Священномученик Августин (Беляев), Калужский Архиепископ

Священномученик Августин (Беляев), архиепископ Калужский, преподобномученики Иоанникий (Дмитриев), Нифонт (Выблов), священномученики Иоанн Сперанский и Борис Семенов, мученики Александр Медем, Алексий Горбачев, Николай Смирнов, Аполлон Бабичев, Михаил Арефьев, мученицы Феоктиста Ченцова, Анна Остроглазова и Ольга Масленникова

Свя­щен­но­му­че­ник Ав­гу­стин (в ми­ру Алек­сандр Алек­сан­дро­вич Бе­ля­ев) ро­дил­ся 28 фев­ра­ля 1886 го­да в се­ле Ка­мен­ка Юрье­вец­ко­го уез­да Ко­стром­ской гу­бер­нии в се­мье про­то­и­е­рея Алек­сандра и его су­пру­ги Ев­до­кии. У них бы­ло пя­те­ро де­тей, и Алек­сандр был са­мым млад­шим. С дет­ства в нем об­на­ру­жил­ся глу­бо­кий, бла­го­че­сти­вый на­строй и про­яви­лась ис­крен­няя лю­бовь к хра­му. Вла­ды­ка впо­след­ствии рас­ска­зы­вал, что ко­гда ему бы­ло шесть лет, ро­ди­те­ли не взя­ли его на Пас­халь­ную служ­бу, и он убе­жал из до­ма и спря­тал­ся на хо­рах в хра­ме, и там за позд­ним ча­сом уснул. По­сле служ­бы ро­ди­те­ли при­шли до­мой и тут об­на­ру­жи­ли, что сы­на нет до­ма. Ко­гда Алек­сандр был еще под­рост­ком, в дом к ро­ди­те­лям хо­дил стран­ник, ко­то­ро­го мно­гие по­чи­та­ли за бла­го­че­сти­вую и пра­вед­ную жизнь и ко­то­рый не раз, об­ра­ща­ясь к маль­чи­ку, на­зы­вал его ар­хи­ере­ем.
По окон­ча­нии Ки­не­шем­ско­го ду­хов­но­го учи­ли­ща Алек­сандр по­сту­пил учить­ся в Ко­стром­скую Ду­хов­ную се­ми­на­рию, а за­тем – в Ка­зан­скую Ду­хов­ную ака­де­мию, по окон­ча­нии ко­то­рой в 1911 го­ду он был на­прав­лен пре­по­да­вать рус­ский язык и ли­те­ра­ту­ру в Пен­зен­ское епар­хи­аль­ное жен­ское учи­ли­ще. Впо­след­ствии он стал так­же пре­по­да­вать и в муж­ском учеб­ном за­ве­де­нии Пен­зы. В днев­ни­ке он в то вре­мя пи­сал о се­бе: «Я не ин­те­ре­су­юсь ка­рье­рой и по­ло­же­ни­ем в об­ще­стве и ча­сто бы­ваю, во­пре­ки по­сло­ви­це, один в по­ле во­ин... Пат­ри­ар­халь­ный уклад се­мей­ной жиз­ни от­ца внед­рил глу­бо­ко в мо­ем со­зна­нии нрав­ствен­ную от­вет­ствен­ность за каж­дый шаг. Вот по­че­му я, учи­ты­вая се­бя, де­лаю учет и дру­гим. И от сте­пе­ни тре­бо­ва­тель­но­сти к се­бе, за­ви­сит тре­бо­ва­тель­ность моя и к дру­гим...»
В 1913 го­ду он при­нял ре­ше­ние же­нить­ся на го­ря­чо по­лю­бив­шей­ся ему де­вуш­ке Юлии, уче­ни­це стар­ше­го клас­са епар­хи­аль­но­го учи­ли­ща. Она бы­ла до­че­рью свя­щен­ни­ка Алек­сандра Евлам­пи­е­ви­ча Лю­би­мо­ва. Во вре­мя го­не­ний на Цер­ковь в на­ча­ле два­дца­тых го­дов он был аре­сто­ван и умер в ссыл­ке.
Пе­ред вен­ча­ни­ем Алек­сандр при­е­хал до­мой к ро­ди­те­лям, и его встре­тил тот же са­мый бла­го­че­сти­вый стран­ник и, при­вет­ствуя его, ска­зал:
– Ну, здрав­ствуй, Са­ша-ар­хи­ерей.
– Ну ка­кой же я ар­хи­ерей, у ме­ня неве­ста, – от­ве­тил тот.
– А все-та­ки ар­хи­ерей! – не со­гла­сил­ся с ним стран­ник.
В 1914 го­ду у Алек­сандра Алек­сан­дро­ви­ча и его же­ны Юлии ро­ди­лась дочь Юлия, а в 1919 го­ду – вто­рая дочь, Ни­на.
На­ча­лись го­не­ния на Рус­скую Пра­во­слав­ную Цер­ковь. Алек­сандр Алек­сан­дро­вич стал ста­ро­стой в хра­ме, явив­шись неустра­ши­мым за­щит­ни­ком пра­во­сла­вия про­тив рас­коль­ни­ков, ор­га­ни­зо­вав­ших в Пен­зе так на­зы­ва­е­мую «на­род­ную цер­ковь», ко­то­рую воз­гла­вил ли­шен­ный ар­хи­ерей­ско­го са­на Вла­ди­мир Пу­тя­та. За свою ак­тив­ную цер­ков­ную де­я­тель­ность Алек­сандр Алек­сан­дро­вич в 1920 го­ду был аре­сто­ван Чрез­вы­чай­ной Ко­мис­си­ей го­ро­да Пен­зы и про­вел в тю­рем­ном за­клю­че­нии пол­то­ра ме­ся­ца.
22 июня 1920 го­да скон­ча­лась от ско­ро­теч­ной ча­хот­ки его же­на Юлия, и он остал­ся один с дву­мя си­ро­та­ми – ше­сти лет и мла­ден­цем де­вя­ти ме­ся­цев от ро­ду, ко­то­рых ему по­мо­га­ла вос­пи­ты­вать ня­ня Ани­сия Ефи­мов­на – негра­мот­ная, но глу­бо­ко ве­ру­ю­щая жен­щи­на. Ани­сия Ефи­мов­на про­ис­хо­ди­ла из се­мьи пен­зен­ских кре­стьян. Мать ее ра­бо­та­ла си­дел­кой в боль­ни­це. По­сле пе­ре­не­сен­ной в дет­стве бо­лез­ни де­воч­ка ста­ла ря­бой, и отец не лю­бил ее за это. Отец пил, и ко­гда на­пи­вал­ся, бил де­воч­ку за то, что она ря­бая, и мать пря­та­ла ее на чер­да­ке. Од­на­жды слу­чил­ся по­жар, отец по­бе­жал ту­шить, на­по­рол­ся но­гой на ржа­вый гвоздь, у него сде­ла­лось за­ра­же­ние кро­ви, от ко­то­ро­го он и скон­чал­ся. Мать, остав­шись од­на, от­да­ла Ани­сию в при­слу­ги в се­мью вра­чей. За­тем она по­па­ла к Алек­сан­дру и Юлии, ко­гда те толь­ко что по­же­ни­лись, и вос­пи­ты­ва­ла всю жизнь их де­тей.
28 ав­гу­ста 1920 го­да Алек­сандр Алек­сан­дро­вич был ру­ко­по­ло­жен в сан свя­щен­ни­ка. В 1922 го­ду Пен­зен­ская ЧК сно­ва аре­сто­ва­ла его и про­дер­жа­ла в за­клю­че­нии око­ло трех ме­ся­цев. Вый­дя из тюрь­мы, он с детьми пе­ре­ехал на ро­ди­ну в го­род Ки­неш­му, где стал слу­жить в од­ном из го­род­ских хра­мов. Его са­мо­от­вер­жен­ное, по­движ­ни­че­ское пас­тыр­ское слу­же­ние вско­ре сде­ла­ли его из­вест­ным не толь­ко сре­ди пра­во­слав­ных го­ро­да Ки­неш­мы, но и во всей Ива­но­во-Воз­не­сен­ской епар­хии. Ве­ру­ю­щие по­лю­би­ли пас­ты­ря, ко­то­рый от­кли­кал­ся на вся­кую прось­бу о по­мо­щи. Бы­ло вид­но, что, несмот­ря на свое за­труд­ни­тель­ное се­мей­ное по­ло­же­ние, он все­го се­бя от­дал на слу­же­ние Бо­гу и Его свя­той Церк­ви.
Вско­ре отец Алек­сандр был воз­ве­ден в сан про­то­и­е­рея.
В 1922 го­ду воз­ник­ло об­нов­лен­че­ское дви­же­ние, ко­то­рое в 1923 го­ду до­стиг­ло боль­шо­го раз­ма­ха; бла­го­да­ря энер­гич­ной под­держ­ке без­бож­ной вла­сти, боль­шин­ство хра­мов в Ива­но­во-Воз­не­сен­ске бы­ли за­хва­че­ны об­нов­лен­ца­ми. Епи­скоп Ива­но­во-Воз­не­сен­ский Иеро­фей (По­ме­ран­цев) от­пал в об­нов­лен­че­ство, а ви­кар­ный епи­скоп Ки­не­шем­ский Ва­си­лий (Пре­об­ра­жен­ский) был аре­сто­ван вла­стя­ми. 14 сен­тяб­ря 1923 го­да в По­кров­ском ка­фед­раль­ном со­бо­ре в Ива­но­во-Воз­не­сен­ске со­сто­я­лось со­бра­ние пред­ста­ви­те­лей один­на­дца­ти пра­во­слав­ных ре­ли­ги­оз­ных об­щин го­ро­да, съе­хав­ших­ся для об­суж­де­ния во­про­са о при­гла­ше­нии пра­во­слав­но­го епи­ско­па на сво­бод­ную ар­хи­ерей­скую ка­фед­ру. Со­бра­ние еди­но­глас­но по­ста­но­ви­ло: «при­нять кан­ди­да­ту­ру про­то­и­е­рея Алек­сандра Бе­ля­е­ва, про­жи­ва­ю­ще­го в го­ро­де Ки­неш­ме, вре­мен­но, впредь до воз­вра­ще­ния епи­ско­па Ва­си­лия и про­сить Пат­ри­ар­ха Ти­хо­на по­свя­тить про­то­и­е­рея Алек­сандра Бе­ля­е­ва на про­си­мую долж­ность». «Со­глас­но озна­чен­но­го по­ста­нов­ле­ния, – пи­са­лось в хо­да­тай­стве со­бра­ния Пат­ри­ар­ху, – про­сим Ва­ше Свя­тей­ше­ство бла­го­сло­вить на­ше об­ще­на­род­ное из­бра­ние про­то­и­е­рея Алек­сандра Бе­ля­е­ва во епи­ско­па го­ро­да Ива­но­во-Воз­не­сен­ска и со­вер­шить над сим на­род­ным из­бран­ни­ком хи­ро­то­нию во епи­ско­па».
17 сен­тяб­ря Пат­ри­арх Ти­хон по­ста­но­вил: «Вви­ду яв­но­го укло­не­ния в рас­кол Ива­но­во-Воз­не­сен­ско­го епи­ско­па Иеро­фея, счи­тать ка­фед­ру го­ро­да Ива­но­во-Воз­не­сен­ска сво­бод­ной; на­зна­чить на нее про­то­и­е­рея Алек­сандра Бе­ля­е­ва». 21 сен­тяб­ря 1923 го­да про­то­и­е­рей Алек­сандр по по­стри­же­нии в мо­на­ше­ство с име­нем Ав­гу­стин был хи­ро­то­ни­сан во епи­ско­па Ива­но­во-Воз­не­сен­ско­го.
При­быв в Ива­но­во, вла­ды­ка рев­ност­но при­нял­ся за ис­пол­не­ние ар­хи­ерей­ских обя­зан­но­стей. Он ча­сто слу­жил и за каж­дой ли­тур­ги­ей по­сле чте­ния Еван­ге­лия про­из­но­сил вдох­но­вен­ное сло­во. Пра­во­слав­ные в Ива­но­ве по­лю­би­ли ар­хи­ерея. Пе­ред бо­го­слу­же­ни­я­ми и по­сле них его встре­ча­ли и про­во­жа­ли тол­пы ве­ру­ю­щих. Его бо­го­слу­же­ния при­вле­ка­ли к се­бе со­сре­до­то­чен­но­стью и ду­хов­ным ми­ром. По­сле ли­тур­гии вла­ды­ка не спе­ша бла­го­слов­лял всех под­хо­див­ших к нему.
Озна­ко­мив­шись с по­ло­же­ни­ем дел в епар­хии ка­са­тель­но об­нов­лен­че­ско­го рас­ко­ла, прео­свя­щен­ный Ав­гу­стин от­пра­вил до­клад Пат­ри­ар­ху Ти­хо­ну, в ко­то­ром, в част­но­сти, пи­сал: «По­чи­таю дол­гом уве­до­мить Вас, Ва­ше Свя­тей­ше­ство, что по при­бы­тии на вве­рен­ную мне Ива­но­во-Воз­не­сен­скую ка­фед­ру я на­шел в неко­то­рых при­хо­дах рознь меж­ду ду­хо­вен­ством и ми­ря­на­ми, ре­ши­тель­но не при­ни­ма­ю­щи­ми об­нов­лен­че­ско­го епи­ско­па Иеро­фея. По­след­ним ду­хо­вен­ство за­пу­га­но. Од­на­ко, всё же неко­то­рые при­чты яви­лись ко мне, ис­пра­ши­вая про­ще­ние и бла­го­сло­ве­ние: к кон­цу все­нощ­ной на Воз­дви­же­ние Кре­ста Гос­под­ня при­бы­ли при­ход­ские со­ве­ты 11‑ти церк­вей и все го­род­ское ду­хо­вен­ство за ис­клю­че­ни­ем ду­хо­вен­ства Кре­сто­воз­дви­жен­ской церк­ви, со­сто­я­ще­го в управ­ле­нии об­нов­лен­цев, а так­же и тех, ко­то­рые со­сто­ят долж­ност­ны­ми ли­ца­ми в об­нов­лен­че­ском управ­ле­нии... Ду­хо­вен­ством бы­ло вы­ра­же­но рас­ка­я­ние в укло­не­нии от Пра­во­слав­ной Церк­ви, и по­сле при­лич­но­го слу­чаю сло­ва с мо­ей сто­ро­ны, под на­пев мо­литв пас­халь­ных про­изо­шло в под­лин­ном смыс­ле тро­га­тель­ное при­ми­ре­ние ду­хо­вен­ства и ми­рян. По­сле в хра­мах с это­го мо­мен­та ста­ли воз­но­сить Ва­ше имя. На сле­ду­ю­щий день, 14 (27) сен­тяб­ря, по­сле ли­тур­гии я был по­зван в мест­ное ГПУ. По-ви­ди­мо­му, зло­на­ме­рен­ные лю­ди со­об­щи­ли о мне лож­ные све­де­ния, как яко­бы об адми­ни­стра­тив­но-вы­слан­ном из го­ро­да Пен­зы. Я рас­ска­зал ис­тин­ное по­ло­же­ние ве­щей о се­бе и по­лу­чил пред­ло­же­ние уда­лить­ся в Ки­неш­му в 24 ча­са и жить там под под­пис­ку о невы­ез­де до вы­яс­не­ния мо­ей лич­но­сти в Пен­зе.
От­слу­жив по­сле это­го ве­чер­ню в Алек­сан­дро-Нев­ской церк­ви при пла­че ве­ру­ю­щих, на­пол­няв­ших храм, я утром сле­ду­ю­ще­го дня вы­ехал в Ки­неш­му, где жи­ву и слу­жу до­ныне.
Од­на­ко на­стро­е­ние цер­ков­ное не по­ни­зи­лось. О чем сви­де­тель­ству­ет тот факт, что 27 сен­тяб­ря (10 ок­тяб­ря) ко мне яви­лись пред­ста­ви­те­ли от Кре­сто­воз­дви­жен­ской об­щи­ны го­ро­да Ива­но­ва и вру­чи­ли про­то­кол об­ще­го со­бра­ния, за­клю­чав­ший прось­бу ко мне при­нять об­щи­ну под свое управ­ле­ние вви­ду же­ла­ния об­щи­ны по­рвать об­ще­ние с об­нов­лен­ца­ми. Я бла­го­сло­вил их ре­ше­ние и при­нял в об­ще­ние.
Та­ким об­ра­зом, об­нов­лен­че­ский епи­скоп Иеро­фей остал­ся без ка­фед­ры в го­ро­де...
В го­ро­де Ки­неш­ме 23 сен­тяб­ря (6 ок­тяб­ря) мною при­ня­та де­ле­га­ция от го­ро­да Шуи и при­го­род­ных сел, по­ста­но­вив­ших на бла­го­чин­ни­че­ском со­бра­нии от 21 сен­тяб­ря (4 ок­тяб­ря) "вы­ра­зить свою пре­дан­ность Свя­тей­ше­му Пат­ри­ар­ху в ли­це прео­свя­щен­но­го Ав­гу­сти­на".
Со­об­ще­ние с от­дель­ны­ми се­ла­ми бо­лее за­труд­ни­тель­но. Но по име­ю­щим­ся све­де­ни­ям, лик­ви­да­ция об­нов­лен­че­ско­го ду­ха и здесь идет быст­ро...»
В Ива­но­ве в до­ме вме­сте с епи­ско­пом жил его ке­лей­ник, ипо­ди­а­кон Бо­рис Се­ме­нов, и ня­ня Ани­сия Ефи­мов­на с дву­мя до­черь­ми вла­ды­ки. Знав­шие прео­свя­щен­но­го Ав­гу­сти­на в это вре­мя так вспо­ми­на­ют об этом пе­ри­о­де его жиз­ни в Ива­но­ве.
Лю­бовь, сми­ре­ние, тер­пе­ние и ми­ло­сер­дие к ближ­не­му – все­ми эти­ми ка­че­ства­ми об­ла­дал вла­ды­ка Ав­гу­стин. Имея вы­со­кий сан, он сми­рял­ся пе­ред каж­дым, да­же пе­ред ни­щим. Имея воз­мож­ность, да­же в те го­ды, как-то устро­ить свою жизнь ма­те­ри­аль­но, хо­тя бы с бóльши­ми удоб­ства­ми, он не имел ни­че­го, кро­ме одеж­ды на се­бе, и ту по усмот­ре­нию дру­гих. Имея воз­мож­ность пи­тать­ся хо­тя и пост­ной, но изыс­кан­ной пи­щей, он вы­би­рал са­мое скром­ное и про­стое, и в ма­лом ко­ли­че­стве. Он был мо­нах от пер­вых дней по­стри­га и бла­го­душ­но нес крест по­сто­ян­ных ски­та­ний по тюрь­мам и ссыл­кам. На со­бо­лез­но­ва­ние близ­ких о его скорб­ной уча­сти он все­гда спо­кой­но и бла­го­душ­но от­ве­чал: «Что же тут уди­ви­тель­но­го, это наш путь. Гос­подь об этом пре­ду­пре­ждал, а ина­че ни­ко­гда не бу­дешь со Хри­стом».
Пе­ред мо­на­ше­ским по­стри­гом и ру­ко­по­ло­же­ни­ем в сан ар­хи­ерея близ­кие уго­ва­ри­ва­ли его по­до­ждать до то­го вре­ме­ни, по­ка де­ти не ста­нут ма­те­ри­аль­но и мо­раль­но са­мо­сто­я­тель­ны­ми, но он был на этот счет ино­го мне­ния и го­во­рил, что они – си­ро­ты и он да­же спе­шит, устра­няя вся­кие ко­ле­ба­ния из сво­ей ду­ши, вру­чить их имен­но сей­час по­пе­че­нию Бо­жи­ей Ма­те­ри, чтобы тем са­мым сде­лать их по­ло­же­ние наи­бо­лее проч­ным, так как уве­рен, что при та­ком выс­шем по­кро­ви­тель­стве они ни­ко­гда и ни в чем не бу­дут нуж­дать­ся. Эта его несо­мнен­ная ве­ра оправ­да­лась впо­след­ствии вполне. До­че­ри вла­ды­ки Ав­гу­сти­на, хо­тя и ред­ко ви­де­ли от­ца, ни­ко­гда и ни в чем не нуж­да­лись – ни ма­те­ри­аль­но, ни мо­раль­но. Его мо­лит­вы, на­пут­ствия, на­став­ле­ния и пись­ма – бы­ли глав­ным вос­пи­ты­ва­ю­щим ру­ко­вод­ством. И да­же без­бож­ная окру­жа­ю­щая сре­да, с ко­то­рой они столк­ну­лись впо­след­ствии, не мог­ла по­до­рвать бла­го­дат­но­го вли­я­ния ар­хи­ерея-по­движ­ни­ка. Он вос­пи­тал в них по­слу­ша­ние во­ле Бо­жи­ей, тер­пе­ние, незло­бие и доб­ро­ту, и все­гда все окру­жа­ю­щие чув­ство­ва­ли, что эти де­ти на­хо­дят­ся под мо­лит­вен­ной за­щи­той свя­то­го.
Для ве­ру­ю­щих вдох­но­вен­ное слу­же­ние прео­свя­щен­но­го Ав­гу­сти­на все­гда бы­ло со­бы­ти­ем неза­бы­ва­е­мым. Ду­ша мо­ля­ще­го­ся за бо­го­слу­же­ни­ем вме­сте с епи­ско­пом на­пол­ня­лась чув­ством бла­го­го­ве­ния к со­вер­ша­е­мо­му та­ин­ству, со­зна­ни­ем се­рьез­но­сти и зна­чи­тель­но­сти об­щей цер­ков­ной мо­лит­вы. Это чув­ство­ва­ли да­же лю­ди, не имев­шие глу­бо­ко­го цер­ков­но­го вос­пи­та­ния и опы­та, – во вре­мя его бо­го­слу­же­ний храм все­гда был по­лон мо­ля­щих­ся. Будь то ве­чер­няя служ­ба с ака­фи­стом, или празд­нич­ная дол­гая все­нощ­ная, или ли­тур­гия, лю­ди не чув­ство­ва­ли уста­ло­сти, ни­ко­му не хо­те­лось во вре­мя служ­бы при­сесть и от­дох­нуть, ка­за­лось, что бо­го­слу­же­ние за­кан­чи­ва­ет­ся слиш­ком быст­ро. По­сле ли­тур­гии вла­ды­ка сам да­вал крест и всех бла­го­слов­лял и при этом за­пре­щал то­ро­пить тех лю­дей, ко­то­рые же­ла­ли что-ни­будь у него спро­сить. Ино­гда он вы­хо­дил из хра­ма через два ча­са по­сле то­го, как окон­чи­лась служ­ба. Ес­ли он шел до­мой пеш­ком, то его кро­ме ке­лей­ни­ка со­про­вож­да­ла це­лая тол­па де­тей, ко­то­рые не хо­те­ли ид­ти до­мой, по­ка не про­во­дят вла­ды­ку. Де­ти лю­би­ли вла­ды­ку, но все­гда в его при­сут­ствии ве­ли се­бя чин­но, бла­го­че­сти­во. Ле­том все де­ти шли с цве­та­ми, ко­то­рые вла­ды­ка раз­да­вал им из сво­е­го бу­ке­та. Ино­гда де­тей зва­ли к вла­ды­ке во двор или в дом и на­де­ля­ли тем, что бы­ло при­не­се­но епи­ско­пу по­се­ти­те­ля­ми.
Од­на­жды его млад­шая дочь, ко­то­рой бы­ло то­гда пять лет, по­про­си­ла от­ца, со­би­рав­ше­го­ся от­дать ни­ще­му свер­ток: «Па­поч­ка, ты дай толь­ко по­смот­реть, что там есть». Вла­ды­ка вы­слу­шал ее и сра­зу же от­дал ни­ще­му свер­ток, при­не­сен­ный кем-то все­го пол­ча­са на­зад, а за­тем на­едине лас­ко­во объ­яс­нил ей, что не сто­ит до­ве­рять­ся чув­ству лю­бо­пыт­ства, как бы силь­но оно ни бы­ло в нас.
Прео­свя­щен­ный Ав­гу­стин лю­бил ис­то­вое, устав­ное бо­го­слу­же­ние, лю­бил бла­го­го­вей­ное неспеш­ное пе­ние и чте­ние, чуж­дое ду­ха те­ат­раль­но­сти. К со­жа­ле­нию, ре­ген­ты го­род­ских хра­мов в Ива­но­ве, за ис­клю­че­ни­ем со­бо­ра, где слу­жил епи­скоп, лю­би­ли имен­но та­кое вы­чур­ное пе­ние, и, несмот­ря на все разъ­яс­не­ния вла­ды­ки об уби­ва­ю­щей дух цер­ков­но­сти те­ат­раль­но­сти, они не хо­те­ли пе­ре­де­лы­вать сво­их вку­сов, чем до­став­ля­ли ему нема­ло огор­че­ний. Но за­то ес­ли при объ­ез­де прео­свя­щен­ным Ав­гу­сти­ном епар­хии по­па­дал­ся на­сто­я­тель хра­ма од­них вку­сов с вла­ды­кой и со­вер­ша­лось бо­го­слу­же­ние в ду­хе стро­гой цер­ков­но­сти, оно ста­но­ви­лось для всех боль­шим уте­ше­ни­ем. Сель­ские хра­мы Ива­нов­ской епар­хии, ко­гда в них слу­жил вла­ды­ка, бы­ли все­гда пол­ны мо­ля­щих­ся. Лю­ди за­ра­нее узна­ва­ли, в ка­ком сель­ском при­хо­де бу­дет слу­жить епи­скоп, и при­хо­ди­ли в храм, рас­по­ло­жен­ный от их сел и го­ро­дов неред­ко на зна­чи­тель­ном рас­сто­я­нии. Ес­ли бы­ло ле­то, то все при­ез­жие в ожи­да­нии бо­го­слу­же­ния рас­по­ла­га­лись в огра­де хра­ма или в бли­жай­шем ле­су и за­тем от­ста­и­ва­ли в хра­ме все­нощ­ные, про­дол­жав­ши­е­ся по че­ты­ре – пять ча­сов.
Ве­ру­ю­щие при­но­си­ли обыч­но что-ни­будь для де­тей вла­ды­ки, но он все это раз­да­вал по до­ро­ге, кро­ме од­но­го-двух яб­лок или ка­ко­го-ни­будь сверт­ка, преду­смот­ри­тель­но убран­но­го ке­лей­ни­ком. Ино­гда ка­кая-ни­будь жен­щи­на в от­сут­ствии вла­ды­ки го­во­ри­ла де­тям:
– Ско­ро ваш па­па при­е­дет и при­ве­зет вам мно­го иг­ру­шек.
Де­ти на это все­гда от­ве­ча­ли оди­на­ко­во:
– Нет, па­па ни­че­го не при­ве­зет, он зна­ет, что у нас все есть, а там, на­вер­ное, столь­ко ни­щих, что на всех у него и не хва­тит по­дать.
Как вся­кое ли­цо на­чаль­ству­ю­щее, вла­ды­ка стал­ки­вал­ся и с ли­це­ме­ри­ем, и с при­твор­ством, и с ле­стью. Он это ви­дел, внут­ренне скор­бел, но ста­рал­ся та­ким лю­дям еще боль­ше уде­лить вни­ма­ния и люб­ви. Де­ти ви­де­ли, ка­кой по­двиг нес их отец, и еще боль­ше ува­жа­ли его, и ста­ра­лись и се­бя при­учить к тер­пе­ли­во­му пе­ре­не­се­нию всех тех об­сто­я­тельств, ко­то­рые по­сы­лал им Гос­подь.
Жи­вя в од­ном до­ме с епи­ско­пом, де­ти на все ис­пра­ши­ва­ли его бла­го­сло­ве­ние. Од­на­жды к вла­ды­ке при­шла некая жен­щи­на и при­гла­си­ла де­тей к се­бе в дом на ел­ку, ска­зав, что имен­но для них она ре­ши­ла устро­ить ее.
Вла­ды­ка по­бла­го­да­рил и по­обе­щал при­слать де­тей, но с усло­ви­ем, что они про­бу­дут там не бо­лее как до де­ся­ти ча­сов ве­че­ра. По ухо­де жен­щи­ны вла­ды­ка ска­зал де­тям и их няне, чтобы они шли ве­че­ром по при­гла­ше­нию. Де­ти не за­хо­те­ли ид­ти, го­во­ря, что при­гла­ше­ние сде­ла­но не ис­кренне, но вла­ды­ка, стро­го оста­но­вив их, объ­яс­нил па­губ­ность осуж­де­ния и от­сут­ствия тер­пе­ния к лю­дям и по­яс­нил, ка­ким об­ра­зом нуж­но раз­ви­вать в се­бе ис­крен­ние и доб­рые чув­ства к лю­дям и лю­бо­вью и тер­пе­ни­ем при­об­ре­тать их лю­бовь. За­тем он по­мо­лил­ся вме­сте с ни­ми и с та­кой лю­бо­вью про­во­дил их, что де­ти со­вер­шен­но из­ме­ни­ли свое от­но­ше­ние и ра­дост­ные по­шли на ел­ку.
На ел­ке хо­зяй­ка за­ста­ви­ла ве­сти де­тей шум­но, как по ее пред­став­ле­нию долж­ны ве­сти се­бя де­ти, и от­пу­сти­ла их зна­чи­тель­но поз­же на­зна­чен­но­го вре­ме­ни. При­дя до­мой, они бро­си­лись про­сить про­ще­ние у от­ца и по­пы­та­лись пе­ре­ска­зать ему обо всем, что бы­ло на ел­ке, неволь­но пе­ре­жи­вая еще раз то на­стро­е­ние, в ка­ком они там на­хо­ди­лись. Вла­ды­ка пред­ло­жил де­тям по­мо­лить­ся, по­мо­лил­ся вме­сте с ни­ми, и это со­вер­шен­но из­ме­ни­ло их на­стро­е­ние, вве­дя его в преж­нее бла­го­че­сти­вое рус­ло.
Ино­гда бы­ва­ло, что пе­ред воз­вра­ще­ни­ем епи­ско­па из хра­ма за­бот­ли­вые при­хо­жан­ки при­но­си­ли к нему до­мой и ста­ви­ли на стол мно­го до­ро­гих и вкус­ных ве­щей, рас­став­ля­ли ва­зы с цве­та­ми, так что, ес­ли бы во­шел кто по­сто­рон­ний, он был бы чрез­вы­чай­но удив­лен изоби­ли­ем и изыс­кан­но­стью, ко­то­рые окру­жа­ли ар­хи­ерея.
Но не дол­го тор­же­ство­ва­ло на сто­лах изоби­лие. При­хо­дил из хра­ма вла­ды­ка – уста­лый, но бод­рый, и с лас­ко­вой улыб­кой при­гла­шал к се­бе в ком­на­ту всех при­шед­ших к нему на при­ем. Каж­дый по­се­ти­тель про­хо­дил к вла­ды­ке со сво­и­ми нуж­да­ми, го­ре­стя­ми и пе­ча­ля­ми, а вы­хо­дил уте­шен­ный, с узел­ком для де­тей или для боль­но­го, или для ста­ро­го.
Де­ти на­чи­на­ли уже вол­но­вать­ся – ко­гда же вла­ды­ка пой­дет обе­дать и от­ды­хать, так как при­бли­жа­лось вре­мя ве­чер­не­го бо­го­слу­же­ния, по­сы­ла­ли ипо­ди­а­ко­на Бо­ри­са уго­во­рить вла­ды­ку пре­рвать при­ем для обе­да, но тот, жа­лея вла­ды­ку и сам пе­ре­жи­вая за него, к нему, од­на­ко, не шел, так как ему это бы­ло стро­го-на­стро­го за­пре­ще­но. На­ко­нец ухо­дил по­след­ний по­се­ти­тель, млад­шая дочь за­пи­ра­ла дверь, и через несколь­ко ми­нут вла­ды­ка, ке­лей­ник и де­ти са­ди­лись за стол и при­ни­ма­лись за скром­ный пост­ный обед. От все­го изоби­лия оста­ва­лось все­го лишь несколь­ко кон­фет или яб­лок, ко­то­рые епи­скоп от­да­вал де­тям по­сле обе­да. Ес­ли же что-ни­будь все же оста­ва­лось, то он за­пре­щал де­тям есть как уже лиш­нее и пред­ла­гал оста­вить для уго­ще­ния – ма­ло ли ка­кой по­се­ти­тель или стран­ник еще мо­жет прий­ти. Де­ти слу­ша­лись и всем бы­ли до­воль­ны.
Ча­сто к епи­ско­пу при­ез­жа­ли ду­хов­ные де­ти из дру­гих го­ро­дов, их вла­ды­ка остав­лял жить у се­бя в до­ме. Он ис­кренне и ра­душ­но при­ни­мал всех, и ве­ру­ю­щие чув­ство­ва­ли в нем от­ца, чья лю­бовь и са­мо­от­вер­жен­ное слу­же­ние мно­гих вы­ве­ли на уз­кий, спа­си­тель­ный путь, уве­дя с ши­ро­ко­го, при­укра­шен­но­го яр­ки­ми, но пу­сты­ми уте­ха­ми по­ги­бель­но­го пу­ти, про­бу­див в них жаж­ду чи­сто­го жи­тия во Хри­сте.
В это вре­мя по бла­го­сло­ве­нию вла­ды­ки бы­ли ор­га­ни­зо­ва­ны ре­ли­ги­оз­ные круж­ки. В од­ном из та­ких круж­ков за­ни­ма­лись до­че­ри вла­ды­ки, Юлия и Ни­на. Ве­ла его мо­ло­дая учи­тель­ни­ца Ла­ри­са Ни­ко­ла­ев­на Глад­цы­но­ва. В круж­ке за­ни­ма­лось во­семь де­во­чек, Ни­на бы­ла са­мой млад­шей. За­ня­тия про­хо­ди­ли по­чти каж­дый день. Наи­боль­шее зна­че­ние при­да­ва­лось ре­ли­ги­оз­но­му вос­пи­та­нию. Неред­ко Ла­ри­са Ни­ко­ла­ев­на спра­ши­ва­ла, сде­лал ли кто из де­во­чек что-ни­будь хо­ро­шее се­го­дня. Она на­учи­ла их быть вни­ма­тель­ны­ми к сво­ей ре­ли­ги­оз­ной жиз­ни, на­блю­дать за со­бой, ве­сти днев­ни­ки. Она ста­ви­ла с детьми спек­так­ли; де­воч­ки вы­пус­ка­ли жур­нал, в ко­то­ром по­ме­ща­лись со­чи­нен­ные ими рас­ска­зы. Впо­след­ствии Ла­ри­са Ни­ко­ла­ев­на бы­ла аре­сто­ва­на и вы­сла­на из Ива­но­ва в Орел.
15 фев­ра­ля 1924 го­да вла­сти аре­сто­ва­ли епи­ско­па Ав­гу­сти­на, и он был за­клю­чен в тюрь­му в го­ро­де Ива­но­ве. Его об­ви­ни­ли в на­ру­ше­нии за­ко­но­да­тель­ства об от­де­ле­нии Церк­ви от го­су­дар­ства, «вы­ра­зив­шем­ся в на­зна­че­нии след­ствия о вы­яс­не­нии воз­мож­но­сти вступ­ле­ния в тре­тий брак» неко­е­го граж­да­ни­на, а так­же в том, что он, «поль­зу­ясь по­ло­же­ни­ем ду­хов­но­го ли­ца и ис­поль­зуя ре­ли­ги­оз­ные пред­рас­суд­ки на­се­ле­ния, ста­ра­ет­ся на­пра­вить по­след­нее к со­про­тив­ле­нию за­ко­нам со­вет­ской вла­сти». За­кон­ным вла­сти счи­та­ли об­нов­лен­че­ство, и по­то­му объ­еди­не­ние во­круг епи­ско­па Ав­гу­сти­на боль­шин­ства пра­во­слав­ных, по­ка­я­ние об­нов­лен­че­ских свя­щен­ни­ков и воз­вра­ще­ние хра­мов, за­ня­тых об­нов­лен­ца­ми, в Пра­во­слав­ную Цер­ковь бы­ло в их гла­зах неза­кон­ным.
8 ав­гу­ста 1924 го­да Кол­ле­гия ОГПУ рас­смот­ре­ла «де­ло» епи­ско­па и по­ста­но­ви­ла его осво­бо­дить, а са­мо де­ло пре­кра­тить.
В 1925 го­ду по­чил Пат­ри­арх Ти­хон, и прео­свя­щен­ный Ав­гу­стин был на по­гре­бе­нии Свя­тей­ше­го и при­ни­мал уча­стие в из­бра­нии Ме­сто­блю­сти­те­лем мит­ро­по­ли­та Пет­ра в со­от­вет­ствии с за­ве­ща­тель­ны­ми рас­по­ря­же­ни­я­ми Пат­ри­ар­ха.
Из Моск­вы епи­скоп Ав­гу­стин вер­нул­ся в Ива­но­во, но мест­ные вла­сти вся­че­ски пре­пят­ство­ва­ли слу­же­нию в го­ро­де ар­хи­пас­ты­ря и по­тре­бо­ва­ли, чтобы он по­ки­нул го­род. С се­ре­ди­ны 1925 го­да ему при­шлось жить в Москве и в Ки­неш­ме, при­ез­жая в Ива­но­во лишь для со­вер­ше­ния бо­го­слу­же­ний, ко­гда в свя­зи с боль­ши­ми цер­ков­ны­ми празд­ни­ка­ми пра­во­слав­ным уда­ва­лось до­бить­ся раз­ре­ше­ния на при­езд епи­ско­па в го­род.
Де­ти в это вре­мя оста­ва­лись жить с ня­ней в Ива­но­ве. При­е­хав в го­род на рож­де­ствен­ские празд­ни­ки, вла­ды­ка устро­ил ел­ку для них и для де­тей сво­их при­хо­жан. Он сам ее на­ря­жал, и ко­гда все бы­ло го­то­во, по­зва­ли де­тей, ко­то­рые с нетер­пе­ни­ем жда­ли в дру­гой ком­на­те. И вла­ды­ка с доб­рой улыб­кой смот­рел, как ра­ду­ют­ся де­ти празд­ни­ку. За­тем всем де­тям раз­да­ва­лись по­дар­ки. Но по­сле празд­ни­ков он был вы­нуж­ден по тре­бо­ва­нию вла­стей ехать в Моск­ву. В Москве он слу­жил в хра­ме апо­сто­лов Пет­ра и Пав­ла на Пре­об­ра­жен­ской пло­ща­ди, а жил в под­валь­ном по­ме­ще­нии под цер­ко­вью Ар­хан­ге­ла Ми­ха­и­ла на Пи­ро­гов­ской ули­це. За вре­мя его слу­же­ния в Москве у него по­яви­лось мно­го ду­хов­ных де­тей – лю­ди чув­ство­ва­ли вы­со­кий ду­хов­ный на­строй епи­ско­па, его без­за­вет­ную пре­дан­ность Бо­гу и шли к нему за ду­хов­ной по­мо­щью и со­ве­том.
Пра­во­слав­ные в Ива­но­ве не со­гла­си­лись с ре­ше­ни­ем мест­ных вла­стей о вы­сыл­ке епи­ско­па Ав­гу­сти­на в Моск­ву, тем бо­лее что это бы­ло сде­ла­но без су­да; они ста­ли до­би­вать­ся воз­вра­ще­ния ар­хи­ерея в го­род. Бы­ло со­бра­но мно­же­ство под­пи­сей под об­ра­ще­ни­ем с прось­бой вер­нуть епи­ско­па Ав­гу­сти­на в Ива­но­во. Сре­ди под­пи­сав­ших­ся бы­ло мно­го ра­бо­чих. Ко­гда под­пи­си бы­ли со­бра­ны, ве­ру­ю­щие от­пра­ви­ли с до­ку­мен­та­ми сво­их пред­ста­ви­те­лей во ВЦИК к Ка­ли­ни­ну. Им уда­лось скло­нить к за­щи­те сво­е­го пра­во­го де­ла од­но­го из чи­нов­ни­ков ВЦИКа, ко­то­рый по­мог им до­бить­ся то­го, что неза­кон­ное ре­ше­ние о вы­сыл­ке епи­ско­па Ав­гу­сти­на бы­ло от­ме­не­но, и вла­ды­ка вер­нул­ся в Ива­но­во.
По­ло­же­ние пра­во­слав­ных в те го­ды бы­ло тя­же­лым: вла­сти пре­сле­до­ва­ли их аре­ста­ми, взи­ма­ли с них огром­ные на­ло­ги, при­нуж­да­ли ра­бо­тать в дву­на­де­ся­тые празд­ни­ки и в вос­крес­ные дни. Ра­бот­ни­цы ива­нов­ских ткац­ких фаб­рик и кре­стьяне спра­ши­ва­ли епи­ско­па, как им по­сту­пать, ведь ра­бо­тать в эти дни грех. И вла­ды­ка от­ве­тил на этот во­прос в про­по­ве­ди по­сле ли­тур­гии, пе­ре­ска­зав им рас­сказ од­но­го из рус­ских пи­са­те­лей о злом и жад­ном по­ме­щи­ке, ко­то­рый за­став­лял кре­стьян ра­бо­тать на се­бя всю неде­лю, остав­ляя им воз­мож­ность ра­бо­тать на сво­ем по­ле лишь в празд­ни­ки. И кре­стья­нам при­хо­ди­лось па­хать да­же на Пас­ху. Они ста­ви­ли за­жжен­ную све­чу на свой плуг и, идя за ним, пе­ли пас­халь­ные пес­но­пе­ния.
«Да, бы­ва­ет, что мы все­го ока­зы­ва­ем­ся ли­ше­ны, да­же цер­ков­но­го бо­го­слу­же­ния, но ве­ры и на­ше­го внут­рен­не­го бла­го­че­стия, на­шей сво­бо­ды во Хри­сте нас не мо­жет ли­шить ни­кто», – за­клю­чил епи­скоп Ав­гу­стин свое сло­во.
По­чти еже­днев­ные про­по­ве­ди, все воз­рас­та­ю­щая из­вест­ность ар­хи­ерея, лю­бовь к нему ива­нов­ской паст­вы, а так­же по­чти пол­ное по­ра­же­ние об­нов­лен­цев в Ива­но­ве при­во­ди­ли в ярость мест­ных без­бож­ни­ков, и 1 сен­тяб­ря 1926 го­да на­чаль­ник Ива­нов­ско­го ОГПУ от­пра­вил до­не­се­ние на­чаль­ни­ку 6-го сек­рет­но­го от­де­ла ОГПУ Туч­ко­ву в Моск­ву, по­тре­бо­вав от мос­ков­ских вла­стей раз­ре­ше­ния на вы­сыл­ку епи­ско­па Ав­гу­сти­на за пре­де­лы Ива­нов­ской об­ла­сти. В сво­ем за­яв­ле­нии он, в част­но­сти, пи­сал: «Уба­ю­кан­ный непри­кос­но­вен­но­стью... граж­да­нин Бе­ля­ев при­шел к за­клю­че­нию, что бо­роть­ся с ним Гу­б­от­дел не мо­жет и что в раз­ма­хах ра­бо­ты ему в на­сто­я­щее вре­мя не сто­ит стес­нять­ся... Эта наг­лая уве­рен­ность граж­да­ни­на Бе­ля­е­ва вы­ли­лась в но­вые фор­мы ра­бо­ты для со­зда­ния неле­галь­ных круж­ков по­ка не оформ­лен­ных хри­сти­ан, име­ю­щих це­лью за­влечь и воз­вра­тить в "ло­но Церк­ви" де­тей во­об­ще, в част­но­сти ком­му­ни­стов, в воз­расте 13-16 лет.
Ра­бо­та по вер­бов­ке и на­став­ни­че­ству про­во­дит­ся мо­на­шен­ка­ми По­кров­ско­го мо­на­стыр­ско­го со­бо­ра, глав­но­го хра­ма слу­же­ния Бе­ля­е­ва. На­ми точ­но уста­нов­ле­ны два слу­чая. Пер­вый. Дочь пар­тий­но­го то­ва­ри­ща на­чи­на­ет от­лу­чать­ся по ве­че­рам из до­ма под пред­ло­гом по­се­ще­ния ки­не­ма­то­гра­фа, невоз­ра­жа­ю­щая ей мать да­ва­ла ей день­ги на би­лет и бы­ла да­ле­ка от ка­ких бы то ни бы­ло по­до­зре­ний, та­ко­вые вкра­лись в го­ло­ву бо­лее по­до­зри­тель­но­го от­ца. По­след­ний уста­но­вил на­блю­де­ние за до­че­рью и от­крыл при­чи­ну ки­не­ма­то­гра­фи­че­ской "го­ряч­ки" до­че­ри – ока­зы­ва­ет­ся, по­след­няя... про­во­дит ве­че­ра на служ­бах Бе­ля­е­ва в По­кров­ском со­бо­ре. Вто­рой слу­чай. Пар­тий­ный то­ва­рищ узна­ет от сво­е­го сы­ниш­ки, что он и его сест­рен­ка во­дят­ся мо­наш­кой По­кров­ско­го со­бо­ра к Ав­гу­сти­ну, где их учат мо­лить­ся. Ука­зан­ная мо­наш&sh