Священномученик Амфилохий (Скворцов), Красноярский Епископ

Свя­щен­но­му­че­ник Ам­фи­ло­хий (в ми­ру Алек­сандр Яко­вле­вич Сквор­цов) ро­дил­ся 17 фев­ра­ля 1885 го­да в се­ле Норва­ши Ци­виль­ско­го уез­да Ка­зан­ской гу­бер­нии в се­мье пса­лом­щи­ка Яко­ва Ва­си­лье­ви­ча Сквор­цо­ва, у ко­то­ро­го бы­ло один­на­дцать де­тей – трое сы­но­вей и во­семь до­че­рей. Алек­сандр был са­мым млад­шим. Стар­шая его сест­ра вы­шла за­муж в Поль­ше еще до рож­де­ния Алек­сандра, и он ее ни­ко­гда не ви­дел. Один из его бра­тьев слу­жил свя­щен­ни­ком в Ка­зан­ской епар­хии. Пер­во­на­чаль­ное об­ра­зо­ва­ние Алек­сандр по­лу­чил в Че­бок­сар­ском ду­хов­ном учи­ли­ще.
С юных лет он чув­ство­вал при­зва­ние к ино­че­ской жиз­ни и хо­тел всту­пить в чис­ло бра­тии од­но­го из от­да­лен­ных мо­на­сты­рей еще учась в се­ми­на­рии. Ду­хов­ный отец, од­на­ко, по­со­ве­то­вал ему от­ло­жить на вре­мя это бла­гое на­ме­ре­ние и по­сту­пить в Ду­хов­ную ака­де­мию. Алек­сандр Яко­вле­вич по­сту­пил в Ка­зан­скую Ду­хов­ную ака­де­мию и 22 мар­та 1907 го­да, на пер­вом кур­се ака­де­мии, был по­стри­жен в ман­тию с име­нем Ам­фи­ло­хий.
По­сле по­стри­га рек­тор ака­де­мии про­из­нес со­от­вет­ству­ю­щее слу­чаю сло­во, ска­зав, что на ос­но­ва­нии лич­но­го опы­та зна­ет то бла­го­дат­ное оза­ре­ние ду­ши, ка­кое бы­ва­ет по­сле по­стри­га, ко­то­рое на­все­гда со­хра­ня­ет­ся в ду­ше ино­ка. Об­ра­ща­ясь к мо­на­ху Ам­фи­ло­хию, рек­тор ска­зал, что су­ще­ству­ет три ви­да скор­бей: это скор­би, при­су­щие всем хри­сти­а­нам в их стрем­ле­нии к небес­но­му со­вер­шен­ству вслед­ствие несо­от­вет­ствия дей­стви­тель­но­сти иде­а­лу: «мно­ги­ми скор­б­ми по­до­ба­ет нам вни­ти в Цар­ствие Бо­жие» (Деян.14,22), эти скор­би спа­си­тель­ны; во-вто­рых, это скор­би уны­ния пе­ред вы­со­той Еван­гель­ско­го иде­а­ла. «Мо­на­хам при­сущ вто­рой вид скор­бей, и путь из­бав­ле­ния от них – это мо­лит­ва и со­зер­ца­ние при­ме­ров доб­ро­де­те­лей». И, в-тре­тьих, это скор­би пас­тыр­ские, ко­то­ры­ми стра­дал Хри­стос в са­ду Геф­си­ман­ском в ночь, в ко­то­рую был пре­дан за спа­се­ние ми­ра (Мф.26,38).
Один из сту­ден­тов ака­де­мии по­свя­тил но­во­по­стри­жен­но­му ино­ку сти­хо­тво­ре­ние:

Свер­ши­лось... для жиз­ни пре­крас­ной
Ты умер те­перь на­все­гда,
И мир с его пре­ле­стью, с по­хо­тью страст­ной,
За­крыл­ся сей­час от те­бя.

И про­шлое ста­ло да­ле­ким, да­ле­ким...
Лю­би­мое, ми­лое ста­ло чу­жим,
И дол­жен ид­ти ты пу­тем оди­но­ким,
Небес­ною ра­тью хра­ним.

Пус­кай в твою ду­шу мо­лит­ва свя­тая
От­ра­ду и сча­стье про­льет.
И, му­ки со­мне­ний в ду­ше уби­вая,
В оби­тель Хри­ста при­ве­дет.

В 1908 го­ду мо­нах Ам­фи­ло­хий был ру­ко­по­ло­жен в сан иеро­ди­а­ко­на. На тре­тьем кур­се ака­де­мии, в 1909 го­ду, иеро­ди­а­кон Ам­фи­ло­хий был ко­ман­ди­ро­ван в Аст­ра­хан­скую кал­мыц­кую степь для изу­че­ния кал­мыц­ко­го язы­ка для даль­ней­шей де­я­тель­но­сти в Пра­во­слав­ной мис­сии сре­ди кал­мы­ков Аст­ра­хан­ской сте­пи.
Во вре­мя обу­че­ния в ака­де­мии ос­нов­ным по­слу­ша­ни­ем для от­ца Ам­фи­ло­хия ста­ла на­уч­ная де­я­тель­ность, в ко­то­рой про­яви­лись его недю­жин­ные та­лан­ты. Он в со­вер­шен­стве изу­чил кал­мыц­кий язык, а так­же всю ли­те­ра­ту­ру, ка­са­ю­щу­ю­ся пе­ре­во­дов свя­щен­ных и бо­го­слу­жеб­ных тек­стов на этот язык, ко­то­рая к то­му вре­ме­ни бы­ла по­чти неиз­вест­на чи­та­те­лям, так как по боль­шей ча­сти хра­ни­лась в ви­де ру­ко­пис­ных до­ку­мен­тов в раз­лич­ных ар­хи­вах. Ре­зуль­та­том изу­че­ния этих ма­те­ри­а­лов яви­лась его ра­бо­та «Ре­ли­ги­оз­но-нрав­ствен­ные пе­ре­во­ды на кал­мыц­кий язык как сред­ства мис­си­о­нер­ско­го воз­дей­ствия».
До­цент ака­де­мии иеро­мо­нах Гу­рий (Сте­па­нов) в от­зы­ве на ра­бо­ту иеро­ди­а­ко­на Ам­фи­ло­хия пи­сал: «Ав­тор дал нам... через раз­ра­бот­ку сы­ро­го, пре­иму­ще­ствен­но ар­хив­но­го, ма­те­ри­а­ла об­сто­я­тель­ное из­ло­же­ние ис­то­рии пе­ре­вод­че­ско­го де­ла на кал­мыц­кий язык, т. е. ввел нас в но­вую, до­се­ле весь­ма ма­ло из­вест­ную, об­ласть по ис­то­рии мис­си­о­нер­ской де­я­тель­но­сти сре­ди кал­мы­ков, и в этом за­клю­ча­ет­ся за­слу­га ав­то­ра и се­рьез­ное зна­че­ние его ра­бо­ты, как вно­ся­щей нечто цен­ное в ли­те­ра­ту­ру по ис­то­рии мис­си­о­нер­ской де­я­тель­но­сти и сви­де­тель­ству­ю­щей о пол­ной пра­во­спо­соб­но­сти ав­то­ра ра­бо­тать по сы­ро­му ма­те­ри­а­лу, из­вле­кая из него цен­ное со­дер­жа­ние, и си­сте­ма­ти­зи­ро­вать его как нечто цен­ное в ло­ги­че­ской свя­зи и си­сте­ма­ти­че­ской по­сле­до­ва­тель­но­сти... что да­ет ав­то­ру пол­ное пра­во на сте­пень кан­ди­да­та бо­го­сло­вия и ука­зы­ва­ет в нем се­рьез­но­го ра­бот­ни­ка в об­ла­сти ис­то­ри­че­ской на­у­ки».
В 1910 го­ду иеро­ди­а­кон Ам­фи­ло­хий был ру­ко­по­ло­жен в сан иеро­мо­на­ха; в том же го­ду он окон­чил Ка­зан­скую Ду­хов­ную ака­де­мию со сте­пе­нью кан­ди­да­та бо­го­сло­вия и был остав­лен при ней на 1911-1912 учеб­ный год про­фес­сор­ским сти­пен­ди­а­том при ка­фед­ре Ис­то­рии и об­ли­че­ния ла­ма­из­ма и мон­голь­ско­го язы­ка.
Иеро­мо­нах Ам­фи­ло­хий был од­ним из ак­тив­ных участ­ни­ков мис­си­о­нер­ских съез­дов, на ко­то­рых об­суж­да­лись во­про­сы пе­ре­во­да Свя­щен­но­го Пи­са­ния и бо­го­слу­жеб­ных тек­стов на кал­мыц­кий язык. От­сут­ствие в то вре­мя ор­га­ни­зо­ван­ной кал­мыц­кой мис­сии при­во­ди­ло к то­му, что все пе­ре­во­ды осу­ществ­ля­лись от­дель­ны­ми мис­си­о­не­ра­ми, за­ча­стую не имев­ши­ми свя­зи друг с дру­гом, неоце­ни­мый опыт ко­то­рых оста­вал­ся невос­тре­бо­ван­ным, а пе­ре­во­ды за­бы­ва­лись по­сле смер­ти пе­ре­вод­чи­ков.
Вы­сту­пив на од­ном из съез­дов, иеро­мо­нах Ам­фи­ло­хий пред­ло­жил ор­га­ни­зо­вать по­сто­ян­но дей­ству­ю­щую кал­мыц­кую мис­сию, а так­же со­здать по­сто­ян­но дей­ству­ю­щую пе­ре­вод­че­скую ко­мис­сию, ко­то­рая долж­на бы­ла бы рас­пре­де­лять тек­сты сре­ди пе­ре­вод­чи­ков, рас­смат­ри­вать сде­лан­ные пе­ре­во­ды и уста­нав­ли­вать окон­ча­тель­ную ре­дак­цию, а так­же ре­цен­зи­ро­вать пе­ре­во­ды, ко­то­рые по­яв­ля­ют­ся по­ми­мо ко­мис­сии. Сде­лан­ные пе­ре­во­ды долж­ны быть пе­ре­да­ва­е­мы в шко­лы, в ко­то­рых про­ве­ря­лась бы их по­нят­ность для ино­род­цев, и толь­ко по­сле это­го пе­ре­во­ды долж­ны бы­ли пуб­ли­ко­вать­ся. Для то­го чтобы пуб­ли­ка­ция вы­ра­бо­тан­ных ко­мис­си­ей пе­ре­во­дов не за­дер­жи­ва­лась, ко­мис­сия долж­на об­ла­дать пра­вом вы­пус­кать их в свет без пред­ва­ри­тель­ной цен­зу­ры.
16 ав­гу­ста 1911 го­да иеро­мо­нах Ам­фи­ло­хий был на­зна­чен ис­пол­ня­ю­щим долж­ность до­цен­та при ка­фед­ре Ис­то­рии и об­ли­че­ния ла­ма­из­ма и мон­голь­ско­го язы­ка.
13 ап­ре­ля 1912 го­да ука­зом Свя­тей­ше­го Си­но­да он был ко­ман­ди­ро­ван на один год в Мон­го­лию для изу­че­ния ти­бет­ско­го язы­ка и ти­бет­ской ли­те­ра­ту­ры, ка­са­ю­щей­ся ла­ма­из­ма. В 1913 го­ду за кан­ди­дат­скую ра­бо­ту ему бы­ла при­суж­де­на пре­мия мит­ро­по­ли­та Иоси­фа. 23 мар­та 1913 го­да ука­зом Свя­тей­ше­го Си­но­да по про­ше­нию иеро­мо­на­ха Ам­фи­ло­хия и по хо­да­тай­ству Со­ве­та Ака­де­мии ему бы­ла про­дле­на ко­ман­ди­ров­ка в Мон­го­лию еще на один год с обя­за­тель­ством по воз­вра­ще­нии из нее про­слу­жить в про­фес­сор­ской долж­но­сти в ака­де­мии не ме­нее пя­ти лет.
По воз­вра­ще­нии из ко­ман­ди­ров­ки он, кро­ме за­ня­тий на­у­кой и пре­по­да­ва­ния, стал ак­тив­но участ­во­вать в ра­бо­те ис­то­ри­ко-эт­но­гра­фи­че­ско­го му­зея в Ка­за­ни, став по­мощ­ни­ком ди­рек­то­ра. С 1913 го­да му­зей на­чи­на­ет слу­жить учеб­но-вспо­мо­га­тель­ным учре­жде­ни­ем для сту­ден­тов мис­си­о­нер­ско­го от­де­ле­ния, а с 1915 го­да – и для слу­ша­те­лей мис­си­о­нер­ских кур­сов. В дар му­зею иеро­мо­нах Ам­фи­ло­хий пре­под­нес бо­га­тую кол­лек­цию бо­лее чем из ста пред­ме­тов, при­ве­зен­ных им из Мон­го­лии. Это бы­ли изо­бра­же­ния буд­дист­ских бо­гов и бо­гинь на по­лотне, из тер­ра­ко­ты, брон­зы, де­ре­ва и па­пье-ма­ше, кси­ло­гра­фи­че­ские дос­ки для пе­ча­та­ния мо­литв, при­над­леж­но­сти ша­ман­ско­го куль­та, чет­ки, ки­тай­ские мо­не­ты и мно­гое дру­гое.
На­уч­ная и мис­си­о­нер­ская де­я­тель­ность иеро­мо­на­ха Ам­фи­ло­хия при­но­си­ла ви­ди­мые ре­зуль­та­ты. 3 но­яб­ря 1914 го­да в хра­ме Ка­зан­ской Ду­хов­ной ака­де­мии со­сто­я­лось ис­клю­чи­тель­но ред­кое для Ка­за­ни тор­же­ство – кре­ще­ние трех ки­тай­цев, ко­то­рые сво­им про­све­ще­ни­ем и об­ра­ще­ни­ем к Бо­гу бы­ли це­ли­ком обя­за­ны от­цу Ам­фи­ло­хию. В 1915 го­ду за от­лич­ную и усерд­ную слу­жбу он был на­граж­ден на­перс­ным кре­стом. Иеро­мо­нах Ам­фи­ло­хий был од­ним из та­лант­ли­вей­ших про­по­вед­ни­ков, и ему ча­ще дру­гих по­ру­ча­лось го­во­рить про­по­ве­ди во вре­мя бо­го­слу­же­ний в ка­фед­раль­ном со­бо­ре го­ро­да Ка­за­ни.
Ок­тябрь­ский пе­ре­во­рот про­из­вел на от­ца Ам­фи­ло­хия огром­ное впе­чат­ле­ние. Для него сра­зу ста­ли яс­ны ис­то­ри­че­ские мас­шта­бы про­ис­шед­ше­го со­бы­тия. Ми­ро­воз­зре­ние, ко­то­рое ис­по­ве­до­ва­ли но­вые вла­сти, бы­ло на­столь­ко необыч­ным, на­столь­ко не свя­зан­ным со всем ис­то­ри­че­ским про­шлым Рос­сии и с пра­во­сла­ви­ем, что его внед­ре­ние неми­ну­е­мо долж­но бы­ло при­ве­сти к пе­ре­во­ро­ту всей жиз­ни на­ро­да и стать для него ве­ли­чай­шим несча­стьем. Идео­ло­гия со­ци­а­лиз­ма, как ее уви­дел отец Ам­фи­ло­хий, бы­ла та­ко­ва, что при ис­по­ве­да­нии ее го­су­дар­ством пра­во­сла­вие долж­но быть ис­ко­ре­не­но. Осо­зна­ние то­го, что в ис­то­рии Рос­сии от­кры­ва­ет­ся но­вая стра­ни­ца, по­ста­ви­ло пе­ред ним во­прос и о его соб­ствен­ной даль­ней­шей судь­бе. Ему бы­ло яс­но, что вся­кая уче­ная и мис­си­о­нер­ская де­я­тель­ность бу­дет пре­кра­ще­на. Оста­вал­ся лич­ный по­двиг и мо­лит­ва – о се­бе и о на­ро­де.
В 1918 го­ду иеро­мо­нах Ам­фи­ло­хий уехал в Успен­ский муж­ской мо­на­стырь непо­да­ле­ку от Крас­но­яр­ска, где про­был до фев­ра­ля 1919 го­да, а за­тем вме­сте с пя­тью мо­на­ха­ми уехал на озе­ро Ти­бер­куль в Ми­ну­син­ском уез­де; здесь ими был ос­но­ван скит, в ко­то­ром они под­ви­за­лись два го­да.
В 1921 го­ду иеро­мо­нах Ам­фи­ло­хий был на­прав­лен слу­жить в храм в се­ле Бе­лый Яр. В сен­тяб­ре 1922 го­да епи­скоп Ени­сей­ский и Крас­но­яр­ский Зо­си­ма (Си­до­ров­ский) пе­ре­шел в об­нов­лен­че­ство и воз­гла­вил епар­хию уже в ка­че­стве об­нов­лен­че­ско­го ар­хи­ерея. Он хо­ро­шо знал иеро­мо­на­ха Ам­фи­ло­хия в быт­ность свою епи­ско­пом Ир­кут­ским; вы­звав его в Крас­но­ярск, он пред­ло­жил ему при­со­еди­нить­ся к об­нов­лен­цам. Иеро­мо­нах Ам­фи­ло­хий имел свое суж­де­ние об об­нов­лен­че­ском те­че­нии; изу­чив это яв­ле­ние еще в до­ре­во­лю­ци­он­ное вре­мя, он уже то­гда от­но­сил­ся к нему от­ри­ца­тель­но. В 1922 го­ду епи­скоп Зо­си­ма уво­лил его от управ­ле­ния при­хо­дом.
В то вре­мя за­кон­ной вла­сти в епар­хии не бы­ло; гла­ва Пра­во­слав­ной Церк­ви Пат­ри­арх Ти­хон был в Москве под аре­стом, и отец Ам­фи­ло­хий ре­шил по­ки­нуть об­нов­лен­че­ско­го ар­хи­ерея и в но­яб­ре 1922 го­да уехал в жен­ский мо­на­стырь на Ма­ту­ре, где про­жил око­ло по­лу­го­да. Здесь он по­зна­ко­мил­ся с мо­на­хи­ней Вар­ва­рой (Ци­виле­вой), ко­то­рая ста­ла его ду­хов­ной до­че­рью и со­про­вож­да­ла его впо­след­ствии во всех пе­ре­ез­дах – и ко­гда он был на сво­бо­де, и ко­гда в узах.
По­сле то­го как об­нов­лен­цам ста­ло из­вест­но ме­сто про­жи­ва­ния от­ца Ам­фи­ло­хия, ко­то­рый поль­зо­вал­ся боль­шим ав­то­ри­те­том сре­ди пра­во­слав­ных, он, чтобы из­бе­жать пре­сле­до­ва­ний, уехал вме­сте с несколь­ки­ми мо­на­ха­ми и мо­на­хи­ня­ми в тай­гу, там они ос­но­ва­ли скит. В ок­тяб­ре 1923 го­да все они бы­ли аре­сто­ва­ны ОГПУ, но по­сколь­ку ни­ка­ких об­ви­ни­тель­ных ма­те­ри­а­лов про­тив них не ока­за­лось, они бы­ли вско­ре осво­бож­де­ны.
В июне 1924 го­да отец Ам­фи­ло­хий был на­зна­чен на­сто­я­те­лем Ми­ну­син­ской клад­би­щен­ской церк­ви, на­хо­див­шей­ся в под­чи­не­нии пра­во­слав­но­го ар­хи­ерея. Здесь отец Ам­фи­ло­хий от­кры­то вы­сту­пил про­тив об­нов­лен­цев, об­ли­чая их в от­ступ­ле­нии от пра­во­сла­вия. Об­нов­лен­цы по­пы­та­лись за­вла­деть клад­би­щен­ской цер­ко­вью и об­ра­ти­лись за по­мо­щью в ОГПУ, в ре­зуль­та­те че­го отец Ам­фи­ло­хий был аре­сто­ван, но за­тем осво­бож­ден за от­сут­стви­ем об­ви­ни­тель­но­го ма­те­ри­а­ла.
В фев­ра­ле 1925 го­да он был вы­зван в Моск­ву для хи­ро­то­нии в сан епи­ско­па. 8 мар­та 1925 го­да Пат­ри­арх Ти­хон во вре­мя ли­тур­гии в со­слу­же­нии с мит­ро­по­ли­том Пет­ром (По­лян­ским), ар­хи­епи­ско­па­ми Гу­ри­ем (Сте­па­но­вым) и Про­ко­пи­ем (Ти­то­вым) ру­ко­по­ло­жил его во епи­ско­па Крас­но­яр­ско­го. В ап­ре­ле то­го же го­да вла­ды­ка при­был в Крас­но­ярск, где сно­ва вы­сту­пил про­тив об­нов­лен­цев.
В это вре­мя сре­ди епи­ско­па­та воз­ник­ли раз­но­гла­сия, неко­то­рые из ар­хи­ере­ев по­счи­та­ли, что мит­ро­по­лит Сер­гий пре­вы­сил свои пол­но­мо­чия за­ме­сти­те­ля Ме­сто­блю­сти­те­ля. Воз­ник­ли раз­но­гла­сия по по­во­ду его «де­кла­ра­ции» и на­стой­чи­во­го по­же­ла­ния, чтобы по­ми­на­ние вла­стей ста­ло обя­за­тель­ным и об­щим во всех хра­мах Рос­сии. Епи­скоп Ам­фи­ло­хий счел, что фор­му­ла без­услов­но­го по­ми­на­ния вла­стей яв­ля­ет­ся ли­це­ме­ри­ем по от­но­ше­нию к без­бож­ни­кам и го­ни­те­лям. При встре­че с мит­ро­по­ли­том Сер­ги­ем епи­скоп Ам­фи­ло­хий пред­ло­жил иную фор­му­лу по­ми­но­ве­ния: «Еще мо­лим­ся о стране на­шей и о вла­стех ея, да об­ра­тит Гос­подь их к ис­тин­но­му по­зна­нию свя­тыя ве­ры и об­ра­тит их на путь по­ка­я­ния». Мит­ро­по­лит Сер­гий не при­нял эту фор­му­ли­ров­ку, ска­зав, что на­ста­и­ва­ет на обя­за­тель­ном по­ми­но­ве­нии вла­стей в об­ще­при­ня­той фор­му­ли­ров­ке, но епи­скоп с этим не со­гла­сил­ся. Мит­ро­по­лит Сер­гий в ка­че­стве вы­хо­да из сло­жив­ше­го­ся по­ло­же­ния пред­ло­жил вла­ды­ке по­дать про­ше­ние об уволь­не­нии в за­штат, но не вы­став­лять на­сто­я­щую при­чи­ну раз­но­гла­сий, так как это для епи­ско­па бу­дет небез­опас­но, а на­пи­сать про­ше­ние об уволь­не­нии на по­кой по со­сто­я­нию здо­ро­вья. И хо­тя вла­ды­ка в тот мо­мент был со­вер­шен­но здо­ров, он при­нял пред­ло­же­ние мит­ро­по­ли­та и с этой фор­му­ли­ров­кой был уво­лен на по­кой.
Уво­лив­шись, епи­скоп Ам­фи­ло­хий в июле 1928 го­да при­был в се­ло Ан­жуль Та­штып­ско­го рай­о­на Ха­кас­сии, где в то вре­мя жи­ли мо­на­хи­ни неболь­шо­го Ма­тур­ско­го жен­ско­го мо­на­сты­ря, в ко­то­ром пе­ред ре­во­лю­ци­ей бы­ло трид­цать на­сель­ниц. В 1926 го­ду мо­на­стырь был за­крыт, и часть мо­на­хинь по­се­ли­лась в се­ле Ан­жуль. Вла­ды­ка хо­ро­шо знал мо­на­хинь еще с то­го вре­ме­ни, ко­гда слу­жил в этих ме­стах, бу­дучи иеро­мо­на­хом, мно­гие из них бы­ли его ду­хов­ны­ми детьми. В се­ле Ан­жуль об­ра­зо­вал­ся мо­на­стырь из де­ся­ти че­ло­век во гла­ве с епи­ско­пом Ам­фи­ло­хи­ем. В се­ле был храм, где слу­жил се­ми­де­ся­ти­лет­ний иеро­мо­нах Се­ра­фим (Бе­ре­стов). Во вре­мя бо­го­слу­же­ний епи­скоп сто­ял в ал­та­ре; сам он слу­жил в до­маш­ней церк­ви, ко­то­рая бы­ла устро­е­на в его ке­лье, мо­на­хи­ни пе­ли на кли­ро­се в хра­ме и в до­маш­ней церк­ви.
Вся жизнь мо­на­хинь бы­ла устро­е­на стро­го по мо­на­стыр­ско­му уста­ву. Каж­дый день они при­но­си­ли ис­по­ве­да­ние по­мыс­лов. Вла­ды­ка вел с ни­ми бе­се­ды на ре­ли­ги­оз­ные те­мы – о Еван­ге­лии, о пра­во­сла­вии. Ве­лись бе­се­ды и о совре­мен­ном по­ло­же­нии Церк­ви при без­бож­ной вла­сти. Все об­суж­да­лось с цер­ков­ной точ­ки зре­ния, в све­те Свя­щен­но­го Пи­са­ния и уче­ния Хри­сто­ва.
В это вре­мя на­ча­лась кол­лек­ти­ви­за­ция и при­ну­ди­тель­ная ор­га­ни­за­ция кол­хо­зов. Мно­гие кре­стьяне бы­ли вы­сла­ны, а все их иму­ще­ство ото­бра­но, остав­ши­е­ся от­ка­зы­ва­лись вхо­дить в кол­хо­зы. Вла­сти в при­ну­ди­тель­ном по­ряд­ке по­сы­ла­ли кре­стьян и вме­сте с ни­ми мо­на­хинь на ле­со­за­го­тов­ки, при­чем за­да­ние да­ва­ли за­ве­до­мо неис­пол­ни­мое, и мо­на­хи­ни от­ка­за­лись вы­ехать на ра­бо­ту в лес. Уви­дев, что мо­на­хи­ни не по­еха­ли, от­ка­за­лись ехать в лес и кре­стьяне.
ОГПУ про­из­ве­ло рас­сле­до­ва­ние, на до­про­сы бы­ли вы­зва­ны кре­стьяне, и хо­тя ни­че­го предо­су­ди­тель­но­го они о епи­ско­пе и мо­на­хи­нях не по­ка­за­ли, вла­сти со­ста­ви­ли за­клю­че­ние о су­ще­ство­ва­нии в се­ле неле­галь­но­го мо­на­сты­ря и о том, что кре­стьяне не идут в кол­хо­зы из-за об­ще­ния с мо­на­хи­ня­ми.
30 ап­ре­ля 1931 го­да епи­скоп Ам­фи­ло­хий был аре­сто­ван и за­клю­чен в тюрь­му при Ми­ну­син­ской ис­пра­ви­тель­но-тру­до­вой ко­ло­нии, вме­сте с ним бы­ли аре­сто­ва­ны иеро­мо­нах Се­ра­фим и все на­сель­ни­цы мо­на­ше­ской об­щи­ны. Толь­ко мо­на­хине Вар­ва­ре уда­лось скрыть­ся от ОГПУ и из­бе­жать аре­ста. Ее по­про­бо­ва­ли най­ти, но по­ис­ки не увен­ча­лись успе­хом, лич­ность мо­на­хи­ни-кре­стьян­ки по­ка­за­лась слиш­ком незна­чи­тель­ной, и вла­сти пре­кра­ти­ли по­ис­ки, удо­вле­тво­рив­шись аре­стом ар­хи­ерея, свя­щен­ни­ка и дру­гих мо­на­хинь.
Вла­сти ин­те­ре­со­ва­лись не столь­ко по­ли­ти­че­ской по­зи­ци­ей епи­ско­па, сколь­ко – цер­ков­ной. Сре­ди про­че­го сле­до­ва­тель спро­сил, ка­ко­во от­но­ше­ние епи­ско­па к по­сла­нию Пат­ри­ар­ха Ти­хо­на, на­пи­сан­но­му им неза­дол­го до смер­ти.
Вла­ды­ка от­ве­тил: «Я со­мне­вал­ся в его под­лин­но­сти, а по­то­му впредь до вы­яс­не­ния всех об­сто­я­тельств его по­яв­ле­ния я не счи­тал воз­мож­ным вы­ска­зать­ся о нем по­ло­жи­тель­но: да или нет, тем бо­лее что со сто­ро­ны цер­ков­ной вла­сти, ко­то­рой я под­чи­нял­ся, не бы­ло про­яв­ле­но ка­кой-ли­бо ини­ци­а­ти­вы в смыс­ле при­ме­не­ния в жиз­ни вы­ска­зан­ных в нем по­ло­же­ний, не бы­ло к нам предъ­яв­ле­но ка­ких-ли­бо опре­де­лен­ных тре­бо­ва­ний и со сто­ро­ны граж­дан­ской вла­сти. А по­то­му я лич­но и, как мне бы­ло из­вест­но, боль­шин­ство пра­во­слав­ных епи­ско­пов вы­жи­да­ли, что из это­го по­сле­ду­ет, чтобы ре­а­ги­ро­вать на него опре­де­лен­но. Но так как о нем со­вер­шен­но за­молк­ли, этой опре­де­лен­но­сти от­но­ше­ния к ука­зан­но­му по­сла­нию, как с мо­ей сто­ро­ны, так и со сто­ро­ны все­го ду­хо­вен­ства, не по­тре­бо­ва­лось.
От­но­си­тель­но ВЦС, или так на­зы­ва­е­мых "гри­го­ри­ан­цев", я дол­жен ска­зать, что я к по­яв­ле­нию его от­нес­ся от­ри­ца­тель­но. При­чи­на мо­е­го от­ри­ца­тель­но­го от­но­ше­ния за­клю­ча­ет­ся в том, что я по­яв­ле­ние его счи­тал неза­кон­ным, а по­то­му непри­ем­ле­мым. Хо­тя мит­ро­по­лит Петр Кру­тиц­кий как буд­то в один мо­мент и за­яв­лял, что он пе­ре­да­ет это­му ВЦС пол­но­ту цер­ков­ной вла­сти, – как это вы­яс­ни­лось по­сле, это про­изо­шло вви­ду его неосве­дом­лен­но­сти о по­ло­же­нии цер­ков­ных дел во­об­ще – он в это вре­мя на­хо­дил­ся в за­клю­че­нии, – то он впо­след­ствии от это­го фак­та пе­ре­да­чи ВЦС цер­ков­ной вла­сти от­ка­зал­ся. И мы по­се­му име­ли пол­ное пра­во не при­зна­вать этот ВЦС и от­но­сить­ся к нему от­ри­ца­тель­но.
В от­но­ше­нии Том­ско­го мит­ро­по­ли­та Ди­мит­рия (Бе­ли­ко­ва) – мое от­но­ше­ние к объ­яв­лен­ной им ав­то­ке­фа­лии то­же бы­ло от­ри­ца­тель­ным, по­то­му что по­доб­ные вы­ступ­ле­ния от­дель­ных епи­ско­пов без бла­го­сло­ве­ния на то выс­шей цер­ков­ной вла­сти счи­та­ют­ся, по при­ня­тым пра­ви­лам на­ше­го Цер­ков­но­го управ­ле­ния, ан­ти­ка­но­нич­ны­ми. Что ка­са­ет­ся упо­мя­ну­то­го здесь на до­про­се фак­та, что это сде­ла­но с бла­го­сло­ве­ния мит­ро­по­ли­та Пет­ра Кру­тиц­ко­го, то я о по­доб­ном фак­те слы­шу здесь впер­вые.
Что ка­са­ет­ся пред­ло­жен­но­го мне во­про­са – по­че­му я в Ан­жу­ле вел за­мкну­тый об­раз жиз­ни, я дол­жен от­ве­тить так: бу­дучи уво­лен­ным на по­кой, я не имел пра­ва вме­ши­вать­ся в цер­ков­ную жизнь в епар­хии, где был свой епи­скоп, в дан­ном слу­чае епи­скоп Ди­мит­рий, это бы­ло бы в цер­ков­ном от­но­ше­нии ан­ти­ка­но­нич­ным, это с од­ной сто­ро­ны. С дру­гой сто­ро­ны, пе­ре­нес­ши од­ну ссыл­ку, я, из­бе­гая вся­кой цер­ков­ной де­я­тель­но­сти и да­же вся­ких лич­ных зна­комств и сно­ше­ний, хо­тел предо­хра­нить се­бя от воз­мож­ных по­до­зре­ний со сто­ро­ны вла­сти и тем из­бе­жать, мо­жет быть, вто­рич­ной ссыл­ки, и по­то­му круг мо­их сно­ше­ний был за­мкнут толь­ко окру­жав­ши­ми ме­ня мо­на­хи­ня­ми и пе­ре­пиской с неболь­шим кру­гом лиц. В Ан­жу­ле нас, мо­на­хов и мо­на­хинь, бы­ло де­сять че­ло­век, и жизнь на­ша бы­ла по су­ще­ству мо­на­стыр­ской. Ка­ко­го-ли­бо раз­ре­ше­ния от вла­стей мы не име­ли, по­то­му что нам да­же в го­ло­ву не при­хо­ди­ло, что нуж­но на это иметь раз­ре­ше­ние вла­стей. Бо­го­слу­же­ния у нас про­хо­ди­ли по боль­шим празд­ни­кам и от­ча­сти по вос­кре­се­ньям, ко­гда я был здо­ров, без раз­ре­ше­ния вла­стей, так как я счи­тал, что для се­бя я слу­жить имею пра­во».
29 июня сле­до­ва­тель в по­след­ний раз до­про­сил епи­ско­па. Вла­ды­ка Ам­фи­ло­хий ска­зал: «В предъ­яв­лен­ном мне об­ви­не­нии ви­нов­ным се­бя не при­знаю. Объ­яс­няю, что аги­та­ции не про­во­дил, но не от­ри­цаю, что я вы­ра­жаю несо­чув­ствие к со­вет­ской вла­сти».
16 но­яб­ря 1931 го­да епи­скоп Ам­фи­ло­хий был при­го­во­рен к пя­ти го­дам за­клю­че­ния в конц­ла­ге­ре. Мо­на­хи­ни бы­ли при­го­во­ре­ны к пя­ти го­дам ссыл­ки в Во­сточ­ную Си­бирь.
15 де­каб­ря 1931 го­да вла­ды­ка при­был эта­пом в Ма­ри­инск в рас­по­ря­же­ние Управ­ле­ния Си­бир­ских ис­пра­ви­тель­но-тру­до­вых ла­ге­рей. Сю­да к нему при­е­ха­ла мо­на­хи­ня Вар­ва­ра, ко­то­рая пе­ре­да­ла вла­ды­ке по­сыл­ку. То­гда же она отыс­ка­ла и со­слан­ных мо­на­хинь и так­же пе­ре­да­ла им по­сыл­ки.
В на­ча­ле июня 1932 го­да епи­скоп Ам­фи­ло­хий был пе­ре­ве­зен в Но­во­куз­нецк и по­ме­щен в Оси­нов­ское от­де­ле­ние Си­б­ла­га, от­ку­да на­пи­сал мо­на­хине Вар­ва­ре, чтобы она при­вез­ла ему су­ха­рей. В од­ном из пи­сем он на­пи­сал ей о тя­же­лой жиз­ни в ла­ге­ре, о на­чаль­ни­ке ла­ге­ря, ко­то­рый вы­сту­па­ет его от­кры­тым вра­гом, так что на­де­ять­ся при­хо­дит­ся толь­ко на Бо­га. Он про­сил ее по­се­тить епи­ско­па Иоаса­фа (Уда­ло­ва), на­хо­див­ше­го­ся в за­клю­че­нии в со­сед­нем ла­ге­ре, и спро­сить, как жи­вет он и дру­гие зак­лю­чен­ные. Мо­на­хи­ня Вар­ва­ра в свою оче­редь на­пи­са­ла ему о цер­ков­ной жиз­ни в Ми­ну­син­ске, о том, что в Ми­ну­син­ске ОГПУ аре­сто­ва­ло всех свя­щен­ни­ков и мо­на­ше­ству­ю­щих. Неко­то­рые свя­щен­ни­ки бы­ли аре­сто­ва­ны за то, что не при­ня­ли пред­ло­же­ние ОГПУ о пе­ре­хо­де в об­нов­лен­че­ство.
При­е­хав в Оси­нов­ку, мо­на­хи­ня Вар­ва­ра сня­ла ком­на­ту и по­сто­ян­но по­мо­га­ла про­дук­та­ми вла­ды­ке Ам­фи­ло­хию и неко­то­рым дру­гим зак­лю­чен­ным – епи­ско­пам и свя­щен­ни­кам, про­да­вая по бла­го­сло­ве­нию вла­ды­ки остав­ши­е­ся его ве­щи, и вско­ре от всех ве­щей оста­лись лишь са­мо­вар, че­мо­дан с бе­льем и ря­са, все осталь­ное бы­ло про­да­но или по­ме­ня­но на про­дук­ты.
12 де­каб­ря 1932 го­да вла­ды­ка был от­прав­лен ра­бо­тать на Шу­шта­леп­скую штраф­ную ко­ман­ди­ров­ку, а за­тем был пе­ре­ве­ден в Ел­бан­скую штраф­ную груп­пу. В этих ме­стах за­клю­чен­ные ра­бо­та­ли в шах­тах на до­бы­че уг­ля, ра­бо­та про­хо­ди­ла в тя­же­лых усло­ви­ях, при жиз­ни в хо­лод­ных ба­ра­ках на го­лод­ном пай­ке и бы­ла вдвойне тя­же­ла. В од­ном из пи­сем мо­на­хине Вар­ва­ре вла­ды­ка пи­сал, что «пи­та­ние в ла­ге­ре пло­хое, со­би­ра­ем кар­то­фель­ные очист­ки и им бы­ва­ем ра­ды».
Епи­ско­па по­ме­сти­ли сре­ди за­клю­чен­ных по бы­то­вым ста­тьям и уго­лов­ни­ков. В ла­ге­ре про­цве­та­ло по­валь­ное во­ров­ство. Но вла­ды­ка, несмот­ря на тя­же­лые усло­вия за­клю­че­ния, не уны­вал, ча­сто бе­се­до­вал с за­клю­чен­ны­ми, и в кон­це кон­цов его бе­се­ды при­ве­ли к то­му, что в их ба­ра­ке во­ров­ство пре­кра­ти­лось, неко­то­рые из за­клю­чен­ных об­ра­ти­лись к Бо­гу и ста­ли усерд­но мо­лить­ся. Ко­гда один из за­клю­чен­ных об­ра­тил вни­ма­ние ар­хи­ерея на бла­гие пло­ды, к ко­то­рым при­ве­ла его пас­тыр­ская де­я­тель­ность в ла­ге­ре, вла­ды­ка от­ве­тил, что как бы ни был тя­жел крест ны­неш­ней жиз­ни, но он в первую оче­редь дол­жен ис­пол­нить свой пас­тыр­ский долг.
В на­ча­ле 1933 го­да ла­гер­ная адми­ни­стра­ция вы­дви­ну­ла про­тив за­клю­чен­но­го ду­хо­вен­ства но­вые об­ви­не­ния в свя­зи с тем, что ею бы­ли по­лу­че­ны све­де­ния о том, что епи­ско­пы и свя­щен­ни­ки, ока­зав­шись в од­ном ла­ге­ре и ра­бо­тая вме­сте на од­них шах­тах, под­дер­жи­ва­ют дру­же­ские от­но­ше­ния и по­мо­га­ют друг дру­гу.
Этот факт адми­ни­стра­ция ла­ге­ря по­счи­та­ла до­ста­точ­ным для до­ка­за­тель­ства на­ли­чия в ла­ге­ре контр­ре­во­лю­ци­он­ной ор­га­ни­за­ции. Со­об­ра­же­ние, по­че­му свя­щен­ни­ков сле­до­ва­ло аре­сто­вать имен­но сей­час, воз­ник­ло еще и по­то­му, что у неко­то­рых из них под­хо­дил к кон­цу срок за­клю­че­ния, меж­ду тем как вла­сти смот­ре­ли на непо­кор­ное без­бож­но­му идо­лу ду­хо­вен­ство как на сво­их непри­ми­ри­мых вра­гов и уже ре­ши­ли их не осво­бож­дать, до­бав­ляя каж­дый раз по ис­те­че­нии сро­ка по несколь­ку лет за­клю­че­ния.
28 ап­ре­ля 1933 го­да вла­сти аре­сто­ва­ли епи­ско­па Ам­фи­ло­хия, и он был за­клю­чен в штраф­ной изо­ля­тор в Оси­нов­ском ла­ге­ре. То­гда же бы­ли аре­сто­ва­ны по­мо­гав­шая ему в ла­ге­ре мо­на­хи­ня Вар­ва­ра, шесть че­ло­век из за­клю­чен­но­го ду­хо­вен­ства и ми­ря­нин-кре­стья­нин. Всем им бы­ло предъ­яв­ле­но об­ви­не­ние в контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти, в ор­га­ни­за­ции ан­ти­со­вет­ской груп­пы и в на­ме­ре­нии бе­жать из ла­ге­ря. На сле­ду­ю­щий день по­сле аре­ста сле­до­ва­тель до­про­сил мо­на­хи­ню Вар­ва­ру, и за­тем ее до­пра­ши­ва­ли еще несколь­ко раз. Ска­зав, что по­зна­ко­ми­лась с епи­ско­пом Ам­фи­ло­хи­ем, ко­гда тот был в мо­на­сты­ре, она ка­те­го­ри­че­ски от­ка­за­лась под­твер­ждать до­мыс­лы сле­до­ва­те­лей, буд­то она пе­ре­да­ва­ла слу­хи о контр­ре­во­лю­ци­он­ных вос­ста­ни­ях в Си­би­ри, о со­про­тив­ле­нии кре­стьян со­зда­нию кол­хо­зов и то­му по­доб­ном. Свои вза­и­мо­от­но­ше­ния с епи­ско­пом, а так­же и с дру­ги­ми свя­щен­ни­ка­ми она опи­са­ла как ис­клю­чи­тель­но цер­ков­ные, не име­ю­щие от­но­ше­ния к по­ли­ти­ке.
22 мая сле­до­ва­тель до­про­сил епи­ско­па Ам­фи­ло­хия, в первую оче­редь ин­те­ре­су­ясь его по­ли­ти­че­ски­ми взгля­да­ми и тем, как он от­но­сит­ся к со­вет­ской вла­сти. Вла­ды­ка от­ве­тил, что Ок­тябрь­скую ре­во­лю­цию встре­тил не со­чув­ствен­но, а ско­рее пас­сив­но-враж­деб­но. Не со­чув­ствуя со­вет­ской вла­сти, он ждал ка­ких-ли­бо ослож­не­ний, ко­то­рые мог­ли бы спо­соб­ство­вать его осво­бож­де­нию из то­го тя­же­ло­го по­ло­же­ния, в ко­то­ром он ока­зал­ся. При­чем пе­ре­ме­ны эти мог­ли про­изой­ти не из-за внут­рен­не­го пе­ре­во­ро­та, ко­то­рый в дан­ный мо­мент невоз­мо­жен, а из-за ослож­не­ния в меж­ду­на­род­ной об­ста­нов­ке. Од­на­жды, пе­ред 15-й го­дов­щи­ной Ок­тябрь­ской ре­во­лю­ции, он на оси­нов­ской пло­щад­ке го­во­рил, что мо­жет быть ам­ни­стия в от­но­ше­нии ду­хо­вен­ства, и в осо­бен­но­сти епи­ско­па­та, так как это про­из­ве­ло бы впе­чат­ле­ние на ве­ру­ю­щих и про­из­ве­ло бы со­от­вет­ству­ю­щий эф­фект за гра­ни­цей, со­здав по­ло­жи­тель­ное впе­чат­ле­ние о со­вет­ской вла­сти, так как яви­лось бы ил­лю­стра­ци­ей то­го, что в СССР нет го­не­ния на Цер­ковь.
1 ав­гу­ста вла­сти до­про­си­ли епи­ско­па в по­след­ний раз. Вла­ды­ка на за­дан­ные ему сле­до­ва­те­лем во­про­сы от­ве­тил: «Ра­нее при до­про­сах я утвер­ждал, что яв­ля­юсь про­тив­ни­ком со­вет­ской вла­сти и су­ще­ству­ю­щий строй мо­им убеж­де­ни­ям и иде­ям враж­де­бен. Сей­час я сно­ва за­яв­ляю, что со­вет­ской вла­сти и ее укла­ду я же­лаю па­де­ния, в этом на­хо­жу воз­мож­ность вос­ста­нов­ле­ния пра­виль­ной ду­хов­ной жиз­ни на­ро­да. Эти взгля­ды я вы­ска­зы­вал сво­им ду­хов­ным еди­но­мыш­лен­ни­кам, быв­шим вме­сте со мною в ла­ге­ре. Вли­я­ние на ла­гер­ни­ков я ока­зы­вал ис­клю­чи­тель­но ду­хов­но­го ха­рак­те­ра, вну­шая ла­гер­ни­кам ре­ли­ги­оз­ное на­стро­е­ние – быть в лич­ной ла­гер­ной жиз­ни тер­пе­ли­вы­ми, не роп­тать, быть по­кор­ны­ми сво­ей судь­бе, усмат­ри­вая во всем во­лю Бо­жию».
Свя­щен­но­му­че­ник Ам­фи­ло­хий (в ми­ру Алек­сандр Яко­вле­вич Сквор­цов) ро­дил­ся 17 фев­ра­ля 1885 го­да в се­ле Норва­ши Ци­виль­ско­го уез­да Ка­зан­ской гу­бер­нии в се­мье пса­лом­щи­ка Яко­ва Ва­си­лье­ви­ча Сквор­цо­ва, у ко­то­ро­го бы­ло один­на­дцать де­тей – трое сы­но­вей и во­семь до­че­рей. Алек­сандр был са­мым млад­шим. Стар­шая его сест­ра вы­шла за­муж в Поль­ше еще до рож­де­ния Алек­сандра, и он ее ни­ко­гда не ви­дел. Один из его бра­тьев слу­жил свя­щен­ни­ком в Ка­зан­ской епар­хии. Пер­во­на­чаль­ное об­ра­зо­ва­ние Алек­сандр по­лу­чил в Че­бок­сар­ском ду­хов­ном учи­ли­ще.
С юных лет он чув­ство­вал при­зва­ние к ино­че­ской жиз­ни и хо­тел всту­пить в чис­ло бра­тии од­но­го из от­да­лен­ных мо­на­сты­рей еще учась в се­ми­на­рии. Ду­хов­ный отец, од­на­ко, по­со­ве­то­вал ему от­ло­жить на вре­мя это бла­гое на­ме­ре­ние и по­сту­пить в Ду­хов­ную ака­де­мию. Алек­сандр Яко­вле­вич по­сту­пил в Ка­зан­скую Ду­хов­ную ака­де­мию и 22 мар­та 1907 го­да, на пер­вом кур­се ака­де­мии, был по­стри­жен в ман­тию с име­нем Ам­фи­ло­хий.
По­сле по­стри­га рек­тор ака­де­мии про­из­нес со­от­вет­ству­ю­щее слу­чаю сло­во, ска­зав, что на ос­но­ва­нии лич­но­го опы­та зна­ет то бла­го­дат­ное оза­ре­ние ду­ши, ка­кое бы­ва­ет по­сле по­стри­га, ко­то­рое на­все­гда со­хра­ня­ет­ся в ду­ше ино­ка. Об­ра­ща­ясь к мо­на­ху Ам­фи­ло­хию, рек­тор ска­зал, что су­ще­ству­ет три ви­да скор­бей: это скор­би, при­су­щие всем хри­сти­а­нам в их стрем­ле­нии к небес­но­му со­вер­шен­ству вслед­ствие несо­от­вет­ствия дей­стви­тель­но­сти иде­а­лу: «мно­ги­ми скор­б­ми по­до­ба­ет нам вни­ти в Цар­ствие Бо­жие» (Деян.14,22), эти скор­би спа­си­тель­ны; во-вто­рых, это скор­би уны­ния пе­ред вы­со­той Еван­гель­ско­го иде­а­ла. «Мо­на­хам при­сущ вто­рой вид скор­бей, и путь из­бав­ле­ния от них – это мо­лит­ва и со­зер­ца­ние при­ме­ров доб­ро­де­те­лей». И, в-тре­тьих, это скор­би пас­тыр­ские, ко­то­ры­ми стра­дал Хри­стос в са­ду Геф­си­ман­ском в ночь, в ко­то­рую был пре­дан за спа­се­ние ми­ра (Мф.26,38).
Один из сту­ден­тов ака­де­мии по­свя­тил но­во­по­стри­жен­но­му ино­ку сти­хо­тво­ре­ние:

Свер­ши­лось... для жиз­ни пре­крас­ной
Ты умер те­перь на­все­гда,
И мир с его пре­ле­стью, с по­хо­тью страст­ной,
За­крыл­ся сей­час от те­бя.

И про­шлое ста­ло да­ле­ким, да­ле­ким...
Лю­би­мое, ми­лое ста­ло чу­жим,
И дол­жен ид­ти ты пу­тем оди­но­ким,
Небес­ною ра­тью хра­ним.

Пус­кай в твою ду­шу мо­лит­ва свя­тая
От­ра­ду и сча­стье про­льет.
И, му­ки со­мне­ний в ду­ше уби­вая,
В оби­тель Хри­ста при­ве­дет.

В 1908 го­ду мо­нах Ам­фи­ло­хий был ру­ко­по­ло­жен в сан иеро­ди­а­ко­на. На тре­тьем кур­се ака­де­мии, в 1909 го­ду, иеро­ди­а­кон Ам­фи­ло­хий был ко­ман­ди­ро­ван в Аст­ра­хан­скую кал­мыц­кую степь для изу­че­ния кал­мыц­ко­го язы­ка для даль­ней­шей де­я­тель­но­сти в Пра­во­слав­ной мис­сии сре­ди кал­мы­ков Аст­ра­хан­ской сте­пи.
Во вре­мя обу­че­ния в ака­де­мии ос­нов­ным по­слу­ша­ни­ем для от­ца Ам­фи­ло­хия ста­ла на­уч­ная де­я­тель­ность, в ко­то­рой про­яви­лись его недю­жин­ные та­лан­ты. Он в со­вер­шен­стве изу­чил кал­мыц­кий язык, а так­же всю ли­те­ра­ту­ру, ка­са­ю­щу­ю­ся пе­ре­во­дов свя­щен­ных и бо­го­слу­жеб­ных тек­стов на этот язык, ко­то­рая к то­му вре­ме­ни бы­ла по­чти неиз­вест­на чи­та­те­лям, так как по боль­шей ча­сти хра­ни­лась в ви­де ру­ко­пис­ных до­ку­мен­тов в раз­лич­ных ар­хи­вах. Ре­зуль­та­том изу­че­ния этих ма­те­ри­а­лов яви­лась его ра­бо­та «Ре­ли­ги­оз­но-нрав­ствен­ные пе­ре­во­ды на кал­мыц­кий язык как сред­ства мис­си­о­нер­ско­го воз­дей­ствия».
До­цент ака­де­мии иеро­мо­нах Гу­рий (Сте­па­нов) в от­зы­ве на ра­бо­ту иеро­ди­а­ко­на Ам­фи­ло­хия пи­сал: «Ав­тор дал нам... через раз­ра­бот­ку сы­ро­го, пре­иму­ще­ствен­но ар­хив­но­го, ма­те­ри­а­ла об­сто­я­тель­ное из­ло­же­ние ис­то­рии пе­ре­вод­че­ско­го де­ла на кал­мыц­кий язык, т. е. ввел нас в но­вую, до­се­ле весь­ма ма­ло из­вест­ную, об­ласть по ис­то­рии мис­си­о­нер­ской де­я­тель­но­сти сре­ди кал­мы­ков, и в этом за­клю­ча­ет­ся за­слу­га ав­то­ра и се­рьез­ное зна­че­ние его ра­бо­ты, как вно­ся­щей нечто цен­ное в ли­те­ра­ту­ру по ис­то­рии мис­си­о­нер­ской де­я­тель­но­сти и сви­де­тель­ству­ю­щей о пол­ной пра­во­спо­соб­но­сти ав­то­ра ра­бо­тать по сы­ро­му ма­те­ри­а­лу, из­вле­кая из него цен­ное со­дер­жа­ние, и си­сте­ма­ти­зи­ро­вать его как нечто цен­ное в ло­ги­че­ской свя­зи и си­сте­ма­ти­че­ской по­сле­до­ва­тель­но­сти... что да­ет ав­то­ру пол­ное пра­во на сте­пень кан­ди­да­та бо­го­сло­вия и ука­зы­ва­ет в нем се­рьез­но­го ра­бот­ни­ка в об­ла­сти ис­то­ри­че­ской на­у­ки».
В 1910 го­ду иеро­ди­а­кон Ам­фи­ло­хий был ру­ко­по­ло­жен в сан иеро­мо­на­ха; в том же го­ду он окон­чил Ка­зан­скую Ду­хов­ную ака­де­мию со сте­пе­нью кан­ди­да­та бо­го­сло­вия и был остав­лен при ней на 1911-1912 учеб­ный год про­фес­сор­ским сти­пен­ди­а­том при ка­фед­ре Ис­то­рии и об­ли­че­ния ла­ма­из­ма и мон­голь­ско­го язы­ка.
Иеро­мо­нах Ам­фи­ло­хий был од­ним из ак­тив­ных участ­ни­ков мис­си­о­нер­ских съез­дов, на ко­то­рых об­суж­да­лись во­про­сы пе­ре­во­да Свя­щен­но­го Пи­са­ния и бо­го­слу­жеб­ных тек­стов на кал­мыц­кий язык. От­сут­ствие в то вре­мя ор­га­ни­зо­ван­ной кал­мыц­кой мис­сии при­во­ди­ло к то­му, что все пе­ре­во­ды осу­ществ­ля­лись от­дель­ны­ми мис­си­о­не­ра­ми, за­ча­стую не имев­ши­ми свя­зи друг с дру­гом, неоце­ни­мый опыт ко­то­рых оста­вал­ся невос­тре­бо­ван­ным, а пе­ре­во­ды за­бы­ва­лись по­сле смер­ти пе­ре­вод­чи­ков.
Вы­сту­пив на од­ном из съез­дов, иеро­мо­нах Ам­фи­ло­хий пред­ло­жил ор­га­ни­зо­вать по­сто­ян­но дей­ству­ю­щую кал­мыц­кую мис­сию, а так­же со­здать по­сто­ян­но дей­ству­ю­щую пе­ре­вод­че­скую ко­мис­сию, ко­то­рая долж­на бы­ла бы рас­пре­де­лять тек­сты сре­ди пе­ре­вод­чи­ков, рас­смат­ри­вать сде­лан­ные пе­ре­во­ды и уста­нав­ли­вать окон­ча­тель­ную ре­дак­цию, а так­же ре­цен­зи­ро­вать пе­ре­во­ды, ко­то­рые по­яв­ля­ют­ся по­ми­мо ко­мис­сии. Сде­лан­ные пе­ре­во­ды долж­ны быть пе­ре­да­ва­е­мы в шко­лы, в ко­то­рых про­ве­ря­лась бы их по­нят­ность для ино­род­цев, и толь­ко по­сле это­го пе­ре­во­ды долж­ны бы­ли пуб­ли­ко­вать­ся. Для то­го чтобы пуб­ли­ка­ция вы­ра­бо­тан­ных ко­мис­си­ей пе­ре­во­дов не за­дер­жи­ва­лась, ко­мис­сия долж­на об­ла­дать пра­вом вы­пус­кать их в свет без пред­ва­ри­тель­ной цен­зу­ры.
16 ав­гу­ста 1911 го­да иеро­мо­нах Ам­фи­ло­хий был на­зна­чен ис­пол­ня­ю­щим долж­ность до­цен­та при ка­фед­ре Ис­то­рии и об­ли­че­ния ла­ма­из­ма и мон­голь­ско­го язы­ка.
13 ап­ре­ля 1912 го­да ука­зом Свя­тей­ше­го Си­но­да он был ко­ман­ди­ро­ван на один год в Мон­го­лию для изу­че­ния ти­бет­ско­го язы­ка и ти­бет­ской ли­те­ра­ту­ры, ка­са­ю­щей­ся ла­ма­из­ма. В 1913 го­ду за кан­ди­дат­скую ра­бо­ту ему бы­ла при­суж­де­на пре­мия мит­ро­по­ли­та Иоси­фа. 23 мар­та 1913 го­да ука­зом Свя­тей­ше­го Си­но­да по про­ше­нию иеро­мо­на­ха Ам­фи­ло­хия и по хо­да­тай­ству Со­ве­та Ака­де­мии ему бы­ла про­дле­на ко­ман­ди­ров­ка в Мон­го­лию еще на один год с обя­за­тель­ством по воз­вра­ще­нии из нее про­слу­жить в про­фес­сор­ской долж­но­сти в ака­де­мии не ме­нее пя­ти лет.
По воз­вра­ще­нии из ко­ман­ди­ров­ки он, кро­ме за­ня­тий на­у­кой и пре­по­да­ва­ния, стал ак­тив­но участ­во­вать в ра­бо­те ис­то­ри­ко-эт­но­гра­фи­че­ско­го му­зея в Ка­за­ни, став по­мощ­ни­ком ди­рек­то­ра. С 1913 го­да му­зей на­чи­на­ет слу­жить учеб­но-вспо­мо­га­тель­ным учре­жде­ни­ем для сту­ден­тов мис­си­о­нер­ско­го от­де­ле­ния, а с 1915 го­да – и для слу­ша­те­лей мис­си­о­нер­ских кур­сов. В дар му­зею иеро­мо­нах Ам­фи­ло­хий пре­под­нес бо­га­тую кол­лек­цию бо­лее чем из ста пред­ме­тов, при­ве­зен­ных им из Мон­го­лии. Это бы­ли изо­бра­же­ния буд­дист­ских бо­гов и бо­гинь на по­лотне, из тер­ра­ко­ты, брон­зы, де­ре­ва и па­пье-ма­ше, кси­ло­гра­фи­че­ские дос­ки для пе­ча­та­ния мо­литв, при­над­леж­но­сти ша­ман­ско­го куль­та, чет­ки, ки­тай­ские мо­не­ты и мно­гое дру­гое.
На­уч­ная и мис­си­о­нер­ская де­я­тель­ность иеро­мо­на­ха Ам­фи­ло­хия при­но­си­ла ви­ди­мые ре­зуль­та­ты. 3 но­яб­ря 1914 го­да в хра­ме Ка­зан­ской Ду­хов­ной ака­де­мии со­сто­я­лось ис­клю­чи­тель­но ред­кое для Ка­за­ни тор­же­ство – кре­ще­ние трех ки­тай­цев, ко­то­рые сво­им про­све­ще­ни­ем и об­ра­ще­ни­ем к Бо­гу бы­ли це­ли­ком обя­за­ны от­цу Ам­фи­ло­хию. В 1915 го­ду за от­лич­ную и усерд­ную слу­жбу он был на­граж­ден на­перс­ным кре­стом. Иеро­мо­нах Ам­фи­ло­хий был од­ним из та­лант­ли­вей­ших про­по­вед­ни­ков, и ему ча­ще дру­гих по­ру­ча­лось го­во­рить про­по­ве­ди во вре­мя бо­го­слу­же­ний в ка­фед­раль­ном со­бо­ре го­ро­да Ка­за­ни.
Ок­тябрь­ский пе­ре­во­рот про­из­вел на от­ца Ам­фи­ло­хия огром­ное впе­чат­ле­ние. Для него сра­зу ста­ли яс­ны ис­то­ри­че­ские мас­шта­бы про­ис­шед­ше­го со­бы­тия. Ми­ро­воз­зре­ние, ко­то­рое ис­по­ве­до­ва­ли но­вые вла­сти, бы­ло на­столь­ко необыч­ным, на­столь­ко не свя­зан­ным со всем ис­то­ри­че­ским про­шлым Рос­сии и с пра­во­сла­ви­ем, что его внед­ре­ние неми­ну­е­мо долж­но бы­ло при­ве­сти к пе­ре­во­ро­ту всей жиз­ни на­ро­да и стать для него ве­ли­чай­шим несча­стьем. Идео­ло­гия со­ци­а­лиз­ма, как ее уви­дел отец Ам­фи­ло­хий, бы­ла та­ко­ва, что при ис­по­ве­да­нии ее го­су­дар­ством пра­во­сла­вие долж­но быть ис­ко­ре­не­но. Осо­зна­ние то­го, что в ис­то­рии Рос­сии от­кры­ва­ет­ся но­вая стра­ни­ца, по­ста­ви­ло пе­ред ним во­прос и о его соб­ствен­ной даль­ней­шей судь­бе. Ему бы­ло яс­но, что вся­кая уче­ная и мис­си­о­нер­ская де­я­тель­ность бу­дет пре­кра­ще­на. Оста­вал­ся лич­ный по­двиг и мо­лит­ва – о се­бе и о на­ро­де.
В 1918 го­ду иеро­мо­нах Ам­фи­ло­хий уехал в Успен­ский муж­ской мо­на­стырь непо­да­ле­ку от Крас­но­яр­ска, где про­был до фев­ра­ля 1919 го­да, а за­тем вме­сте с пя­тью мо­на­ха­ми уехал на озе­ро Ти­бер­куль в Ми­ну­син­ском уез­де; здесь ими был ос­но­ван скит, в ко­то­ром они под­ви­за­лись два го­да.
В 1921 го­ду иеро­мо­нах Ам­фи­ло­хий был на­прав­лен слу­жить в храм в се­ле Бе­лый Яр. В сен­тяб­ре 1922 го­да епи­скоп Ени­сей­ский и Крас­но­яр­ский Зо­си­ма (Си­до­ров­ский) пе­ре­шел в об­нов­лен­че­ство и воз­гла­вил епар­хию уже в ка­че­стве об­нов­лен­че­ско­го ар­хи­ерея. Он хо­ро­шо знал иеро­мо­на­ха Ам­фи­ло­хия в быт­ность свою епи­ско­пом Ир­кут­ским; вы­звав его в Крас­но­ярск, он пред­ло­жил ему при­со­еди­нить­ся к об­нов­лен­цам. Иеро­мо­нах Ам­фи­ло­хий имел свое суж­де­ние об об­нов­лен­че­ском те­че­нии; изу­чив это яв­ле­ние еще в до­ре­во­лю­ци­он­ное вре­мя, он уже то­гда от­но­сил­ся к нему от­ри­ца­тель­но. В 1922 го­ду епи­скоп Зо­си­ма уво­лил его от управ­ле­ния при­хо­дом.
В то вре­мя за­кон­ной вла­сти в епар­хии не бы­ло; гла­ва Пра­во­слав­ной Церк­ви Пат­ри­арх Ти­хон был в Москве под аре­стом, и отец Ам­фи­ло­хий ре­шил по­ки­нуть об­нов­лен­че­ско­го ар­хи­ерея и в но­яб­ре 1922 го­да уехал в жен­ский мо­на­стырь на Ма­ту­ре, где про­жил око­ло по­лу­го­да. Здесь он по­зна­ко­мил­ся с мо­на­хи­ней Вар­ва­рой (Ци­виле­вой), ко­то­рая ста­ла его ду­хов­ной до­че­рью и со­про­вож­да­ла его впо­след­ствии во всех пе­ре­ез­дах – и ко­гда он был на сво­бо­де, и ко­гда в узах.
По­сле то­го как об­нов­лен­цам ста­ло из­вест­но ме­сто про­жи­ва­ния от­ца Ам­фи­ло­хия, ко­то­рый поль­зо­вал­ся боль­шим ав­то­ри­те­том сре­ди пра­во­слав­ных, он, чтобы из­бе­жать пре­сле­до­ва­ний, уехал вме­сте с несколь­ки­ми мо­на­ха­ми и мо­на­хи­ня­ми в тай­гу, там они ос­но­ва­ли скит. В ок­тяб­ре 1923 го­да все они бы­ли аре­сто­ва­ны ОГПУ, но по­сколь­ку ни­ка­ких об­ви­ни­тель­ных ма­те­ри­а­лов про­тив них не ока­за­лось, они бы­ли вско­ре осво­бож­де­ны.
В июне 1924 го­да отец Ам­фи­ло­хий был на­зна­чен на­сто­я­те­лем Ми­ну­син­ской клад­би­щен­ской церк­ви, на­хо­див­шей­ся в под­чи­не­нии пра­во­слав­но­го ар­хи­ерея. Здесь отец Ам­фи­ло­хий от­кры­то вы­сту­пил про­тив об­нов­лен­цев, об­ли­чая их в от­ступ­ле­нии от пра­во­сла­вия. Об­нов­лен­цы по­пы­та­лись за­вла­деть клад­би­щен­ской цер­ко­вью и об­ра­ти­лись за по­мо­щью в ОГПУ, в ре­зуль­та­те че­го отец Ам­фи­ло­хий был аре­сто­ван, но за­тем осво­бож­ден за от­сут­стви­ем об­ви­ни­тель­но­го ма­те­ри­а­ла.
В фев­ра­ле 1925 го­да он был вы­зван в Моск­ву для хи­ро­то­нии в сан епи­ско­па. 8 мар­та 1925 го­да Пат­ри­арх Ти­хон во вре­мя ли­тур­гии в со­слу­же­нии с мит­ро­по­ли­том Пет­ром (По­лян­ским), ар­хи­епи­ско­па­ми Гу­ри­ем (Сте­па­но­вым) и Про­ко­пи­ем (Ти­то­вым) ру­ко­по­ло­жил его во епи­ско­па Крас­но­яр­ско­го. В ап­ре­ле то­го же го­да вла­ды­ка при­был в Крас­но­ярск, где сно­ва вы­сту­пил про­тив об­нов­лен­цев.
В это вре­мя сре­ди епи­ско­па­та воз­ник­ли раз­но­гла­сия, неко­то­рые из ар­хи­ере­ев по­счи­та­ли, что мит­ро­по­лит Сер­гий пре­вы­сил свои пол­но­мо­чия за­ме­сти­те­ля Ме­сто­блю­сти­те­ля. Воз­ник­ли раз­но­гла­сия по по­во­ду его «де­кла­ра­ции» и на­стой­чи­во­го по­же­ла­ния, чтобы по­ми­на­ние вла­стей ста­ло обя­за­тель­ным и об­щим во всех хра­мах Рос­сии. Епи­скоп Ам­фи­ло­хий счел, что фор­му­ла без­услов­но­го по­ми­на­ния вла­стей яв­ля­ет­ся ли­це­ме­ри­ем по от­но­ше­нию к без­бож­ни­кам и го­ни­те­лям. При встре­че с мит­ро­по­ли­том Сер­ги­ем епи­скоп Ам­фи­ло­хий пред­ло­жил иную фор­му­лу по­ми­но­ве­ния: «Еще мо­лим­ся о стране на­шей и о вла­стех ея, да об­ра­тит Гос­подь их к ис­тин­но­му по­зна­нию свя­тыя ве­ры и об­ра­тит их на путь по­ка­я­ния». Мит­ро­по­лит Сер­гий не при­нял эту фор­му­ли­ров­ку, ска­зав, что на­ста­и­ва­ет на обя­за­тель­ном по­ми­но­ве­нии вла­стей в об­ще­при­ня­той фор­му­ли­ров­ке, но епи­скоп с этим не со­гла­сил­ся. Мит­ро­по­лит Сер­гий в ка­че­стве вы­хо­да из сло­жив­ше­го­ся по­ло­же­ния пред­ло­жил вла­ды­ке по­дать про­ше­ние об уволь­не­нии в за­штат, но не вы­став­лять на­сто­я­щую при­чи­ну раз­но­гла­сий, так как это для епи­ско­па бу­дет небез­опас­но, а на­пи­сать про­ше­ние об уволь­не­нии на по­кой по со­сто­я­нию здо­ро­вья. И хо­тя вла­ды­ка в тот мо­мент был со­вер­шен­но здо­ров, он при­нял пред­ло­же­ние мит­ро­по­ли­та и с этой фор­му­ли­ров­кой был уво­лен на по­кой.
Уво­лив­шись, епи­скоп Ам­фи­ло­хий в июле 1928 го­да при­был в се­ло Ан­жуль Та­штып­ско­го рай­о­на Ха­кас­сии, где в то вре­мя жи­ли мо­на­хи­ни неболь­шо­го Ма­тур­ско­го жен­ско­го мо­на­сты­ря, в ко­то­ром пе­ред ре­во­лю­ци­ей бы­ло трид­цать на­сель­ниц. В 1926 го­ду мо­на­стырь был за­крыт, и часть мо­на­хинь по­се­ли­лась в се­ле Ан­жуль. Вла­ды­ка хо­ро­шо знал мо­на­хинь еще с то­го вре­ме­ни, ко­гда слу­жил в этих ме­стах, бу­дучи иеро­мо­на­хом, мно­гие из них бы­ли его ду­хов­ны­ми детьми. В се­ле Ан­жуль об­ра­зо­вал­ся мо­на­стырь из де­ся­ти че­ло­век во гла­ве с епи­ско­пом Ам­фи­ло­хи­ем. В се­ле был храм, где слу­жил се­ми­де­ся­ти­лет­ний иеро­мо­нах Се­ра­фим (Бе­ре­стов). Во вре­мя бо­го­слу­же­ний епи­скоп сто­ял в ал­та­ре; сам он слу­жил в до­маш­ней церк­ви, ко­то­рая бы­ла устро­е­на в его ке­лье, мо­на­хи­ни пе­ли на кли­ро­се в хра­ме и в до­маш­ней церк­ви.
Вся жизнь мо­на­хинь бы­ла устро­е­на стро­го по мо­на­стыр­ско­му уста­ву. Каж­дый день они при­но­си­ли ис­по­ве­да­ние по­мыс­лов. Вла­ды­ка вел с ни­ми бе­се­ды на ре­ли­ги­оз­ные те­мы – о Еван­ге­лии, о пра­во­сла­вии. Ве­лись бе­се­ды и о совре­мен­ном по­ло­же­нии Церк­ви при без­бож­ной вла­сти. Все об­суж­да­лось с цер­ков­ной точ­ки зре­ния, в све­те Свя­щен­но­го Пи­са­ния и уче­ния Хри­сто­ва.
В это вре­мя на­ча­лась кол­лек­ти­ви­за­ция и при­ну­ди­тель­ная ор­га­ни­за­ция кол­хо­зов. Мно­гие кре­стьяне бы­ли вы­сла­ны, а все их иму­ще­ство ото­бра­но, остав­ши­е­ся от­ка­зы­ва­лись вхо­дить в кол­хо­зы. Вла­сти в при­ну­ди­тель­ном по­ряд­ке по­сы­ла­ли кре­стьян и вме­сте с ни­ми мо­на­хинь на ле­со­за­го­тов­ки, при­чем за­да­ние да­ва­ли за­ве­до­мо неис­пол­ни­мое, и мо­на­хи­ни от­ка­за­лись вы­ехать на ра­бо­ту в лес. Уви­дев, что мо­на­хи­ни не по­еха­ли, от­ка­за­лись ехать в лес и кре­стьяне.
ОГПУ про­из­ве­ло рас­сле­до­ва­ние, на до­про­сы бы­ли вы­зва­ны кре­стьяне, и хо­тя ни­че­го предо­су­ди­тель­но­го они о епи­ско­пе и мо­на­хи­нях не по­ка­за­ли, вла­сти со­ста­ви­ли за­клю­че­ние о су­ще­ство­ва­нии в се­ле неле­галь­но­го мо­на­сты­ря и о том, что кре­стьяне не идут в кол­хо­зы из-за об­ще­ния с мо­на­хи­ня­ми.
30 ап­ре­ля 1931 го­да епи­скоп Ам­фи­ло­хий был аре­сто­ван и за­клю­чен в тюрь­му при Ми­ну­син­ской ис­пра­ви­тель­но-тру­до­вой ко­ло­нии, вме­сте с ним бы­ли аре­сто­ва­ны иеро­мо­нах Се­ра­фим и все на­сель­ни­цы мо­на­ше­ской об­щи­ны. Толь­ко мо­на­хине Вар­ва­ре уда­лось скрыть­ся от ОГПУ и из­бе­жать аре­ста. Ее по­про­бо­ва­ли най­ти, но по­ис­ки не увен­ча­лись успе­хом, лич­ность мо­на­хи­ни-кре­стьян­ки по­ка­за­лась слиш­ком незна­чи­тель­ной, и вла­сти пре­кра­ти­ли по­ис­ки, удо­вле­тво­рив­шись аре­стом ар­хи­ерея, свя­щен­ни­ка и дру­гих мо­на­хинь.
Вла­сти ин­те­ре­со­ва­лись не столь­ко по­ли­ти­че­ской по­зи­ци­ей епи­ско­па, сколь­ко – цер­ков­ной. Сре­ди про­че­го сле­до­ва­тель спро­сил, ка­ко­во от­но­ше­ние епи­ско­па к по­сла­нию Пат­ри­ар­ха Ти­хо­на, на­пи­сан­но­му им неза­дол­го до смер­ти.
Вла­ды­ка от­ве­тил: «Я со­мне­вал­ся в его под­лин­но­сти, а по­то­му впредь до вы­яс­не­ния всех об­сто­я­тельств его по­яв­ле­ния я не счи­тал воз­мож­ным вы­ска­зать­ся о нем по­ло­жи­тель­но: да или нет, тем бо­лее что со сто­ро­ны цер­ков­ной вла­сти, ко­то­рой я под­чи­нял­ся, не бы­ло про­яв­ле­но ка­кой-ли­бо ини­ци­а­ти­вы в смыс­ле при­ме­не­ния в жиз­ни вы­ска­зан­ных в нем по­ло­же­ний, не бы­ло к нам предъ­яв­ле­но ка­ких-ли­бо опре­де­лен­ных тре­бо­ва­ний и со сто­ро­ны граж­дан­ской вла­сти. А по­то­му я лич­но и, как мне бы­ло из­вест­но, боль­шин­ство пра­во­слав­ных епи­ско­пов вы­жи­да­ли, что из это­го по­сле­ду­ет, чтобы ре­а­ги­ро­вать на него опре­де­лен­но. Но так как о нем со­вер­шен­но за­молк­ли, этой опре­де­лен­но­сти от­но­ше­ния к ука­зан­но­му по­сла­нию, как с мо­ей сто­ро­ны, так и со сто­ро­ны все­го ду­хо­вен­ства, не по­тре­бо­ва­лось.
От­но­си­тель­но ВЦС, или так на­зы­ва­е­мых "гри­го­ри­ан­цев", я дол­жен ска­зать, что я к по­яв­ле­нию его от­нес­ся от­ри­ца­тель­но. При­чи­на мо­е­го от­ри­ца­тель­но­го от­но­ше­ния за­клю­ча­ет­ся в том, что я по­яв­ле­ние его счи­тал неза­кон­ным, а по­то­му непри­ем­ле­мым. Хо­тя мит­ро­по­лит Петр Кру­тиц­кий как буд­то в один мо­мент и за­яв­лял, что он пе­ре­да­ет это­му ВЦС пол­но­ту цер­ков­ной вла­сти, – как это вы­яс­ни­лось по­сле, это про­изо­шло вви­ду его неосве­дом­лен­но­сти о по­ло­же­нии цер­ков­ных дел во­об­ще – он в это вре­мя на­хо­дил­ся в за­клю­че­нии, – то он впо­след­ствии от это­го фак­та пе­ре­да­чи ВЦС цер­ков­ной вла­сти от­ка­зал­ся. И мы по­се­му име­ли пол­ное пра­во не при­зна­вать этот ВЦС и от­но­сить­ся к нему от­ри­ца­тель­но.
В от­но­ше­нии Том­ско­го мит­ро­по­ли­та Ди­мит­рия (Бе­ли­ко­ва) – мое от­но­ше­ние к объ­яв­лен­ной им ав­то­ке­фа­лии то­же бы­ло от­ри­ца­тель­ным, по­то­му что по­доб­ные вы­ступ­ле­ния от­дель­ных епи­ско­пов без бла­го­сло­ве­ния на то выс­шей цер­ков­ной вла­сти счи­та­ют­ся, по при­ня­тым пра­ви­лам на­ше­го Цер­ков­но­го управ­ле­ния, ан­ти­ка­но­нич­ны­ми. Что ка­са­ет­ся упо­мя­ну­то­го здесь на до­про­се фак­та, что это сде­ла­но с бла­го­сло­ве­ния мит­ро­по­ли­та Пет­ра Кру­тиц­ко­го, то я о по­доб­ном фак­те слы­шу здесь впер­вые.
Что ка­са­ет­ся пред­ло­жен­но­го мне во­про­са – по­че­му я в Ан­жу­ле вел за­мкну­тый об­раз жиз­ни, я дол­жен от­ве­тить так: бу­дучи уво­лен­ным на по­кой, я не имел пра­ва вме­ши­вать­ся в цер­ков­ную жизнь в епар­хии, где был свой епи­скоп, в дан­ном слу­чае епи­скоп Ди­мит­рий, это бы­ло бы в цер­ков­ном от­но­ше­нии ан­ти­ка­но­нич­ным, это с од­ной сто­ро­ны. С дру­гой сто­ро­ны, пе­ре­нес­ши од­ну ссыл­ку, я, из­бе­гая вся­кой цер­ков­ной де­я­тель­но­сти и да­же вся­ких лич­ных зна­комств и сно­ше­ний, хо­тел предо­хра­нить се­бя от воз­мож­ных по­до­зре­ний со сто­ро­ны вла­сти и тем из­бе­жать, мо­жет быть, вто­рич­ной ссыл­ки, и по­то­му круг мо­их сно­ше­ний был за­мкнут толь­ко окру­жав­ши­ми ме­ня мо­на­хи­ня­ми и пе­ре­пиской с неболь­шим кру­гом лиц. В Ан­жу­ле нас, мо­на­хов и мо­на­хинь, бы­ло де­сять че­ло­век, и жизнь на­ша бы­ла по су­ще­ству мо­на­стыр­ской. Ка­ко­го-ли­бо раз­ре­ше­ния от вла­стей мы не име­ли, по­то­му что нам да­же в го­ло­ву не при­хо­ди­ло, что нуж­но на это иметь раз­ре­ше­ние вла­стей. Бо­го­слу­же­ния у нас про­хо­ди­ли по боль­шим празд­ни­кам и от­ча­сти по вос­кре­се­ньям, ко­гда я был здо­ров, без раз­ре­ше­ния вла­стей, так как я счи­тал, что для се­бя я слу­жить имею пра­во».
29 июня сле­до­ва­тель в по­след­ний раз до­про­сил епи­ско­па. Вла­ды­ка Ам­фи­ло­хий ска­зал: «В предъ­яв­лен­ном мне об­ви­не­нии ви­нов­ным се­бя не при­знаю. Объ­яс­няю, что аги­та­ции не про­во­дил, но не от­ри­цаю, что я вы­ра­жаю несо­чув­ствие к со­вет­ской вла­сти».
16 но­яб­ря 1931 го­да епи­скоп Ам­фи­ло­хий был при­го­во­рен к пя­ти го­дам за­клю­че­ния в конц­ла­ге­ре. Мо­на­хи­ни бы­ли при­го­во­ре­ны к пя­ти го­дам ссыл­ки в Во­сточ­ную Си­бирь.
15 де­каб­ря 1931 го­да вла­ды­ка при­был эта­пом в Ма­ри­инск в рас­по­ря­же­ние Управ­ле­ния Си­бир­ских ис­пра­ви­тель­но-тру­до­вых ла­ге­рей. Сю­да к нему при­е­ха­ла мо­на­хи­ня Вар­ва­ра, ко­то­рая пе­ре­да­ла вла­ды­ке по­сыл­ку. То­гда же она отыс­ка­ла и со­слан­ных мо­на­хинь и так­же пе­ре­да­ла им по­сыл­ки.
В на­ча­ле июня 1932 го­да епи­скоп Ам­фи­ло­хий был пе­ре­ве­зен в Но­во­куз­нецк и по­ме­щен в Оси­нов­ское от­де­ле­ние Си­б­ла­га, от­ку­да на­пи­сал мо­на­хине Вар­ва­ре, чтобы она при­вез­ла ему су­ха­рей. В од­ном из пи­сем он на­пи­сал ей о тя­же­лой жиз­ни в ла­ге­ре, о на­чаль­ни­ке ла­ге­ря, ко­то­рый вы­сту­па­ет его от­кры­тым вра­гом, так что на­де­ять­ся при­хо­дит­ся толь­ко на Бо­га. Он про­сил ее по­се­тить епи­ско­па Иоаса­фа (Уда­ло­ва), на­хо­див­ше­го­ся в за­клю­че­нии в со­сед­нем ла­ге­ре, и спро­сить, как жи­вет он и дру­гие зак­лю­чен­ные. Мо­на­хи­ня Вар­ва­ра в свою оче­редь на­пи­са­ла ему о цер­ков­ной жиз­ни в Ми­ну­син­ске, о том, что в Ми­ну­син­ске ОГПУ аре­сто­ва­ло всех свя­щен­ни­ков и мо­на­ше­ству­ю­щих. Неко­то­рые свя­щен­ни­ки бы­ли аре­сто­ва­ны за то, что не при­ня­ли пред­ло­же­ние ОГПУ о пе­ре­хо­де в об­нов­лен­че­ство.
При­е­хав в Оси­нов­ку, мо­на­хи­ня Вар­ва­ра сня­ла ком­на­ту и по­сто­ян­но по­мо­га­ла про­дук­та­ми вла­ды­ке Ам­фи­ло­хию и неко­то­рым дру­гим зак­лю­чен­ным – епи­ско­пам и свя­щен­ни­кам, про­да­вая по бла­го­сло­ве­нию вла­ды­ки остав­ши­е­ся его ве­щи, и вско­ре от всех ве­щей оста­лись лишь са­мо­вар, че­мо­дан с бе­льем и ря­са, все осталь­ное бы­ло про­да­но или по­ме­ня­но на про­дук­ты.
12 де­каб­ря 1932 го­да вла­ды­ка был от­прав­лен ра­бо­тать на Шу­шта­леп­скую штраф­ную ко­ман­ди­ров­ку, а за­тем был пе­ре­ве­ден в Ел­бан­скую штраф­ную груп­пу. В этих ме­стах за­клю­чен­ные ра­бо­та­ли в шах­тах на до­бы­че уг­ля, ра­бо­та про­хо­ди­ла в тя­же­лых усло­ви­ях, при жиз­ни в хо­лод­ных ба­ра­ках на го­лод­ном пай­ке и бы­ла вдвойне тя­же­ла. В од­ном из пи­сем мо­на­хине Вар­ва­ре вла­ды­ка пи­сал, что «пи­та­ние в ла­ге­ре пло­хое, со­би­ра­ем кар­то­фель­ные очист­ки и им бы­ва­ем ра­ды».
Епи­ско­па по­ме­сти­ли сре­ди за­клю­чен­ных по бы­то­вым ста­тьям и уго­лов­ни­ков. В ла­ге­ре про­цве­та­ло по­валь­ное во­ров­ство. Но вла­ды­ка, несмот­ря на тя­же­лые усло­вия за­клю­че­ния, не уны­вал, ча­сто бе­се­до­вал с за­клю­чен­ны­ми, и в кон­це кон­цов его бе­се­ды при­ве­ли к то­му, что в их ба­ра­ке во­ров­ство пре­кра­ти­лось, неко­то­рые из за­клю­чен­ных об­ра­ти­лись к Бо­гу и ста­ли усерд­но мо­лить­ся. Ко­гда один из за­клю­чен­ных об­ра­тил вни­ма­ние ар­хи­ерея на бла­гие пло­ды, к ко­то­рым при­ве­ла его пас­тыр­ская де­я­тель­ность в ла­ге­ре, вла­ды­ка от­ве­тил, что как бы ни был тя­жел крест ны­неш­ней жиз­ни, но он в первую оче­редь дол­жен ис­пол­нить свой пас­тыр­ский долг.
В на­ча­ле 1933 го­да ла­гер­ная адми­ни­стра­ция вы­дви­ну­ла про­тив за­клю­чен­но­го ду­хо­вен­ства но­вые об­ви­не­ния в свя­зи с тем, что ею бы­ли по­лу­че­ны све­де­ния о том, что епи­ско­пы и свя­щен­ни­ки, ока­зав­шись в од­ном ла­ге­ре и ра­бо­тая вме­сте на од­них шах­тах, под­дер­жи­ва­ют дру­же­ские от­но­ше­ния и по­мо­га­ют друг дру­гу.
Этот факт адми­ни­стра­ция ла­ге­ря по­счи­та­ла до­ста­точ­ным для до­ка­за­тель­ства на­ли­чия в ла­ге­ре контр­ре­во­лю­ци­он­ной ор­га­ни­за­ции. Со­об­ра­же­ние, по­че­му свя­щен­ни­ков сле­до­ва­ло аре­сто­вать имен­но сей­час, воз­ник­ло еще и по­то­му, что у неко­то­рых из них под­хо­дил к кон­цу срок за­клю­че­ния, меж­ду тем как вла­сти смот­ре­ли на непо­кор­ное без­бож­но­му идо­лу ду­хо­вен­ство как на сво­их непри­ми­ри­мых вра­гов и уже ре­ши­ли их не осво­бож­дать, до­бав­ляя каж­дый раз по ис­те­че­нии сро­ка по несколь­ку лет за­клю­че­ния.
28 ап­ре­ля 1933 го­да вла­сти аре­сто­ва­ли епи­ско­па Ам­фи­ло­хия, и он был за­клю­чен в штраф­ной изо­ля­тор в Оси­нов­ском ла­ге­ре. То­гда же бы­ли аре­сто­ва­ны по­мо­гав­шая ему в ла­ге­ре мо­на­хи­ня Вар­ва­ра, шесть че­ло­век из за­клю­чен­но­го ду­хо­вен­ства и ми­ря­нин-кре­стья­нин. Всем им бы­ло предъ­яв­ле­но об­ви­не­ние в контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти, в ор­га­ни­за­ции ан­ти­со­вет­ской груп­пы и в на­ме­ре­нии бе­жать из ла­ге­ря. На сле­ду­ю­щий день по­сле аре­ста сле­до­ва­тель до­про­сил мо­на­хи­ню Вар­ва­ру, и за­тем ее до­пра­ши­ва­ли еще несколь­ко раз. Ска­зав, что по­зна­ко­ми­лась с епи­ско­пом Ам­фи­ло­хи­ем, ко­гда тот был в мо­на­сты­ре, она ка­те­го­ри­че­ски от­ка­за­лась под­твер­ждать до­мыс­лы сле­до­ва­те­лей, буд­то она пе­ре­да­ва­ла слу­хи о контр­ре­во­лю­ци­он­ных вос­ста­ни­ях в Си­би­ри, о со­про­тив­ле­нии кре­стьян со­зда­нию кол­хо­зов и то­му по­доб­ном. Свои вза­и­мо­от­но­ше­ния с епи­ско­пом, а так­же и с дру­ги­ми свя­щен­ни­ка­ми она опи­са­ла как ис­клю­чи­тель­но цер­ков­ные, не име­ю­щие от­но­ше­ния к по­ли­ти­ке.
22 мая сле­до­ва­тель до­про­сил епи­ско­па Ам­фи­ло­хия, в первую оче­редь ин­те­ре­су­ясь его по­ли­ти­че­ски­ми взгля­да­ми и тем, как он от­но­сит­ся к со­вет­ской вла­сти. Вла­ды­ка от­ве­тил, что Ок­тябрь­скую ре­во­лю­цию встре­тил не со­чув­ствен­но, а ско­рее пас­сив­но-враж­деб­но. Не со­чув­ствуя со­вет­ской вла­сти, он ждал ка­ких-ли­бо ослож­не­ний, ко­то­рые мог­ли бы спо­соб­ство­вать его осво­бож­де­нию из то­го тя­же­ло­го по­ло­же­ния, в ко­то­ром он ока­зал­ся. При­чем пе­ре­ме­ны эти мог­ли про­изой­ти не из-за внут­рен­не­го пе­ре­во­ро­та, ко­то­рый в дан­ный мо­мент невоз­мо­жен, а из-за ослож­не­ния в меж­ду­на­род­ной об­ста­нов­ке. Од­на­жды, пе­ред 15-й го­дов­щи­ной Ок­тябрь­ской ре­во­лю­ции, он на оси­нов­ской пло­щад­ке го­во­рил, что мо­жет быть ам­ни­стия в от­но­ше­нии ду­хо­вен­ства, и в осо­бен­но­сти епи­ско­па­та, так как это про­из­ве­ло бы впе­чат­ле­ние на ве­ру­ю­щих и про­из­ве­ло бы со­от­вет­ству­ю­щий эф­фект за гра­ни­цей, со­здав по­ло­жи­тель­ное впе­чат­ле­ние о со­вет­ской вла­сти, так как яви­лось бы ил­лю­стра­ци­ей то­го, что в СССР нет го­не­ния на Цер­ковь.
1 ав­гу­ста вла­сти до­про­си­ли епи­ско­па в по­след­ний раз. Вла­ды­ка на за­дан­ные ему сле­до­ва­те­лем во­про­сы от­ве­тил: «Ра­нее при до­про­сах я утвер­ждал, что яв­ля­юсь про­тив­ни­ком со­вет­ской вла­сти и су­ще­ству­ю­щий строй мо­им убеж­де­ни­ям и иде­ям враж­де­бен. Сей­час я сно­ва за­яв­ляю, что со­вет­ской вла­сти и ее укла­ду я же­лаю па­де­ния, в этом на­хо­жу воз­мож­ность вос­ста­нов­ле­ния пра­виль­ной ду­хов­ной жиз­ни на­ро­да. Эти взгля­ды я вы­ска­зы­вал сво­им ду­хов­ным еди­но­мыш­лен­ни­кам, быв­шим вме­сте со мною в ла­ге­ре. Вли­я­ние на ла­гер­ни­ков я ока­зы­вал ис­клю­чи­тель­но ду­хов­но­го ха­рак­те­ра, вну­шая ла­гер­ни­кам ре­ли­ги­оз­ное на­стро­е­ние – быть в лич­ной ла­гер­ной жиз­ни тер­пе­ли­вы­ми, не роп­тать, быть по­кор­ны­ми сво­ей судь­бе, усмат­ри­вая во всем во­лю Бо­жию».