Исповедник Агапит (Таубе)

Пре­по­доб­но­ис­по­вед­ник Ага­пит ро­дил­ся 4 но­яб­ря 1894 го­да в го­ро­де Гат­чине Санкт-Пе­тер­бург­ской гу­бер­нии в се­мье вы­со­ко­по­став­лен­но­го чи­нов­ни­ка ба­ро­на Ми­ха­и­ла Тау­бе и в кре­ще­нии был на­ре­чен, как и отец, Ми­ха­и­лом. В 1912 го­ду Ми­ха­ил окон­чил гим­на­зию и по­сту­пил на юри­ди­че­ский фа­куль­тет Санкт-Пе­тер­бург­ско­го уни­вер­си­те­та, но окон­чить успел толь­ко три кур­са, ко­гда в 1916 го­ду был при­зван слу­жить в ар­мию. Ми­ха­ил Тау­бе слу­жил млад­шим офи­це­ром ба­та­реи в ар­тил­ле­рий­ском ди­ви­зи­оне, сна­ча­ла в чине пра­пор­щи­ка, а за­тем под­по­ру­чи­ка в долж­но­сти по­мощ­ни­ка ко­ман­ди­ра ба­та­реи. Во вре­мя бо­ев в 1916 го­ду он был тя­же­ло ра­нен и по­пал в гос­пи­таль. В 1918 го­ду он сно­ва был при­зван в ар­мию и слу­жил в ко­мис­са­ри­а­те про­до­воль­ствия по Се­вер­ной об­ла­сти, а за­тем адъ­ютан­том при шта­бе ар­мии и де­ло­про­из­во­ди­те­лем. В 1922 го­ду Ми­ха­ил был де­мо­би­ли­зо­ван и по­сту­пил со­труд­ни­ком в му­зей Оп­ти­ной Пу­сты­ни, учре­жден­ный без­бож­ны­ми вла­стя­ми на ме­сте за­кры­то­го мо­на­сты­ря. Мно­гие из на­уч­ных со­труд­ни­ков му­зея при­е­ха­ли из Пет­ро­гра­да. Ми­ха­и­ла Тау­бе ре­ко­мен­до­ва­ла в ка­че­стве со­труд­ни­ка ди­рек­тор Оп­тин­ско­го му­зея Ли­дия Ва­си­льев­на За­щук. Он был на­зна­чен хра­ни­те­лем со­бра­ния книг мо­на­стыр­ской биб­лио­те­ки, пе­ре­дан­ной то­гда в ве­де­ние му­зея. Здесь он вполне смог по­зна­ко­мить­ся с бо­го­слов­ским на­сле­ди­ем и бо­га­тей­ши­ми по сво­е­му ду­хов­но­му со­дер­жа­нию ру­ко­пи­ся­ми.
При­е­хав в Оп­ти­ну, Ми­ха­ил стал ду­хов­ным сы­ном сна­ча­ла стар­ца Нек­та­рия, а за­тем иеро­мо­на­ха Ни­ко­на (Бе­ля­е­ва), ко­то­рый и по­стриг его в ман­тию с име­нем Ага­пит. По вос­по­ми­на­ни­ям знав­ших его в этот пе­ри­од, это был че­ло­век вы­со­кий, ху­дой, все­гда груст­ный и со­сре­до­то­чен­ный, ис­кав­ший в хри­сти­ан­стве не столь­ко уте­ше­ния, сколь­ко ду­хов­но­го по­дви­га, и мно­гие ду­ма­ли, что он станет впо­след­ствии епи­ско­пом и бо­го­сло­вом.
В ка­че­стве на­уч­но­го со­труд­ни­ка му­зея мо­нах Ага­пит про­был до мая 1925 го­да, а за­тем был уво­лен и жил то на ро­дине, то око­ло Оп­ти­ной, го­то­вя се­бя к свя­щен­ни­че­ско­му слу­же­нию и за­ра­ба­ты­вая на жизнь пре­по­да­ва­ни­ем ино­стран­ных язы­ков.
От­ве­чая на его во­про­сы от­но­си­тель­но прак­ти­че­ско­го осу­ществ­ле­ния это­го, иеро­мо­нах Ни­кон 14 июня 1927 го­да пи­сал ему: «Чест­ней­ший о Гос­по­де отец Ага­пит! Бо­жие бла­го­сло­ве­ние да пре­бы­ва­ет над Ва­ми во ве­ки.
Сер­деч­но со­чув­ствую Вам в скор­бях Ва­ших и мо­люсь о Вас, как о сыне мо­ем ду­хов­ном. Ме­ня спра­ши­вал отец Лав­рен­тий, и я ему, пом­нит­ся, от­ве­тил, что со­ве­тую Вам при­ез­жать к нам… О ру­ко­по­ло­же­нии дол­жен со­об­щить сле­ду­ю­щее: ар­хи­епи­скоп Фе­о­фан (Ту­ля­ков) во­об­ще боль­шой бук­ва­лист и сто­ит на бук­ве за­ко­на, и ед­ва ли бу­дет по­свя­щать кли­ри­ка не из его епар­хии. Неиз­вест­но нам и то, что име­ет ли он во­об­ще воз­мож­ность ру­ко­по­ла­гать… На вся­кий слу­чай хо­ро­шо бы по­слать пись­мо ва­ше­му Е.И. с прось­бой дать свое со­гла­сие на по­свя­ще­ние у ко­го-ли­бо из пра­во­слав­ных ар­хи­ере­ев. Ес­ли это бу­дет да­же про­стое пись­мо, мне ду­ма­ет­ся, оно бу­дет иметь си­лу…
Да со­тво­рит с на­ми Гос­подь по во­ле Сво­ей свя­той и да упра­вит жизнь на­шу во спа­се­ние.
Про­шу свя­тых мо­литв и же­лаю Вам ми­ра и ра­до­ва­ния о Гос­по­де и вся­ко­го бла­го­по­лу­чия…»
От­пра­вить это пись­мо отец Ни­кон уже не успел, так как 16 июня мо­нах Ага­пит был аре­сто­ван, а 11 июля был аре­сто­ван и он сам. До сво­е­го аре­ста мо­нах Ага­пит хо­дил в свет­ской одеж­де, а ко­гда при­шли его аре­сто­вы­вать, он с ра­до­стью на­дел ря­су и ушел в тюрь­му хри­сти­ан­ским ис­по­вед­ни­ком, точ­но толь­ко и ждал это­го мо­мен­та. 1 июля ему бы­ло предъ­яв­ле­но сле­до­ва­те­лем об­ви­не­ние в том, что он «име­ет об­шир­ные свя­зи с цен­траль­ны­ми го­ро­да­ми Со­ю­за ССР и, яв­ля­ясь со­труд­ни­ком Оп­тин­ско­го му­зея… свя­зы­ва­ет­ся с контр­ре­во­лю­ци­он­ной груп­пи­ров­кой озна­чен­но­го му­зея… и сов­мест­но ве­дет контр­ре­во­лю­ци­он­ную аги­та­цию и ре­ли­ги­оз­ную про­па­ган­ду сре­ди ши­ро­ких сло­ев кре­стьян­ско­го на­се­ле­ния… Имея тес­ную связь с Ни­ко­ном Бе­ля­е­вым, Тау­бе, как ли­цо, свя­зан­ное со всем на­уч­ным ми­ром, в це­лях… контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти предо­став­ля­ет и ис­поль­зу­ет все для него воз­мож­но­сти…».
Со­труд­ни­ки ОГПУ в со­от­вет­ствии с идео­ло­ги­ей, при­ня­той то­гда в го­су­дар­стве, рас­смат­ри­ва­ли мо­на­хов как чле­нов контр­ре­во­лю­ци­он­ной ор­га­ни­за­ции, и по­то­му во­прос о том, по­стри­жен ли че­ло­век в мо­на­ше­ство, кто его по­стриг и бы­ло ли это со­вер­ше­но тай­но, для ОГПУ был во­про­сом по­ли­ти­че­ским. И при­няв­ший мо­на­ше­ство, и в осо­бен­но­сти по­стри­гав­ший в их гла­зах со­вер­ша­ли пре­ступ­ле­ние и на­ру­ша­ли не про­пи­сан­ный в уго­лов­ном ко­дек­се за­кон. Же­лая по­лу­чить све­де­ния о ме­сте и об участ­ни­ках это­го «пре­ступ­ле­ния», сле­до­ва­тель спро­сил от­ца Ага­пи­та:
– Ска­жи­те, ко­гда вас по­стриг в мо­на­хи Ни­кон Бе­ля­ев, где имен­но это про­ис­хо­ди­ло и кто при этом еще был?
Отец Ага­пит хо­ро­шо по­ни­мал, как сле­до­ва­тель бу­дет ин­тер­пре­ти­ро­вать его от­вет, он знал, что сле­до­ва­тель неза­кон­но во­про­ша­ет его об этом, так как та­кой ста­тьи, как по­стри­же­ние в мо­на­ше­ство, нет в уго­лов­ном ко­дек­се, со­став­лен­ном с уче­том то­го, что Цер­ковь от­де­ле­на от го­су­дар­ства; а кро­ме то­го, есть во­про­сы су­гу­бо лич­ные, ин­те­рес к ко­то­рым сле­до­ва­те­ля, как пред­ста­ви­те­ля го­су­дар­ства, так же яв­ля­ет­ся неза­кон­ным, и отец Ага­пит ска­зал:
– На этот во­прос я от­ка­зы­ва­юсь да­вать от­вет.
– По­че­му?
– По­сколь­ку ка­са­ет­ся лич­ной мо­ей жиз­ни.
Это был ис­чер­пы­ва­ю­щий с точ­ки зре­ния за­ко­на от­вет, и на этом до­про­сы бы­ли пре­кра­ще­ны.
19 де­каб­ря 1927 го­да Осо­бое со­ве­ща­ние при Кол­ле­гии ОГПУ при­го­во­ри­ло мо­на­ха Ага­пи­та к трем го­дам за­клю­че­ния в конц­ла­герь на Со­лов­ки, но, как и его ду­хов­ный отец, он был остав­лен в Ке­ми. Пер­вое вре­мя он жил вме­сте с от­цом Ни­ко­ном в пе­ре­сыль­ном ла­ге­ре в Ке­ми, но за­тем мо­на­ха Ага­пи­та от­пра­ви­ли на од­ну из ла­гер­ных ко­ман­ди­ро­вок в лес, на по­бе­ре­жье Бе­ло­го мо­ря. По окон­ча­нии сро­ка за­клю­че­ния, 23 мая 1930 го­да Осо­бое со­ве­ща­ние при­го­во­ри­ло его к трем го­дам ссыл­ки, и он был от­прав­лен в Ар­хан­гельск, ку­да при­был в од­ном эта­пе вме­сте с от­цом Ни­ко­ном, что ста­ло для него боль­шим уте­ше­ни­ем. Здесь им при­шлось про­хо­дить ме­ди­цин­скую ко­мис­сию. Врач, об­сле­до­вав от­ца Ни­ко­на, за­ме­тил, что по со­сто­я­нию здо­ро­вья он мог бы быть на­прав­лен в луч­шие кли­ма­ти­че­ские усло­вия. Отец Ни­кон, при­вык­ший от­се­кать свою во­лю… спро­сил со­ве­та на этот счет у от­ца Ага­пи­та, ко­то­рый не по­со­ве­то­вал ему пред­при­ни­мать что-ли­бо в этом на­прав­ле­нии, и отец Ни­кон по­слу­шал­ся это­го со­ве­та, ска­зав: «Во­ля Бо­жия да со­вер­ша­ет­ся!» По при­бы­тии в… Ар­хан­гельск отец Ни­кон и отец Ага­пит неко­то­рое вре­мя жи­ли вме­сте. Вско­ре от­ца Ни­ко­на от­пра­ви­ли в Пи­не­гу, а отец Ага­пит остал­ся один вбли­зи Ар­хан­гель­ска.
Мо­на­ху Ага­пи­ту в то вре­мя ни­кто не при­сы­лал по­сы­лок, и мо­на­хи­ня Ам­вро­сия (Обе­ру­че­ва) спро­си­ла его в пись­ме: не нуж­но ли че­го по­слать. Он на­пи­сал, что нуж­да­ет­ся в са­по­гах, так как его от­прав­ля­ют на ра­бо­ты в лес, на бо­ло­то. У мо­на­хи­ни Ам­вро­сии бы­ло сколь­ко-то ко­жи, и мо­нах-са­пож­ник, ко­то­рый рань­ше шил от­цу Ага­пи­ту са­по­ги и знал его мер­ку, сшил их для него. Мо­на­хи­ня Ам­вро­сия от­пра­ви­лась пе­ре­дать са­по­ги вме­сте с про­дук­та­ми от­цу Ага­пи­ту в де­рев­ню за несколь­ко ки­ло­мет­ров от Ар­хан­гель­ска. «В этой же де­ревне, – вспо­ми­на­ла она, – по­се­лил­ся и при­слан­ный сю­да с Со­лов­ков вла­ды­ка Ти­хон (Ша­ра­пов) Го­мель­ский. Он ра­душ­но встре­тил нас. По­ме­ще­ние у него бы­ло хо­ро­шее, он сни­мал две ком­на­ты. В од­ной бы­ла марле­вой за­на­вес­кой от­де­ле­на часть для ал­та­ря». Отец Ага­пит на­шел квар­ти­ру для мо­на­хи­ни Ам­вро­сии и по­се­тил ее на сле­ду­ю­щий день. Он стал рас­ска­зы­вать об от­це Ни­коне, с боль­шой лю­бо­вью и теп­ло­той он вспо­ми­нал их сов­мест­ную жизнь и груст­ное рас­ста­ва­ние и по­про­сил, чтобы мать Ам­вро­сия обя­за­тель­но пи­са­ла от­цу Ни­ко­ну, так как ее пись­ма бы­ли для него боль­шим уте­ше­ни­ем. По­лу­чив доб­рот­ные са­по­ги, отец Ага­пит от­дал в по­чин­ку ва­лен­ки, а через день был аре­сто­ван вме­сте с епи­ско­пом Ти­хо­ном.
Жи­вя в Ар­хан­гель­ске, мо­нах Ага­пит по­зна­ко­мил­ся с ар­хи­епи­ско­пом Ар­хан­гель­ским Ан­то­ни­ем (Быст­ро­вым) и неко­то­ры­ми ссыль­ны­ми епи­ско­па­ми и свя­щен­ни­ка­ми, а с вла­ды­кой Ти­хо­ном (Ша­ра­по­вым) он жил в са­мом бли­жай­шем со­сед­стве. 23 ян­ва­ря 1931 го­да ар­хи­епи­скоп Ан­то­ний был аре­сто­ван, по то­му же де­лу бы­ли аре­сто­ва­ны два­дцать один че­ло­век и сре­ди них мо­нах Ага­пит. Вско­ре по­сле аре­ста он, как и мно­гие дру­гие под­след­ствен­ные, был от­прав­лен в 5‑й лаг­пункт вбли­зи стан­ции Пи­нюг, где его про­дол­жа­ли до­пра­ши­вать, и, в част­но­сти, о том, зна­ет ли он о со­вер­шав­ших­ся епи­ско­пом Ти­хо­ном тай­ных бо­го­слу­же­ни­ях. За­явив, что он ни­ко­гда не ви­дел, чтобы его со­сед-епи­скоп со­вер­шал до­ма тай­ные бо­го­слу­же­ния, и что ни­ка­ких бе­сед меж­ду ни­ми не бы­ло, он ска­зал: «Ви­нов­ным в ан­ти­со­вет­ской аги­та­ции се­бя не при­знаю, так как ни­ко­гда и ни­где на по­ли­ти­че­скую те­му ан­ти­со­вет­ских раз­го­во­ров не вел». Мо­нах Ага­пит был об­ви­нен в том, что он яв­лял­ся бли­жай­шим сто­рон­ни­ком епи­ско­па Ти­хо­на (Ша­ра­по­ва), вы­пол­нял его за­да­ния сре­ди кре­стьян, участ­во­вал в по­мо­щи ссыль­но­му ду­хо­вен­ству, ко­то­рую ор­га­ни­зо­вал ар­хи­епи­скоп Ан­то­ний, и вы­да­вал се­бя сре­ди кре­стьян «за му­че­ни­ка и невин­но­го стра­даль­ца за ве­ру Хри­сто­ву».
Вско­ре мо­на­хи­ня Ам­вро­сия по­лу­чи­ла от от­ца Ага­пи­та те­ле­грам­му с адре­сом, в ко­то­рой он про­сил при­слать ему ва­лен­ки, ибо зи­мой без ва­ле­нок во вре­мя су­ро­вых мо­ро­зов он ока­зал­ся в весь­ма тя­же­лом по­ло­же­нии. Она ре­ши­лась со­брать ему по­сыл­ку и от­вез­ти. Ехать нуж­но бы­ло на элек­трич­ке. Некая де­вуш­ка взя­лась ее про­во­дить. «По­сыл­ку увя­за­ли в са­ноч­ки, и по­это­му при­шлось сто­ять с ней на пло­щад­ке, – вспо­ми­на­ла мо­на­хи­ня Ам­вро­сия. – Элек­трич­ки пол­ны од­них ра­бо­чих-муж­чин… На­ша стан­ция. Со сту­пе­нек элек­трич­ки на­до схо­дить пря­мо на об­ле­де­нев­шую гор­ку. Я, ко­неч­но, упа­ла. Через мою го­ло­ву пры­га­ют ра­бо­чие. Чья‑то ру­ка ока­за­лась над мо­ей го­ло­вой и за­щи­ща­ла ме­ня от пры­га­ю­щих. Сла­ва Те­бе, Ми­ло­серд­ный!
Рас­спро­си­ли, где здесь по­ме­ща­ют­ся за­клю­чен­ные. Вер­сты две или боль­ше на­до ид­ти… За­ско­руз­лые низ­кие де­рев­ца, меж­ду ни­ми тро­пин­ка, по ко­то­рой мы и по­шли… Спа­си Гос­по­ди де­вуш­ку. Она вез­ла сан­ки и ре­ши­ла ме­ня про­во­дить до ме­ста…
Я ста­ла до­жи­дать­ся, до­би­ва­ясь при­е­ма. На­ко­нец, ме­ня впу­сти­ли в па­лат­ку и рас­кры­ли по­сыл­ку. Не най­дя ни­че­го недоз­во­лен­но­го, от­нес­ли, и я по­лу­чи­ла от­вет­ную за­пис­ку с бла­го­дар­но­стью. Сде­ла­лось со­всем тем­но, на­до где-ни­будь но­че­вать… мне да­ли ноч­лег: пу­сти­ли ка­кие-то се­мей­ные, доб­рые лю­ди. На дру­гой день да­же уго­сти­ли ме­ня бли­на­ми и на до­ро­гу да­ли. За­нес­ла их, про­хо­дя ми­мо па­лат­ки, про­си­ла от­дать их от­цу Ага­пи­ту. Он опять от­ве­тил мне за­пис­кой».
2 де­каб­ря 1931 го­да мо­нах Ага­пит был при­го­во­рен к трем го­дам за­клю­че­ния в конц­ла­герь и от­прав­лен в Ма­ри­ин­ские ла­ге­ря в Си­бирь. По­сле окон­ча­ния сро­ка за­клю­че­ния он по­се­лил­ся в го­ро­де Ор­ле, где в то вре­мя жи­ло мно­го ссыль­ных и от­быв­ших за­клю­че­ния в ла­ге­рях. Ино­гда он при­ез­жал в Моск­ву, где встре­чал­ся со зна­ко­мы­ми по Оп­ти­ной Пу­сты­ни.
В на­ча­ле 1936 го­да отец Ага­пит за­бо­лел, об­ра­зо­ва­лась опу­холь на язы­ке, и дру­зья пред­ла­га­ли ему лечь в боль­ни­цу. Он вы­ехал в Моск­ву, опе­ра­ция бы­ла сде­ла­на, но вра­чи пре­ду­пре­ди­ли, что мо­гут быть по­след­ствия, и через неко­то­рое вре­мя он об­на­ру­жил но­вую опу­холь, опе­ра­цию де­лать бы­ло бес­смыс­лен­но. Пе­ред по­след­ним отъ­ез­дом в Орел, он на­все­гда по­про­щал­ся со все­ми зна­ко­мы­ми – по­про­щал­ся про­сто, спо­кой­но, буд­то на вре­мя ухо­дя от всех, чтобы, даст Бог, встре­тить­ся в иной жиз­ни сно­ва.
Его стра­да­ния в те­че­ние бо­лез­ни все бо­лее воз­рас­та­ли, ни есть, ни го­во­рить он уже не мог, но при этом не те­рял бод­ро­сти ду­ха и, по­ка бы­ли си­лы, хо­дил в храм. Ко­гда от­цу Ага­пи­ту бы­ло что-ли­бо нуж­но, он пи­сал за­пис­ки сво­ей ста­руш­ке-хо­зяй­ке, жив­шей на дру­гой по­ло­вине до­ма, через сте­ну от него. Он пре­ду­пре­дил ее, что, ко­гда ему станет со­всем пло­хо, он ей по­сту­чит. 18 июля он по­сту­чал в сте­ну, и, ко­гда хо­зяй­ка во­шла, то уви­де­ла, что мо­нах Ага­пит ле­жит, не сво­дя глаз с ико­ны Бо­жи­ей Ма­те­ри. «Ли­цо его бы­ло со­сре­до­то­че­но и крот­ко. Ни боль, ни страх не ис­ка­жа­ли его. Он не сто­нал, толь­ко ды­ха­ние ста­но­ви­лось все ре­же…» Впо­след­ствии она рас­ска­за­ла, что «пе­ре­но­сил он свои стра­да­ния так свет­ло, что она мо­лит­ся о нем, как о свя­том». Мо­нах Ага­пит (Тау­бе) скон­чал­ся 18 июля 1936 го­да и был по­гре­бен на од­ном из клад­бищ в го­ро­де Ор­ле, но мо­ги­ла его впо­след­ствии бы­ла утра­че­на.

Игу­мен Да­мас­кин (Ор­лов­ский)

Мос­ков­ские Епар­хи­аль­ные Ве­до­мо­сти № 3-4 за 2008 год

Ис­точ­ник: http://www.fond.ru/