нии устро­ить при них цер­ковь, но эти три му­жа, ви­ди­мо, по­сла­ны мне от Бо­га; столь рас­су­ди­тель­ным лю­дям сле­ду­ет от­крыть свою мысль и, как они раз­ре­шат мои недо­уме­ния, пусть так и бу­дет». И по­движ­ник по по­ряд­ку стал го­во­рить го­стям о без­вест­ном стран­ни­ке, о его смер­ти, о сво­ем рас­ка­я­нии, что не у церк­ви по­хо­ро­нил его, о све­те над ску­дель­ни­ца­ми и о же­ла­нии устро­ить при них храм для по­ми­но­ве­ния по­гре­бен­ных на бо­же­домье и преж­де всех неза­бвен­но­го стран­ни­ка. Со сле­за­ми на гла­зах Да­ни­ил за­кон­чил свою речь к стар­цам: «Гос­по­да мои! Ви­жу, что по Бо­же­ствен­но­му из­во­ле­нию вы при­шли сю­да про­све­тить мою ху­дость и раз­ре­шить мои недо­уме­ния. Со­ве­та доб­ро­го про­шу у вас: ду­ша моя го­рит же­ла­ни­ем вы­стро­ить цер­ковь при ску­дель­ни­цах, но не знаю, от Бо­га ли эта мысль. По­дай­те мне ру­ку по­мо­щи и по­мо­ли­тесь о мо­ем недо­сто­ин­стве, чтобы этот по­мысл оста­вил ме­ня, ес­ли он не уго­ден Бо­гу, или пе­ре­шел в де­ло, ес­ли Бо­гу уго­ден. Сам я не ве­рю же­ла­нию сво­е­му и бо­юсь, как бы оно не при­нес­ло со­блаз­на вме­сто поль­зы. По­со­ве­туй­те мне, как сле­ду­ет по­сту­пить: что вы ука­же­те, то я и вы­пол­ню с по­мо­щью Бо­жи­ей». Три стар­ца как бы од­ни­ми уста­ми от­ве­ти­ли Да­ни­и­лу: «Про столь ве­ли­кое де­ло Бо­жие мы не сме­ем го­во­рить от се­бя, а пе­ре­да­дим лишь, что слы­ша­ли от ду­хов­ных от­цов, ко­то­рые ис­кус­ны в бла­го­ум­ном об­суж­де­нии по­мыс­лов, вол­ну­ю­щих ду­ши ино­ков. Ес­ли ка­кой по­мысл и от Бо­га, не сле­ду­ет до­ве­рять­ся сво­е­му уму и ско­ро при­сту­пать к его ис­пол­не­нию, обе­ре­гая се­бя от ис­ку­ше­ний лу­ка­во­го. Хо­тя ты и не но­ви­чок в по­дви­гах, дав­но при­вер­жен к мо­на­ше­ским тру­дам и по­чтен са­ном свя­щен­ства, од­на­ко и те­бе сле­ду­ет про­сить по­мо­щи от Бо­га и Ему вве­рить де­ло свое. По­веле­ва­ют от­цы: ес­ли мысль вле­чет нас на ка­кое-ни­будь на­чи­на­ние, хо­тя бы оно ка­за­лось и очень по­лез­ным, не сле­ду­ет рань­ше трех лет при­во­дить его в ис­пол­не­ние: чтобы дей­ство­ва­ло не на­ше хо­те­ние и чтобы мы не вве­ря­лись сво­ей во­ле и по­ни­ма­нию. Так и ты, от­че Да­ни­и­ле, по­до­жди три го­да. Ес­ли по­мысл не от Бо­га, неза­мет­но пе­ре­ме­нит­ся твое на­стро­е­ние, и мысль, те­бя вол­ну­ю­щая, ма­ло-по­ма­лу ис­чезнет. А ес­ли хо­те­ние твое вну­ше­но Гос­по­дом и со­глас­но с Его во­лей, в те­че­ние трех лет твоя мысль бу­дет рас­ти и раз­го­рать­ся силь­ней ог­ня и ни­ко­гда не про­па­дет и не за­бу­дет­ся; днем и но­чью она станет вол­но­вать твой дух – и ты узна­ешь, что по­мысл от Гос­по­да, и Все­силь­ный про­из­ве­дет его в де­ло по во­ле Сво­ей. То­гда мож­но бу­дет ма­ло-по­ма­лу воз­дви­гать свя­тую цер­ковь, и на­чи­на­ние твое не по­сра­мит­ся».

По­движ­ник сло­жил муд­рые сло­ва стар­цев в серд­це сво­ем, по­ди­вил­ся, по­че­му они ука­за­ли обо­ждать имен­но три го­да, и рас­стал­ся с до­ро­ги­ми го­стя­ми, ко­то­рые от­пра­ви­лись в даль­ней­ший путь.

Три го­да ждал Да­ни­ил и ни­ко­му не ска­зы­вал ни о ви­де­нии над ску­дель­ни­ца­ми, ни о на­ме­ре­нии воз­двиг­нуть цер­ковь, ни о со­ве­те трех пу­стын­но­жи­те­лей. Преж­няя мысль не по­ки­да­ла его ду­ха, но го­ре­ла, как пла­мя, ко­то­рое раз­ду­ва­ет ве­тер и, как острое жа­ло, не да­ва­ла ему по­коя ни днем, ни но­чью. По­движ­ник все­гда смот­рел на ме­сто, где на­ду­мал по­стро­ить храм, слез­ной мо­лит­вой при­зы­вал к се­бе по­мощь Бо­жию и вспо­ми­нал стар­цев, ко­то­рые по­да­ли ему доб­рый со­вет. И Гос­подь внял мо­ле­нию вер­но­го ра­ба Сво­е­го.

У ве­ли­ко­го кня­зя Ва­си­лия Иоан­но­ви­ча бы­ли в при­бли­же­нии и поль­зо­ва­лись по­че­том бо­яре-бра­тья Иоанн и Ва­си­лий Ан­дре­еви­чи Че­ляд­ни­ны. Но ве­ли­чие зем­ное ча­сто раз­ле­та­ет­ся как дым, и Че­ляд­ни­ны по­па­ли в неми­лость. Яв­лять­ся ко дво­ру ве­ли­ко­го кня­зя им бы­ло невоз­мож­но, и они от­пра­ви­лись на жи­тье с ма­те­рью, же­на­ми и детьми в свою вот­чи­ну – се­ло Пер­вя­ти­но в ны­неш­нем Ро­стов­ском уез­де Яро­слав­ской гу­бер­нии, в 34 вер­стах от Пе­ре­я­с­лав­ля-За­лес­ско­го. Опаль­ные бо­яре вся­че­ски ста­ра­лись вер­нуть к се­бе бла­го­во­ле­ние ве­ли­ко­го кня­зя, но их уси­лия бы­ли на­прас­ны. То­гда Че­ляд­ни­ны вспом­ни­ли о пре­по­доб­ном Да­ни­и­ле и ре­ши­ли про­сить его мо­литв, чтобы уто­лить гнев дер­жав­но­го вла­ды­ки. Они по­сла­ли в Го­риц­кий мо­на­стырь слу­гу с гра­мот­кой, в ко­то­рой про­си­ли по­движ­ни­ка от­слу­жить мо­ле­бен в скор­бях За­ступ­ни­це – Бо­жи­ей Ма­те­ри и ве­ли­ко­му чу­до­твор­цу Ни­ко­лаю, освя­тить во­ду и со­вер­шить ли­тур­гию за цар­ское здра­вие. Кро­ме то­го, бо­яре про­си­ли Да­ни­и­ла, чтобы он тай­но от всех, да­же и от ар­хи­манд­ри­та мо­на­сты­ря, по­се­тил их в Пер­вя­тине и при­нес им просфо­ру со свя­той во­дой. По­движ­ник от­слу­жил все, о чем его про­си­ли, и по сво­е­му обы­чаю пеш­ком от­пра­вил­ся к Че­ляд­ни­ным. Ко­гда Да­ни­ил под­хо­дил к Пер­вя­ти­ну, зво­ни­ли к обедне; бо­яре Иоанн и Ва­си­лий с ма­те­рью шли и цер­ковь к Бо­же­ствен­ной ли­тур­гии. Уви­дев вда­ли пут­ни­ка-мо­на­ха, бо­яре тот­час ре­ши­ли, что это Да­ни­ил, быст­ро по­шли к нему на­встре­чу, при­ня­ли от него бла­го­сло­ве­ние и об­ра­до­ва­лись ему как доб­ро­му вест­ни­ку ино­го ми­ра. Че­ляд­ни­ны с го­стем от­пра­ви­лись в цер­ковь. Ко­гда на­ча­лась ли­тур­гия, при­е­хал по­сол из Моск­вы от ве­ли­ко­го кня­зя Ва­си­лия: опа­ла с бо­яр сни­ма­лась, и им ве­ле­ли ско­рее ехать на служ­бу в Моск­ву. Сча­стье, вы­пав­шее на их до­лю, Че­ляд­ни­ны объ­яс­ни­ли се­бе си­лою Да­ни­и­ло­вых мо­литв, упа­ли к но­гам по­движ­ни­ка и го­во­ри­ли: «Как мы от­пла­тим те­бе, отец, за то, что тво­и­ми мо­лит­ва­ми Гос­подь люб­ве­обиль­но смяг­чил цар­ское серд­це и по­ка­зал ми­лость на нас, ра­бах Сво­их?»

По­сле обед­ни бо­яре пред­ло­жи­ли Да­ни­и­лу от­ку­шать с со­бой и окру­жи­ли его вся­че­ским по­че­том. Но по­движ­ник счи­тал вся­кую сла­ву и честь на зем­ле су­ет­ны­ми и по­то­му го­во­рил бо­ярам: «Я са­мый ху­дой и греш­ный из всех лю­дей, и за что вы ме­ня чти­те? Боль­ше все­го по­чи­тай­те Бо­га, со­блю­дай­те Его за­по­ве­ди и де­лай­те угод­ное пе­ред оча­ми Его; ду­ши свои очи­щай­те по­ка­я­ни­ем, ни­ко­му не де­лай­те зла, имей­те со все­ми лю­бовь, тво­ри­те ми­ло­сты­ню и слу­жи­те ве­ли­ко­му кня­зю ве­рой и прав­дой. Так об­ре­те­те сча­стье во вре­мен­ной сей жиз­ни, а в бу­ду­щем ве­ке бес­ко­неч­ный по­кой».

По­сле это­го пре­по­доб­ный ска­зал Че­ляд­ни­ным: «Есть вбли­зи Го­риц­ко­го мо­на­сты­ря бо­же­домье, где из­дав­на по­чи­ва­ют те­ла хри­сти­ан, скон­чав­ших­ся на­прас­ной смер­тью, ни­ко­гда не бы­ва­ет над ни­ми по­ми­но­вен­ных служб, не вы­ни­ма­ют об их упо­ко­е­нии ча­стиц, не при­но­сят за них ла­да­ну и свеч. Сле­ду­ет вам по­за­бо­тить­ся, чтобы при ску­дель­ни­цах бы­ла воз­двиг­ну­та Бо­жия цер­ковь для по­ми­но­ве­ния неча­ян­но усоп­ших хри­сти­ан».

Бо­ярин Ва­си­лий от­ве­тил: «От­че Да­ни­и­ле! По­ис­ти­не тво­е­му пре­по­до­бию сле­ду­ет по­за­бо­тить­ся об этом чуд­ном де­ле. Ес­ли тво­и­ми мо­лит­ва­ми бла­го­из­во­лит Бог, чтобы мы узре­ли цар­ские очи, я умо­лю свя­тей­ше­го мит­ро­по­ли­та, и он даст те­бе гра­мо­ту на осво­бож­де­ние той церк­ви от вся­ких да­ней и по­шлин».

Да­ни­ил ска­зал на это: «Ве­ли­кое де­ло – бла­го­сло­ве­ние и гра­мо­та свя­тей­ше­го мит­ро­по­ли­та. Но ес­ли та цер­ковь не бу­дет за­щи­ще­на цар­ским име­нем, по­сле нас на­сту­пит оску­де­ние; а бу­дет ей по­пе­че­ние и гра­мо­та ца­ря и ве­ли­ко­го кня­зя, ве­рю, де­ло это не оску­де­ет во ве­ки».

Че­ляд­ни­ны от­ве­ти­ли по­движ­ни­ку: «До­стой­но и пра­вед­но не знать оску­де­ния ме­сту, ко­то­рое взя­то в по­пе­че­ние са­мим ца­рем. Раз ты это­го хо­чешь, по­ста­рай­ся быть в Москве, а мы, ес­ли Гос­подь при­ве­дет нам быть в преж­них чи­нах (Ва­си­лий со­сто­ял дво­рец­ким, а Иван – ко­ню­шим), пред­ста­вим те­бя са­мо­дер­жав­цу, и он ис­пол­нит твое хо­те­ние».

По­сле этой бе­се­ды пре­по­доб­ный Да­ни­ил воз­вра­тил­ся в мо­на­стырь, а Че­ляд­ни­ны от­пра­ви­лись к Москве и по­лу­чи­ли свои преж­ние зва­ния. С бла­го­сло­ве­ния Го­риц­ко­го ар­хи­манд­ри­та Ис­а­ии не за­мед­лил пой­ти к Москве и Да­ни­ил. Че­ляд­ни­ны пред­ста­ви­ли его ве­ли­ко­му кня­зю Ва­си­лию и рас­ска­за­ли о на­ме­ре­нии по­движ­ни­ка со­ору­дить цер­ковь на бо­же­домьи. Ве­ли­кий князь по­хва­лил рев­ность Да­ни­и­ла, ре­шил, что сле­ду­ет быть при ску­дель­ни­цах церк­ви, и при­ка­зал дать по­движ­ни­ку гра­мо­ту. По этой цар­ской гра­мо­те ни­кто не дол­жен был всту­пать­ся в ме­сто при ску­дель­ни­цах, и слу­жи­те­ли церк­ви, ко­то­рая бу­дет по­стро­е­на, не долж­ны за­ви­сеть ни от ко­го, кро­ме Да­ни­и­ла. Ве­ли­кий князь дал ми­ло­сты­ню на по­стро­е­ние хра­ма и по­слал Да­ни­и­ла за бла­го­сло­ве­ни­ем к мит­ро­по­ли­ту Мос­ков­ско­му Си­мо­ну. Вме­сте с пре­по­доб­ным по­шли к мит­ро­по­ли­ту по цар­ско­му по­ве­ле­нию и Че­ляд­ни­ны, рас­ска­за­ли свя­ти­те­лю о де­ле и пе­ре­да­ли ему цар­скую во­лю, чтобы со­ору­дить цер­ковь в Пе­ре­я­с­лав­ле над ску­дель­ни­ца­ми. Мит­ро­по­лит по­бе­се­до­вал с пре­по­доб­ным, бла­го­сло­вил его ста­вить цер­ковь и ве­лел на­пи­сать для него хра­мо­здан­ную гра­мо­ту.

Бо­яре Че­ляд­ни­ны при­гла­си­ли Да­ни­и­ла к се­бе в дом, и он вел с ни­ми бе­се­ду о поль­зе ду­шев­ной. Их мать Вар­ва­ра вни­ма­тель­но при­слу­ши­ва­лась к ре­чам по­движ­ни­ка и про­си­ла его ука­зать ей вер­ней­ший путь из­бав­ле­ния от гре­хов. Пре­по­доб­ный го­во­рил ей: «Ес­ли за­бо­тишь­ся о ду­ше, омы­вай гре­хи сле­за­ми и ми­ло­сты­нею, ис­треб­ляй их ис­тин­ным по­ка­я­ни­ем, и то­гда по­лу­чишь не толь­ко остав­ле­ние пре­гре­ше­ний, но и веч­ную бла­жен­ную жизнь, ста­нешь при­част­ни­цей Небес­но­го Цар­ства; и не од­ну свою ду­шу спа­сешь, но и мно­гим по­слу­жишь на поль­зу, и ро­ду сво­е­му по­мо­жешь мо­лит­ва­ми».

Вар­ва­ра спро­си­ла со сле­за­ми на гла­зах: «Что же ты ука­жешь мне де­лать?» Да­ни­ил от­ве­тил: «Хри­стос ска­зал во Свя­том Еван­ге­лии: ес­ли кто не от­ре­чет­ся от все­го име­ния, не мо­жет быть Мо­им уче­ни­ком; кто не возь­мет кре­ста сво­е­го и не пой­дет за Мною, не до­сто­ин Ме­ня (Мф.10:38); ес­ли кто оста­вит от­ца и ма­терь, или же­ну, или де­тей, или се­ла и име­ния име­ни Мо­е­го ра­ди, по­лу­чит во сто крат и на­сле­ду­ет жи­вот веч­ный (Мф.19:29). Так и ты, гос­по­жа, слу­шай слов Гос­под­них, возь­ми иго Его на се­бя, по­не­си крест Его: не тя­же­ло ра­ди Его оста­вить дом и де­тей, и все пре­ле­сти ми­ра. Ес­ли же­ла­ешь жить бес­пе­чаль­ной жиз­нью, об­ле­кись в мо­на­ше­ские одеж­ды, умерт­ви по­стом вся­кое муд­ро­ва­ние пло­ти, по­жи­ви ду­хом для Бо­га и бу­дешь цар­ство­вать с Ним во ве­ки».

Убеж­ден­ная речь по­движ­ни­ка по­тряс­ла ду­шу бо­яры­ни, и Вар­ва­ра ско­ро по­стриг­лась в ино­че­ский об­раз с име­нем Вар­со­но­фии. В сво­ей даль­ней­шей жиз­ни но­во­на­ре­чен­ная мо­на­хи­ня ста­ра­лась свя­то блю­сти за­ве­ты пре­по­доб­но­го Да­ни­и­ла: она непре­стан­но мо­ли­лась, бы­ла воз­дер­жан­на в пи­ще и пи­тье, при­леж­но по­се­ща­ла храм Бо­жий, име­ла ко всем нели­це­мер­ную лю­бовь и тво­ри­ла де­ла ми­ло­сер­дия. Ее одеж­ды хоть и не бы­ли дур­ны, но ча­сто бы­ва­ли по­кры­ты пы­лью, и она не пе­ре­ме­ня­ла их це­лы­ми го­да­ми: толь­ко на Пас­ху на­де­ва­ла но­вые, а ста­рые от­да­ва­ла ни­щим. По ухо­де пре­по­доб­но­го в Пе­ре­я­с­лавль Вар­со­но­фия скор­бе­ла о том, что ли­ши­лась во­ждя, на­став­ни­ка в жиз­ни ду­хов­ной. А ко­гда он по де­лам на­ве­ды­вал­ся в Моск­ву, Вар­со­но­фия неиз­мен­но при­зы­ва­ла его к се­бе и на­сы­ща­ла ду­шу свою муд­ры­ми сло­ва­ми стар­ца. С ней вме­сте слу­ша­ли бе­се­ды Да­ни­и­ла ее до­че­ри и сно­хи и го­во­ри­ли по­том ста­ри­це: «Ни­ко­гда и ни­где мы не чув­ство­ва­ли та­ко­го бла­го­уха­ния, как в тво­ей кел­лии во вре­мя по­се­ще­ний Да­ни­и­ла».

По при­бы­тии в Пе­ре­я­с­лавль пре­по­доб­ный из Го­риц­кой оби­те­ли каж­до­днев­но хо­дил к ску­дель­ни­цам утром, в пол­день и по­сле ве­чер­ни, чтобы вы­брать по­удоб­нее ме­сто для по­стро­е­ния хра­ма. Бо­же­домье на­хо­ди­лось не вда­ли от се­ле­ний, бы­ло удоб­но для рас­паш­ки, но ни­кто ни­ко­гда не па­хал и не се­ял на нем. Ме­сто оди­ча­ло, по­рос­ло мож­же­вель­ни­ком и яго­ди­чьем: Про­мысл Бо­жий, ви­ди­мо, хра­нил его от мир­ских рук для во­дво­ре­ния ино­ков и для про­слав­ле­ния име­ни Бо­жия, о чем так ста­рал­ся пре­по­доб­ный Да­ни­ил.

Раз, ко­гда от­шель­ник уда­лил­ся на бо­же­домье, он уви­дал жен­щи­ну, ко­то­рая бро­ди­ла по мож­же­вель­ни­ку и горь­ко пла­ка­ла. Же­лая по­дать скор­бя­щей сло­во уте­ше­ния, по­движ­ник по­до­шел к ней. Жен­щи­на спро­си­ла, как его имя. «Греш­ный Да­ни­ил», – от­ве­тил он со сво­им обыч­ным сми­ре­ни­ем.

«Ви­жу, – ска­за­ла ему незна­ком­ка, – что ты раб Бо­жий; не по­се­туй, ес­ли я от­крою те­бе од­но изу­ми­тель­ное яв­ле­ние. Мой дом на по­са­де это­го го­ро­да (то есть Пе­ре­я­с­лав­ля) невда­ле­ке от ску­дель­ниц. По но­чам мы за­ни­ма­ем­ся ру­ко­де­ли­ем, чтобы за­ра­ба­ты­вать на про­пи­та­ние и одеж­ду. Не один раз, вы­гля­ды­вая из ок­на на это ме­сто, я ви­де­ла на нем но­чью необы­чай­ное си­я­ние и как бы ряд го­ря­щих свеч. Глу­бо­кое раз­ду­мье на­па­ло на ме­ня, и я не мо­гу от­де­лать­ся от мыс­ли, что этим ви­де­ни­ем умер­шие род­ные на­во­дят на ме­ня страх и тре­бу­ют по­ми­но­ве­нья по се­бе. У ме­ня в ску­дель­ни­цах по­хо­ро­не­ны отец и мать, де­ти и род­ствен­ни­ки, и я не знаю, что мне де­лать. Я охот­но ста­ла бы со­вер­шать по­мин­ки по ним, но на бо­же­домье нет церк­ви и негде за­ка­зать ка­нун по усоп­шим. В те­бе, от­че, я ви­жу по­слан­ни­ка Бо­жия: Гос­по­да ра­ди, устрой по­ми­но­ве­ние мо­их род­ных на этом ме­сте по тво­е­му ра­зу­ме­нию».

Жен­щи­на вы­ну­ла из-за па­зу­хи пла­ток, в ко­то­ром бы­ло за­вер­ну­то сто се­реб­ря­ных монет, и от­да­ла день­ги стар­цу, чтобы он по­ста­вил крест или ико­ну в ску­дель­ни­це или устро­ил что-ли­бо дру­гое по сво­е­му же­ла­нию. По­движ­ник по­нял, что Бо­жи­им Про­мыс­лом на­чи­на­ет­ся де­ло, о ко­то­ром он так дол­го и так мно­го ду­мал, и воз­дал хва­лу Гос­по­ду.

В дру­гой раз ста­рец встре­тил на бо­же­домье груст­но­го и оза­бо­чен­но­го че­ло­ве­ка, ко­то­рый ска­зал, что он ры­бо­лов. «По ви­ду тво­е­му, – об­ра­тил­ся