В на­ча­ле ХХ ве­ка из мно­гих мо­на­сты­рей Во­ло­год­ско­го края в Гря­зо­вец­ком уез­де осо­бен­но сла­вен был ду­хов­ной жиз­нью сво­их на­сель­ни­ков Пав­ло-Об­нор­ский Тро­иц­кий мо­на­стырь, рас­по­ло­жен­ный в пят­на­дца­ти вер­стах от го­ро­да Гря­зов­ца на ле­вом бе­ре­гу ре­ки Нур­мы. Мо­на­стырь был ос­но­ван уче­ни­ком пре­по­доб­но­го Сер­гия Ра­до­неж­ско­го пре­по­доб­ным Пав­лом Об­нор­ским в 1414 го­ду; мо­щи свя­то­го по­ко­и­лись в мо­на­сты­ре под спу­дом. Оби­тель два­жды — в 1513 и 1767 го­дах — же­сто­ко по­стра­да­ла от по­жа­ра, а в 1777 го­ду бы­ла раз­граб­ле­на раз­бой­ни­ка­ми. В на­ча­ле ХХ ве­ка на­мест­ни­ком мо­на­сты­ря стал ар­хи­манд­рит Ни­кон (Чул­ков). Бла­го­че­сти­вый по­движ­ник, он имел и ду­хов­ные да­ро­ва­ния, умел и хо­зяй­ствен­ную жизнь при­ве­сти в про­цве­та­ю­щее со­сто­я­ние. При нем в оби­те­ли бы­ло че­ты­ре хра­ма, и все в пре­крас­ном со­сто­я­нии. В свое вре­мя он об­ра­тил­ся к им­пе­ра­то­ру Ни­ко­лаю II с прось­бой о по­жерт­во­ва­нии средств на укра­ше­ние ра­ки пре­по­доб­но­го Пав­ла. Прось­ба бы­ла удо­вле­тво­ре­на, и отец Ни­кон устро­ил пре­крас­но укра­шен­ную ра­ку. В 1910 го­ду он ез­дил к им­пе­ра­то­ру в Цар­ское Се­ло, чтобы вы­ра­зить лич­ную бла­го­дар­ность за по­жерт­во­ва­ние, и был при­нят им. Ко­гда в 1914 го­ду на­ча­лась вой­на, в мо­на­сты­ре был устро­ен ла­за­рет для ра­не­ных.
Один из при­хо­жан мо­на­сты­ря, став­ший впо­след­ствии свя­щен­ни­ком в За­ха­рьев­ской об­щине, а в то вре­мя слу­жив­ший учи­те­лем в Лю­би­ме, вспо­ми­нал: «К весне 1914 го­да до ме­ня и во­об­ще до все­го окру­жа­ю­ще­го ме­ня лю­бим­ско­го об­ще­ства до­нес­лись слу­хи об осо­бой ду­хов­ной на­стро­ен­но­сти в Пав­ло-Об­нор­ском мо­на­сты­ре. То­гда же, как вос­пи­тан­ный на глу­бо­ко ре­ли­ги­оз­ных на­ча­лах, устре­мил­ся ту­да и я в ком­па­нии еди­но­мыс­ля­щих со мной в ре­ли­ги­оз­ном от­но­ше­нии со­слу­жив­цев. Что Пав­ло-Об­нор­ский мо­на­стырь, ру­ко­во­ди­мый сво­им на­сто­я­те­лем ар­хи­манд­ри­том Ни­ко­ном, имел имен­но та­кую ре­ли­ги­оз­но-нрав­ствен­ную физио­но­мию, вид­но из ма­лень­ко­го пу­те­во­го фак­та: ко­гда в пер­вый раз мы еха­ли на на­ем­ной ло­ша­ди из Гря­зов­ца, я спро­сил воз­ни­цу: в ко­то­рый из мо­на­сты­рей — Кор­ни­ли­ев или Пав­лов боль­ше во­зи­те се­до­ков? Тот не за­ду­мы­ва­ясь от­ве­тил: “Ко­ли ко­му по­гу­лять, так ве­зем в Кор­ни­ли­ев, а ко­му по­мо­лить­ся — то­го ве­зем в Пав­лов”. Нуж­но за­ме­тить, что всех нас ту­да влек­ло не толь­ко ис­ка­ние бла­го­дат­но­го успо­ко­е­ния, но и воз­мож­ность по­лу­чить ис­це­ле­ние от бо­лез­ней по мо­лит­вам пре­по­доб­но­го Пав­ла, а так­же и же­ла­ние по­лу­чить ду­хов­но-на­зи­да­тель­ный со­вет ар­хи­манд­ри­та Ни­ко­на. Я был се­рьез­но бо­лен рас­ши­ре­ни­ем серд­ца, был при смер­ти, ле­жал в од­ной из мос­ков­ских боль­ниц, но ле­че­ние пло­хо по­дви­га­лось, до­ма я про­дол­жал бо­леть, и док­то­ра за­пре­ти­ли мне да­же вста­вать с по­сте­ли. И вот, я по осо­бо­му ду­хов­но­му вле­че­нию, во­пре­ки за­пре­ще­ни­ям док­то­ра, вес­ной 1914 го­да пред­при­нял пу­те­ше­ствие в Пав­лов мо­на­стырь. Пер­вый день я не смог соб­ствен­ны­ми си­ла­ми хо­дить, и ме­ня во­ди­ли под ру­ки, на вто­рой день я по­шел са­мо­сто­я­тель­но, без по­сто­рон­ней по­мо­щи, и с той по­ры бо­лезнь моя ста­ла нечув­стви­тель­на. В дру­гой раз я бо­лел вос­па­ле­ни­ем лег­ких и гной­ным плев­ри­том. Кон­си­ли­ум вра­чей при­знал неиз­беж­ность ро­ко­во­го кон­ца, но но­чью мне снит­ся пре­по­доб­ный Па­вел под­ряд три ра­за и уве­ря­ет ме­ня, что я здо­ров. Дей­стви­тель­но, я проснул­ся со­вер­шен­но здо­ро­вым и, к удив­ле­нию при­быв­ше­го утром вра­ча, я встал с по­сте­ли и мог хо­дить. По­доб­ные слу­чаи бы­ли и с дру­ги­ми мо­и­ми ро­ди­ча­ми и зна­ко­мы­ми, и все это влек­ло нас в Пав­лов мо­на­стырь. Бы­вал с той по­ры в Пав­ло­ве еже­год­но — ле­том на неде­лю и в ред­ких слу­ча­ях на две, встре­чал там все­гда мно­го на­ро­да, сте­кав­ше­го­ся из раз­ных мест: из Гря­зов­ца, Во­лог­ды, из-за Во­лог­ды, из-под По­ше­хо­нья, из-под Ро­ма­но­ва и Ры­бин­ска, из Яро­слав­ля, из Буй­ско­го, Да­ни­лов­ско­го и Лю­бим­ско­го уез­дов»[1].
Огром­ным ав­то­ри­те­том поль­зо­вал­ся в то вре­мя на­сто­я­тель мо­на­сты­ря ар­хи­манд­рит Ни­кон, к нему за мо­лит­вой, со­ве­том и бла­го­сло­ве­ни­ем еха­ли то­гда ото­всю­ду. Сре­ди при­ез­жав­ших бы­ло мно­го де­виц из ве­ру­ю­щих се­мей, де­тей ду­хо­вен­ства, жен­щин, окон­чив­ших учеб­ные за­ве­де­ния и ра­бо­тав­ших учи­те­ля­ми, мно­гие из ко­то­рых ста­ли ду­хов­ны­ми детьми от­ца Ни­ко­на. Неко­то­рые нуж­да­лись в бо­лее по­дроб­ном и глу­бо­ком ду­хов­ном окорм­ле­нии, так как ста­ли за­ду­мы­вать­ся уже не над тем, как по воз­мож­но­сти нрав­ствен­но, стре­мясь к ис­пол­не­нию Хри­сто­вых за­по­ве­дей, по­сту­пать в этой жиз­ни, но уже свя­зы­ва­ли это с устро­е­ни­ем сво­ей ду­хов­ной жиз­ни, ста­ли ду­мать о спа­се­нии, о Цар­стве Небес­ном, о том, как все­це­ло уго­дить Гос­по­ду. Вы­со­кая за­да­ча тре­бо­ва­ла и опыт­но­го, вы­со­кой ду­хов­ной жиз­ни на­став­ни­ка.
В эту эпо­ху мно­гие ду­хов­ные на­став­ни­ки со­зда­ва­ли об­щи­ны, ко­то­рые за­тем пре­об­ра­зо­вы­ва­лись в мо­на­сты­ри. Из са­мых из­вест­ных бы­ли об­щи­ны, имев­шие сво­и­ми ос­но­ва­те­ля­ми пре­по­доб­но­го Се­ра­фи­ма Са­ров­ско­го в на­ча­ле ХIХ ве­ка и пре­по­доб­но­го Ам­вро­сия Оп­тин­ско­го в кон­це ХIХ сто­ле­тия. Хо­тел та­кую об­щи­ну устро­ить и ар­хи­манд­рит Ни­кон, не от­ка­зав­шись от сво­е­го на­ме­ре­ния да­же то­гда, ко­гда по­сле при­хо­да к вла­сти боль­ше­ви­ков на­ча­лись го­не­ния на Пра­во­слав­ную Цер­ковь. Но для осу­ществ­ле­ния это­го доб­ро­го де­ла, нуж­на бы­ла зем­ля, где мог­ли бы по­се­лить­ся чле­ны об­щи­ны. В зна­чи­тель­ной сте­пе­ни по­мог­ла это­му ду­хов­ная дочь от­ца Ни­ко­на, Алек­сандра Ар­ка­дьев­на Со­ло­вье­ва, тет­ка Ан­ны Алек­сан­дров­ны Со­ло­вье­вой, быв­шей в то вре­мя учи­тель­ни­цей в За­ха­рьев­ском при­хо­де, рас­по­ло­жен­ном меж­ду го­ро­дом Гря­зов­цем и Пав­ло-Об­нор­ским мо­на­сты­рем, а впо­след­ствии став­шей на­чаль­ни­цей об­щи­ны.
Алек­сандра Ар­ка­дьев­на бы­ла до­че­рью по­но­ма­ря, слу­жив­ше­го в церк­ви в се­ле За­ха­рье­во, и жи­ла в вет­хом до­ме от­ца. Она бы­ла де­ви­цей и до дней глу­бо­кой ста­ро­сти слу­жи­ла Гос­по­ду тем, что при­ни­ма­ла стран­ни­ков и па­лом­ни­ков, шед­ших из По­ше­хон­ска в Пав­ло-Об­нор­ский мо­на­стырь. Она и пред­ло­жи­ла от­цу Ни­ко­ну свой вет­хий до­миш­ко для жи­тель­ства се­стер об­щи­ны. Но нуж­но бы­ло по­лу­чить и зем­лю под ого­ро­ды.
В то вре­мя со­вет­ская власть уже на­ча­ла рек­ви­зи­ро­вать цер­ков­ные зем­ли, и за­ха­рьев­ские кре­стьяне по­ня­ли, что с ото­бра­ни­ем у церк­ви зем­ли им нелег­ко станет со­дер­жать храм, и по­то­му они с ра­до­стью про­го­ло­со­ва­ли за от­да­чу цер­ков­ной зем­ли об­щине, ко­то­рая да­ла обя­за­тель­ства пе­ред при­хо­дом со­дер­жать свя­щен­ни­ка, пса­лом­щи­ка, пев­чих и сто­ро­жа.
Кре­стьяне вы­де­ли­ли об­щине боль­шой уча­сток зем­ли, и в 1921 го­ду ар­хи­манд­рит Ни­кон бла­го­сло­вил по­се­лить­ся здесь ше­сти де­вуш­кам во гла­ве с Ан­ной Алек­сан­дров­ной Со­ло­вье­вой. Они по­се­ли­лись в до­ме Алек­сан­дры Ар­ка­дьев­ны. Ес­ли бы не со­вет­ская власть, об­щи­на быст­ро пе­ре­рос­ла бы в боль­шой и бла­го­устро­ен­ный мо­на­стырь, но в ос­но­ве со­вет­ско­го го­судар­ствен­но­го устрой­ства бы­ло во­ин­ству­ю­щее без­бо­жие, ру­ко­вод­ство­вав­ше­е­ся бо­лее дья­воль­ски­ми на­ве­та­ми, неже­ли Бо­жи­и­ми за­ве­та­ми, и со­вет­ская власть ни­ко­гда бы не поз­во­ли­ла су­ще­ство­вать мо­на­стыр­ской об­щине от­кры­то. Отец Ни­кон пред­ло­жил ком­про­мисс: офор­мить ее как сель­ско­хо­зяй­ствен­ную ар­тель, но с мо­на­стыр­ским уста­вом и по­слу­ша­ни­я­ми. Отец Ни­кон, как и мно­гие лю­ди то­гда, не ве­рил, что без­бож­ный ан­ти­че­ло­ве­че­ский го­судар­ствен­ный строй, стре­мив­ший­ся убить че­ло­ве­че­скую ду­шу, от­нять у нее бес­смер­тие, смо­жет про­дер­жать­ся сколь­ко-ни­будь про­дол­жи­тель­ное вре­мя на рус­ской зем­ле. Он пред­по­ла­гал, что ес­ли сам и не до­жи­вет до то­го вре­ме­ни, ко­гда об­щи­на пре­об­ра­зу­ет­ся в мо­на­стырь, так как ему при ос­но­ва­нии об­щи­ны бы­ло уже за шесть­де­сят лет, то де­вуш­ки по­мо­ло­же до это­го вре­ме­ни до­жи­вут. И по­это­му, ко­гда вла­сти, за­по­до­зрив­шие в об­щине чуж­дый без­бо­жию уклад жиз­ни, ста­ли вни­ма­тель­но при­смат­ри­вать­ся к ней и тре­бо­вать, чтобы об­щин­ни­ки ве­ли аги­та­ци­он­ную ра­бо­ту и бы­ли здесь свои ком­со­моль­цы и ком­му­ни­сты, отец Ни­кон бла­го­сло­вил неко­то­рых чле­нов об­щи­ны всту­пить в ком­со­мол и в пар­тию, с тем, од­на­ко, чтобы они на всех со­бра­ни­ях мол­ча­ли и ни­че­го не го­во­ри­ли про­тив Гос­по­да, оста­ва­ясь в ду­ше все те­ми же ве­ру­ю­щи­ми людь­ми. Для де­ву­шек это ста­ло тя­же­лым ис­пы­та­ни­ем.
«Для них это бы­ли го­ды ду­шев­ных тер­за­ний — го­ды му­че­ни­че­ства, — вспо­ми­нал свя­щен­ник за­ха­рьев­ской церк­ви. — Лю­бя Бо­га, от­прав­ляя Ему слу­же­ние, на­до бы­ло иг­рать роль без­бож­ниц.
Впо­след­ствии они, ко­неч­но, ка­я­лись на ис­по­ве­ди, по­лу­ча­ли раз­ре­ше­ние и вновь вда­ва­лись в тот же грех. Осо­бен­но тя­же­ло им бы­ло в празд­ни­ки, ко­гда в хра­ме шло бо­го­слу­же­ние, а им уже бы­ло это за­пре­ще­но. То­гда они мо­ли­лись до­ма, тай­но, и вре­мя от вре­ме­ни при­хо­ди­ли в храм, чтобы при­ча­стить­ся...»[2]
«Отец Ни­кон, как глав­ный вдох­но­ви­тель и ру­ко­во­ди­тель об­щи­ны и как глу­бо­ко ве­ру­ю­щий мо­нах, не мог иметь иных ча­я­ний, как мо­на­стыр­ские по­дви­ги во имя бу­ду­ще­го Небес­но­го Цар­ства, к ко­то­ро­му все­ми сред­ства­ми ста­рал­ся ве­сти сво­их ду­хов­ных де­тей, в том чис­ле и ком­му­на­рок. Вли­я­ние он на них имел огром­ное, а по­то­му мог лег­ко за­ста­вить их, при­кры­ва­ясь ли­чи­ной без­бо­жия и слу­же­ния со­ци­а­лиз­му в ли­це со­вет­ской вла­сти и ВКП(б), со­хра­нять внут­рен­нее бла­го­че­стие, ве­ру и мо­на­ше­ское по­слу­ша­ние и тер­пе­ли­во ожи­дать кон­ца двой­ной иг­ры»[3].
Впо­след­ствии, уже бу­дучи аре­сто­ван­ной, на­сто­я­тель­ни­ца об­щи­ны Ан­на Алек­сан­дров­на Со­ло­вье­ва по­ка­за­ла на след­ствии: «Со­здан­ная пер­во­на­чаль­но За­ха­рьев­ская сель­ско­хо­зяй­ствен­ная ар­тель и впо­след­ствии Пер­во­май­ская сель­хоз­ком­му­на име­ни Круп­ской яв­ля­лись фак­ти­че­ски ре­ли­ги­оз­ной об­щи­ной с мо­на­стыр­ским уста­вом, ко­то­рая, по уста­нов­кам ар­хи­манд­ри­та Ни­ко­на, мог­ла быть пре­об­ра­зо­ва­на в жен­ский мо­на­стырь в слу­чае па­де­ния со­вет­ской вла­сти. Для то­го, чтобы со­хра­нить ука­зан­ную ком­му­ну... бы­ла со­зда­на фик­тив­ная ячей­ка ВКП(б) и в нее бы­ли по­сла­ны... чле­ны ком­му­ны… Бес­со­мнен­но, что ни­кто из них при вступ­ле­нии ком­му­ни­стом быть не мог, так как они пол­но­стью со­хра­ни­ли свои ре­ли­ги­оз­ные убеж­де­ния и всту­па­ли в пар­тию толь­ко лишь по на­шим за­да­ни­ям, для то­го чтобы до­тя­нуть пу­тем лю­бых усту­пок и ком­про­мис­сов су­ще­ство­ва­ние ком­му­ны до па­де­ния со­вет­ской вла­сти...»[4]
В са­мом на­ча­ле су­ще­ство­ва­ния об­щи­ны все чле­ны ее хо­ди­ли в храм от­кры­то и хор пев­чих со­сто­ял из два­дца­ти пя­ти де­ву­шек. В са­мой ком­муне они ак­тив­но бла­го­устра­и­ва­лись, чис­ло чле­нов об­щи­ны быст­ро уве­ли­чи­ва­лось, и к 1930 го­ду их ста­ло сто пять че­ло­век. Чле­ны об­щи­ны осво­и­ли раз­лич­ные ре­мес­ла; кро­ме сель­ско­хо­зяй­ствен­ных ра­бот, мно­гие де­вуш­ки ста­ли про­фес­сио­наль­ны­ми ка­мен­щи­ка­ми и плот­ни­ка­ми. В об­щине бы­ло устро­е­но во­семь пред­при­я­тий: кир­пич­ный, дег­тяр­ный и ко­же­вен­ный за­во­ды, ва­ляль­но-ка­таль­ная, швей­ная и са­пож­ная ма­стер­ские, куз­ни­ца и вет­ря­ная мель­ни­ца; на­сель­ни­цы об­щи­ны ин­тен­сив­но вы­ру­ба­ли глу­хой лес, кор­че­ва­ли пни, а на рас­чи­щен­ных по­лях за­се­ва­ли хлеб. У об­щи­ны был ого­род с пар­ни­ка­ми и пре­крас­ный сад.
Об­щи­на ру­ко­во­ди­лась ар­хи­манд­ри­том Ни­ко­ном, ко­то­рый ча­сто сю­да при­ез­жал, чтобы устро­ить и на­пра­вить ду­хов­ную жизнь се­стер. По ве­че­рам по­сле обыч­ных по­слу­ша­ний все обык­но­вен­но хо­ди­ли в лес за дро­ва­ми, и вме­сте со все­ми хо­дил отец Ни­кон. За­тем все со­би­ра­лись в ка­ком-ни­будь до­ме на от­дых. По­да­ва­ли чай, пев­чие и сам отец Ни­кон пе­ли ду­хов­ные пес­ни и бе­се­до­ва­ли. Устав здесь был чи­сто мо­на­стыр­ский: у всех бы­ли свои по­слу­ша­ния, бы­ла об­щая мо­лит­ва в церк­ви, где чи­та­ли и пе­ли де­вуш­ки об­щи­ны.
В 1924 го­ду Пав­ло-Об­нор­ский мо­на­стырь был вла­стя­ми за­крыт, и отец Ни­кон пе­ре­шел слу­жить в Воз­дви­жен­ский со­бор в го­ро­де Гря­зов­це, рас­по­ло­жен­ном срав­ни­тель­но неда­ле­ко от За­ха­рьев­ской об­щи­ны, и мно­гие ее на­сель­ни­цы ста­ли по­се­щать его здесь. В 1924 го­ду, ко­гда ар­хи­манд­рит Ни­кон был в Москве, Пат­ри­арх Ти­хон пред­ло­жил ему при­нять сан епи­ско­па, но ра­ди окорм­ля­е­мых им ду­хов­ных де­тей и уже ор­га­ни­зо­ван­ной об­щи­ны он от­ка­зал­ся, не за­хо­тел оста­вить ду­хов­ных де­тей в это тя­же­лое вре­мя.
В 1930 го­ду Воз­дви­жен­ский со­бор был за­крыт и ар­хи­манд­рит Ни­кон по­се­лил­ся в од­ной из де­ре­вень непо­да­ле­ку от об­щи­ны и ча­сто по­се­щал ее, но вви­ду на­рас­та­ю­щих го­не­ний ста­рал­ся это де­лать неза­мет­но. Бы­ва­ли слу­чаи, что со­труд­ни­ки ОГПУ по чье­му-ли­бо до­но­су при­ез­жа­ли в об­щи­ну в то вре­мя, ко­гда отец Ни­кон был там. Во из­бе­жа­ние аре­ста его вы­пус­ка­ли через про­ти­во­по­лож­ную дверь, и он ухо­дил неза­ме­чен­ным, но дол­го так это про­дол­жать­ся не мог­ло. Уже од­но то, что мо­на­ше­ская об­щи­на су­ще­ство­ва­ла по­чти де­сять лет, бы­ло чу­дом.
Од­на из чле­нов об­щи­ны, впо­след­ствии вы­шед­шая из нее, опи­са­ла по тре­бо­ва­нию сле­до­ва­те­лей ОГПУ бы­то­вую сто­ро­ну жиз­ни в об­щине: «При­ни­ма­лись в нее лю­ди толь­ко по ре­ко­мен­да­ции чле­нов, жи­ву­щих в ком­муне и до­ста­точ­но ис­пы­тан­ных от­цом Ни­ко­ном, всех в ком­му­ну, кто бы толь­ко за­хо­тел в нее по­сту­пить, не при­ни­ма­ли; ес­ли же кто по­сту­пал по ре­ко­мен­да­ции чле­нов, он брал­ся на из­вест­ное ис­пы­та­ние и через неко­то­рый про­ме­жу­ток вре­ме­ни его все же зна­ко­ми­ли... с от­цом Ни­ко­ном...
В об­щин­ке имел­ся свой рас­по­ря­док и при­ме­не­ны мо­на­стыр­ские пра­ви­ла сле­ду­ю­щие: в вос­крес­ный день долж­ны все без ис­клю­че­ния пой­ти к утрене, свои име­лись лю­ди в церк­ви, пса­лом­щик Па­то­ко­ва, Бла­го­ве­щен­ская, чи­та­ли Апо­стол, хор имел­ся че­ло­век до два­дца­ти пя­ти, чем при­вле­ка­лись в цер­ковь окрест­ные кре­стьяне; по­сле обед­ни на­чи­нал­ся обед; ко­гда обе­да­ют ком­му­нар­ки, в этот мо­мент со­блю­да­лась в сто­ло­вой пол­ная ти­ши­на, во вре­мя обе­да за сто­лом не до­пус­ка­лось ни по­сто­рон­них раз­го­во­ров, ни сме­ха, в это вре­мя на ро­я­ле иг­ра­ли толь­ко кан­ти­ки; нуж­но ска­зать, что ком­му­на­рок уме­ло иг­рать на ро­я­ле по­чти со­рок че­ло­век, но ис­клю­чи­тель­но од­ни кан­ти­ки, пе­сен­ки свет­ские иг­рать не раз­ре­ша­ли, их мож­но услы­шать толь­ко то­гда, ко­гда по­яв­ля­ют­ся в сто­ло­вой со­вет­ские. Ком­му­нар­кам гу­лять пой­ти в дру­гую де­рев­ню... не раз­ре­ша­лось. Ес­ли, про­жив в ком­муне год или два, разо­ча­ру­ешь­ся, в ком­муне не за­хо­чешь жить — пой­ди, но та­кой был устав, что ни од­ной тряп­ки взять те­бе из нее нель­зя... Обя­зан­ность каж­дой ком­му­нар­ки каж­дый ве­чер по­сле ра­бо­ты на сво­их пле­чах при­не­сти пла­ху дров к то­му до­му, кто где жи­вет...»[5]
В 1928 го­ду За­ха­рьев­ская сель­ско­хо­зяй­ствен­ная ар­тель бы­ла пе­ре­име­но­ва­на в Пер­во­май­скую сель­ско­хо­зяй­ствен­ную ком­му­ну име­ни Круп­ской. В это вре­мя ком­му­на про­сла­ви­лась в об­ла­сти как об­раз­цо­во-по­ка­за­тель­ное хо­зяй­ство, как при­мер то­го, че­го мож­но бы­ло до­стиг­нуть кол­лек­тив­ным тру­дом при но­вом строе. Ру­ко­во­ди­тель­ни­ца об­щи­ны Ан­на Со­ло­вье­ва, ко­гда при­ез­жа­ло на­чаль­ство или про­ве­ря­ю­щие ко­мис­сии, ста­ра­лась с ни­ми дер­жать се­бя под­черк­ну­то веж­ли­во, ни в чем не про­яв­ляя се­бя че­ло­ве­ком ре­ли­ги­оз­ным. Их при­ни­ма­ли, по­ка­зы­ва­ли хо­зяй­ство, кор­ми­ли обе­да­ми, они встре­ча­лись с чле­на­ми об­щи­ны, и ес­ли чле­ны ко­мис­сий что и за­ме­ча­ли, они об этом не го­во­ри­ли.
Впо­след­ствии со­труд­ни­ки ОГПУ в об­ви­ни­тель­ном за­клю­че­нии от­но­си­тель­но чле­нов За­ха­рьев­ской об­щи­ны на­пи­са­ли: «Внеш­няя мас­ки­ров­ка... со­зда­ла во­круг сель­ско­хо­зяй­ствен­ной ком­му­ны ши­ро­кое об­ще­ствен­ное мне­ние, иду­щее за пре­де­лы об­ла­сти. В ре­зуль­та­те ком­му­на по­лу­чи­ла на все­со­юз­ном смот­ре на луч­шую кол­хоз-ком­му­ну тре­тью пре­мию»[6].
В кон­це два­дца­тых го­дов, ко­гда на­ча­ли мас­со­во со­зда­вать­ся кол­хо­зы, в ком­му­ну ста­ли на­прав­лять­ся жур­на­ли­сты мест­ных га­зет, при­зван­ные в сво­их ста­тьях опи­сать пре­иму­ще­ства но­во­го эко­но­ми­че­ско­го укла­да.
Со­вет­ская прес­са пи­са­ла о ней в это вре­мя: «Пер­во­май­ская жен­ская сель­ско­хо­зяй­ствен­ная ком­му­на име­ни Круп­ской яв­ля­ет­ся наи­бо­лее яр­ким об­раз­цом ге­ро­и­че­ской борь­бы тру­дя­щей­ся кре­стьян­ки под ру­ко­вод­ством ком­му­ни­сти­че­ской пар­тии за свое рас­кре­по­ще­ние»[7].
«Ком­му­нар­ки ком­му­ны име­ни Круп­ской по­ка­за­ли, что они креп­ко дер­жат в ру­ках зна­мя Ле­ни­на, что ком­му­на раз­ви­ва­ет­ся и крепнет имен­но на ба­зе ро­ста про­из­во­ди­тель­но­сти тру­да, на ба­зе об­ще­го кол­лек­тив­но­го тру­да»[8].
«На­до пря­мо ска­зать, что вся жизнь и рост ком­му­ны име­ни Круп­ской — ге­ро­изм и са­мо­от­вер­жен­ность ком­му­на­рок. За пле­ча­ми ком­му­ны де­вять лет упор­но­го тру­да. Уме­лое со­че­та­ние пра­виль­но­го адми­ни­стра­тив­но-хо­зяй­ствен­но­го и пар­тий­но­го ру­ко­вод­ства с вы­со­ким ка­че­ством мас­со­вой ра­бо­ты вы­дви­ну­ли ком­му­ну, как жен­скую, на од­но из пер­вых мест по Ива­нов­ской об­ла­сти, а по­жа­луй, и все­го Со­вет­ско­го Со­ю­за. У ком­му­ны мно­го за­слуг пе­ред го­су­дар­ством»[9].
«Чле­ны ком­му­ны жи­вут еди­ной спло­чен­ной се­мьей. Они твер­до уве­ре­ны в ко­неч­ной по­бе­де ком­му­низ­ма, и ни­ка­кие хо­зяй­ствен­ные труд­но­сти их не пу­га­ют. За­кал­ку в борь­бе за но­вую ком­му­ни­сти­че­скую жизнь, за жизнь кол­лек­тив­ную ком­му­нар­ки на­кап­ли­ва­ли в те­че­ние дол­гих лет. Путь, прой­ден­ный ком­му­нар­ка­ми, — это путь упор­но­го тру­да и же­сто­чай­шей борь­бы с клас­со­вым вра­гом»[10].
Уже по­сле аре­ста чле­нов об­щи­ны на до­прос был вы­зван ав­тор бро­шю­ры об об­щине, ко­то­рый ска­зал: «В 1930 го­ду я сов­мест­но с пред­ста­ви­те­лем Обл­кол­хоз­со­ю­за и аг­ро­но­мом вы­еха­ли в Пер­во­май­скую ком­му­ну для об­сле­до­ва­ния с це­лью пред­став­ле­ния ее на все­со­юз­ный смотр-кон­курс, так как она, по дан­ным Обл­кол­хоз­со­ю­за, счи­та­лась луч­шей в об­ла­сти. Озна­ко­мив­шись с циф­ра­ми ро­ста, хо­зяй­ствен­ным эф­фек­том ком­му­ны, рас­ста­нов­кой сил по участ­кам, по­быв на со­бра­ни­ях ком­му­на­рок, у ме­ня и всей ко­мис­сии не воз­ник­ло ни­ка­ких по­до­зре­ний. То­ва­ри­ще­ское от­но­ше­ние ком­му­на­рок, их невоз­му­ти­мое по­ве­де­ние оста­ви­ло хо­ро­шее впе­чат­ле­ние, имен­но внеш­ней сто­ро­ной мы и бы­ли вве­де­ны в глу­бо­кое за­блуж­де­ние»[11].
Впо­след­ствии со­труд­ни­ки ОГПУ в об­ви­ни­тель­ном за­клю­че­нии про­тив ком­му­ны пи­са­ли: «Контр­ре­во­лю­ци­он­ная груп­па, бу­дучи за­ин­те­ре­со­ва­на в укреп­ле­нии неле­галь­но­го мо­на­сты­ря, ста­ви­ла став­ку на рас­ши­ре­ние и улуч­ше­ние хо­зяй­ства, имея в ви­ду, что при па­де­нии со­вет­ской вла­сти мо­на­стырь бу­дет с проч­ной эко­но­ми­че­ской ба­зой. С 1926 го­да “ком­му­на” по­лу­чи­ла кре­дит и без­воз­врат­ные ссу­ды от го­су­дар­ства до 30 ты­сяч руб­лей и трак­тор. В то же вре­мя, все во­про­сы ор­га­ни­за­ци­он­но-хо­зяй­ствен­но­го по­ряд­ка про­во­ди­лись с ве­до­ма и утвер­жде­ния ру­ко­во­ди­те­ля контр­ре­во­лю­ци­он­ной груп­пы ар­хи­манд­ри­та Ни­ко­на»[12].
В 1929 го­ду вла­сти по­тре­бо­ва­ли от ру­ко­вод­ства ком­му­ны, что бы она сли­лась в еди­ное хо­зяй­ство с со­сед­ним кол­хо­зом «Но­вая де­рев­ня», где бы­ли и се­мей­ные, и неве­ру­ю­щие. Об­щи­на ко­ман­ди­ро­ва­ла од­ну из де­ву­шек в Моск­ву в Кол­хоз­центр, и ей уда­лось убе­дить на­чаль­ство в неце­ле­со­об­раз­но­сти та­ко­го сли­я­ния, тем бо­лее что все ком­му­нар­ки бы­ли про­тив. Рас­по­ря­же­ние, по­лу­чен­ное мест­ны­ми вла­стя­ми из Кол­хоз­цен­тра, по­вли­я­ло на них, они от­ме­ни­ли все свои рас­по­ря­же­ния о сли­я­нии в еди­ное хо­зяй­ство, и жизнь об­щи­ны, шед­шая по мо­на­стыр­ско­му уста­ву, про­дол­жа­ла ид­ти в том же рус­ле.
Ар­хи­манд­рит Ни­кон пи­сал на­чаль­ни­це об­щи­ны Анне Со­ло­вье­вой: «От всей ду­ши про­шу те­бя, не до­пу­сти в об­ще­ние сов­мест­но сме­шан­но­го по­ла. Не при­ни­май на жи­тель­ство по най­му лю­дей, со­блю­дай ис­то­вое об­ще­жи­тель­ство».
Все это в об­щине со­блю­да­лось, но с каж­дым го­дом, с уси­ле­ни­ем го­не­ний на Рус­скую Пра­во­слав­ную Цер­ковь, со­блю­дать это ста­но­ви­лось все тя­же­лее и ка­за­лось, что ком­муне не усто­ять пе­ред на­тис­ком го­судар­ствен­но­го без­бо­жия. В кон­це кон­цов, за уни­что­же­ние ком­му­ны взя­лось ОГПУ. В ночь на 30 ап­ре­ля 1931 го­да бы­ли аре­сто­ва­ны на­чаль­ни­ца об­щи­ны Ан­на Со­ло­вье­ва и три сест­ры, и сре­ди них мо­на­хи­ня Ан­на Бла­го­ве­щен­ская.
Пре­по­доб­но­му­че­ни­ца Ан­на ро­ди­лась 30 ян­ва­ря 1898 го­да в се­ле Бо­ри­со­глеб Бе­ло­сель­ской во­ло­сти По­ше­хон­ско­го уез­да Яро­слав­ской гу­бер­нии в се­мье свя­щен­ни­ка Алек­сия Апол­ло­со­ви­ча Бла­го­ве­щен­ско­го и в кре­ще­нии бы­ла на­ре­че­на Ма­ри­ей. По окон­ча­нии в 1916 го­ду По­ше­хон­ской жен­ской гим­на­зии Ма­рия ста­ла ра­бо­тать учи­тель­ни­цей и ис­пол­ня­ла по­слу­ша­ние пса­лом­щи­цы в хра­ме, где слу­жил ее отец. Вос­пи­тан­ная в бла­го­че­стии, она ча­сто по­се­ща­ла мо­на­сты­ри, в том чис­ле и Пав­ло-Об­нор­ский, где близ­ко по­зна­ко­ми­лась с ар­хи­манд­ри­том Ни­ко­ном, ду­хов­ной до­че­рью ко­то­ро­го ста­ла. Ко­гда ор­га­ни­зо­вы­ва­лась об­щи­на, ар­хи­манд­рит Ни­кон бла­го­сло­вил Ма­рию по­се­лить­ся в ней. Оста­вив в 1922 го­ду учи­тель­ство, она по­се­ли­лась в За­ха­рьев­ской об­щине, где нес­ла раз­лич­ные по­слу­ша­ния: бы­ла пса­лом­щи­ком и ре­ген­том хо­ра, пче­ло­во­дом и сче­то­во­дом и впо­след­ствии при­ня­ла мо­на­ше­ский по­стриг с име­нем Ан­на.
На до­про­се, со­сто­яв­шем­ся сра­зу же по­сле аре­ста, она про­во­ди­ла ту ли­нию, ко­то­рой по­ста­но­ви­ли все в об­щине дер­жать­ся пе­ред вла­стя­ми, пред­по­ла­гая по­на­ча­лу, что чле­нов об­щи­ны аре­сто­вы­ва­ют за со­про­тив­ле­ние объ­еди­не­нию с дру­гим кол­хо­зом, в ко­то­ром бы­ли се­мей­ные, а не за то, что они под ви­дом ком­му­ны ос­но­ва­ли мо­на­стырь. До­бив­шись раз­ре­ше­ния пи­сать про­то­кол соб­ствен­но­руч­но, мо­на­хи­ня Ан­на на­пи­са­ла: «Я — член ком­му­ны име­ни Круп­ской с 1922 го­да. До 1922 го­да я учи­тель­ство­ва­ла, а в 1922 го­ду, от­ка­зав­шись от учи­тель­ской долж­но­сти, я все свои си­лы и здо­ро­вье ре­ши­лась от­дать на со­зда­ние круп­ной ор­га­ни­за­ции, ка­ко­вой яв­ля­ет­ся на­ша ком­му­на... И вот, эта друж­ная, тру­до­лю­би­вая се­мья не от­ка­за­ла мне в мо­ей прось­бе — быть при­ня­тою в чис­ло ее чле­нов, и я, как уже ска­за­ла, рас­став­шись со шко­лой, всту­пи­ла в это об­ще­ство де­виц, за­дав­ших­ся це­лью до­ка­зать на де­ле свою мощ­ность, свою неза­ви­си­мость от муж­чи­ны, до­ка­зать, что дей­стви­тель­но жен­щи­на мо­жет управ­лять го­су­дар­ством. Со­вет­ская власть от­нес­лась к нам очень со­чув­ствен­но, за что мы, ко­неч­но, очень бла­го­дар­ны ей. И вот, с 1922 го­да ком­му­на на­ша все рас­тет и рас­тет и, вме­сто де­ся­ти че­ло­век (как, пом­ню, бы­ло при мо­ем вступ­ле­нии), чис­ло чле­нов ком­му­ны вы­рос­ло уже до ста. Вме­сто ма­лень­кой вет­хой из­буш­ки, сто­ят уже боль­шие до­ма, и ком­му­на на­чи­на­ет ма­ло-по­ма­лу при­ни­мать вид ма­лень­ко­го го­род­ка... По­се­ти­те­ли на­ши все­гда вы­ска­зы­ва­ют свой вос­торг и удив­ле­ние, что жен­щи­ны, ис­клю­чи­тель­но жен­щи­ны, так дель­но, тол­ко­во мо­гут ве­сти свое хо­зяй­ство. Мно­гие изъ­яв­ля­ют же­ла­ние усво­ить все это и устро­ить у се­бя до­ма нечто по­доб­ное. Я пом­ню, как од­на из экс­кур­сан­ток вы­ра­зи­лась так: “По­бы­вав у вас, по­смот­рев на все ва­ши ра­бо­ты, рас­спро­сив обо всем, что ме­ня ин­те­ре­су­ет, я, мне ка­жет­ся, по­лу­чи­ла столь­ко прак­ти­че­ских ука­за­ний, столь по­лез­ных для ве­де­ния сель­ско­го хо­зяй­ства, что мне пред­став­ля­ет­ся, что я про­слу­ша­ла сель­ско­хо­зяй­ствен­ные кур­сы”. Вот та­кие-то от­зы­вы для нас очень цен­ны, они до­ка­зы­ва­ют, что и мы — “ба­бы” при­но­сим го­су­дар­ству на­ше­му по­силь­ную по­мощь. Вполне на­де­юсь, что и впредь го­су­дар­ство бу­дет по­мо­гать нам во всем необ­хо­ди­мом, а мы, все бо­лее и бо­лее со­вер­шен­ству­ясь в ве­де­нии пра­виль­но­го сель­ско­го хо­зяй­ства, то­же бу­дем по­мо­гать го­су­дар­ству, на де­ле до­ка­зы­вать, что ба­ба — че­ло­век и не ху­же муж­чи­ны мо­жет ве­сти хо­зяй­ство, бу­дем с боль­шой ра­до­стью де­лить­ся сво­им опы­том с на­ши­ми по­се­ти­те­ля­ми, предо­сте­ре­гать их от оши­бок, ко­то­рые пе­ре­жи­ли са­ми»[13].
ОГПУ, од­на­ко, не ин­те­ре­со­ва­ла хо­зяй­ствен­ная де­я­тель­ность мо­на­сты­ря, и сле­до­ва­те­ли ста­ли до­пы­ты­вать­ся от аре­сто­ван­ных све­де­ний об ар­хи­манд­ри­те Ни­коне. 13 мая 1931 го­да они сно­ва до­про­си­ли мо­на­хи­ню Ан­ну. Све­де­ния о том, где на­хо­дит­ся отец Ни­кон, мать Ан­на со­об­щать от­ка­за­лась, но ска­за­ла, что ар­хи­манд­ри­та Ни­ко­на зна­ет.
28 июня 1931 го­да, до­вер­шая раз­гром об­щи­ны, Сек­ре­та­ри­ат Об­ласт­но­го ко­ми­те­та ком­му­ни­стов Ива­нов­ской Про­мыш­лен­ной об­ла­сти по­ста­но­вил: «Пред­ло­жить рай­он­но­му ко­ми­те­ту и ком­му­ни­сти­че­ской ча­сти ком­му­ны про­ве­сти жест­кую чист­ку чле­нов ком­му­ны от чуж­до­го эле­мен­та и быв­ших мо­на­шек. Одоб­рить сли­я­ние с ком­му­ной “Но­вая де­рев­ня”, вы­дви­нув из ее бед­няц­ко­го со­ста­ва ра­бот­ни­ков на ру­ко­во­дя­щие хо­зяй­ствен­ные долж­но­сти»[14].
По­сле несколь­ких до­про­сов мо­на­хи­ня Ан­на Бла­го­ве­щен­ская бы­ла осво­бож­де­на и мо­на­ше­ской об­щи­ной от­прав­ле­на в ко­ман­ди­ров­ку в Мо­ло­гу. Од­на­ко ОГПУ при­ня­ло ре­ше­ние вновь ее аре­сто­вать и на­пра­ви­ло в Мо­лог­ское от­де­ле­ние ОГПУ те­ле­грам­му, чтобы ее вы­зва­ли к на­чаль­ни­ку 3-го от­де­ле­ния сек­рет­но­го от­де­ла ОГПУ, но, «так как со сто­ро­ны воз­мож­ны по­пыт­ки скрыть­ся, це­ле­со­об­раз­нее ее со­про­во­дить до го­ро­да Ива­но­ва аген­тур­ным на­руж­ным на­блю­де­ни­ем»[15].
11 де­каб­ря 1931 го­да мо­на­хи­ня Ан­на бы­ла вновь аре­сто­ва­на и сра­зу же до­про­ше­на. Уже дав­но она при­ня­ла ре­ше­ние ни о ком не го­во­рить, чтобы нена­ро­ком ни­ко­го не пре­дать. Да и то: чем мень­ше го­во­ришь — тем мень­ше и во­про­сов. И она за­яви­ла сле­до­ва­те­лю: «От­ца Ни­ко­на, ко­то­ро­го я зна­ла как мо­на­ха Пав­лов­ско­го мо­на­сты­ря, не ви­де­ла с 1921 го­да, он то­гда при­ез­жал к Алек­сан­дре Ар­ка­дьевне, фа­ми­лии не знаю, про­жи­ва­ю­щей в сво­ем до­ме в се­ле За­ха­ро­во, она яв­ля­лась тет­кой Анне Алек­сан­дровне Со­ло­вье­вой. По­сле это­го слу­чая я от­ца Ни­ко­на ни­ко­гда и ни­где не ви­де­ла. Ме­сто­пре­бы­ва­ние от­ца Ни­ко­на и Со­ло­вье­вой в на­сто­я­щее вре­мя мне неиз­вест­но»[16].
В фев­ра­ле 1932 го­да след­ствие бы­ло за­кон­че­но. 13 ап­ре­ля 1932 го­да Кол­ле­гия ОГПУ при­го­во­ри­ла три­на­дцать чле­нов об­щи­ны к раз­лич­ным сро­кам за­клю­че­ния, трое бы­ли объ­яв­ле­ны в ро­зыск и од­на осво­бож­де­на. Мо­на­хи­ня Ан­на бы­ла при­го­во­ре­на к трем го­дам за­клю­че­ния в конц­ла­герь.
Вер­нув­шись из за­клю­че­ния, она устро­и­лась пса­лом­щи­цей в хра­ме в се­ле Ни­ко­ло-Ко­лок­ша Ры­бин­ско­го рай­о­на Яро­слав­ской об­ла­сти. По­се­ли­лась она в од­ном до­ме с некой де­ви­цей Ан­ной Ко­са­ре­вой; та бы­ла боль­на, и мо­на­хи­ня Ан­на взя­ла ее на со­дер­жа­ние.
22 сен­тяб­ря 1937 го­да мо­на­хи­ня Ан­на бы­ла аре­сто­ва­на и за­клю­че­на в яро­слав­скую тюрь­му. На до­про­се сле­до­ва­тель спро­сил ее:
— По­че­му Ко­са­ре­ва пе­ре­еха­ла жить к вам?
— Ко­са­ре­ва бы­ла боль­на, не мог­ла за­ра­бо­тать се­бе средств на про­жи­тие. Я ее взя&s