Ар­хи­епи­скоп Фад­дей (в ми­ру Иван Ва­си­лье­вич Успен­ский) ро­дил­ся 12 но­яб­ря 1872 го­да в се­ле Нарук­со­во Лу­ко­ян­ско­го уез­да Ни­же­го­род­ской гу­бер­нии в се­мье свя­щен­ни­ка Ва­си­лия и же­ны его Ли­дии, у ко­то­рых бы­ло семь сы­но­вей и две до­че­ри. Дед бу­ду­ще­го вла­ды­ки то­же был свя­щен­ни­ком, и до­маш­ние по­чи­та­ли его как су­гу­бо­го мо­лит­вен­ни­ка, как че­ло­ве­ка, имев­ше­го глу­бо­кую ве­ру и лю­бя­щее, крот­кое и снис­хо­ди­тель­ное серд­це. Из всех вну­ков де­душ­ка боль­ше дру­гих лю­бил Ива­на, ко­то­ро­го на­зы­вал ар­хи­ере­ем.

По­сле окон­ча­ния Ни­же­го­род­ской Ду­хов­ной Се­ми­на­рии Иван Успен­ский по­сту­пил в Мос­ков­скую Ду­хов­ную Ака­де­мию. В то вре­мя рек­то­ром ака­де­мии был ар­хи­манд­рит Ан­то­ний (Хра­по­виц­кий), с ко­то­рым Иван сбли­зил­ся и впо­след­ствии по­дру­жил­ся. Ар­хи­манд­рит Ан­то­ний воз­дей­ство­вал на сту­ден­тов ака­де­мии не столь­ко стро­го­стью, сколь­ко лич­ным при­ме­ром. Он яв­лял в се­бе об­ра­зец уче­но­го мо­на­ха и хри­сти­ан­ско­го пас­ты­ря. Мно­гие сту­ден­ты тя­ну­лись к нему как к от­цу, ко­то­рый мог раз­ре­шить во­про­сы не толь­ко ду­хов­ные, но и ма­те­ри­аль­ные: к нему без стес­не­ния об­ра­ща­лись и за ма­те­ри­аль­ной по­мо­щью ([1], с. 196).

Есть лю­ди, от дет­ства и юно­сти пред­устав­лен­ные Бо­гом к осо­бо­го ро­да слу­же­нию, ко­то­рых бла­го­дать Бо­жия хра­нит и уго­тов­ля­ет к это­му слу­же­нию. Та­ким был и Ар­хи­епи­скоп Фад­дей. От юно­сти его ду­ша стре­ми­лась к Бо­гу, упор­но со­про­тив­ля­ясь стра­стям. От тех лет со­хра­ни­лись его днев­ни­ки, ко­то­рые он вел еже­днев­но, и в них, как в зер­ка­ле, от­ра­зи­лась борь­ба ду­ши за кра­со­ту нетлен­ную, веч­ную. Неж­ная ду­ша его, со­хра­нив­шая дет­скость и про­сто­ту, стре­ми­лась лишь к люб­ви к Бо­гу и без­упреч­но­му ис­пол­не­нию Его за­по­ве­дей. Юно­ша зор­ко сле­дил за мо­мен­та­ми ослаб­ле­ния этой люб­ви, скор­бя об охла­жде­нии и ду­шев­ной рас­слаб­лен­но­сти, и вновь и вновь об­ра­щал­ся за по­мо­щью к Бо­гу. Днев­ник вел­ся еже­днев­но, и еже­днев­но в нем под­во­дил­ся итог как внеш­ним де­лам, так и внут­рен­не­му, ду­хов­но­му со­сто­я­нию. Через несколь­ко лет, та­ким об­ра­зом, ста­ло воз­мож­ным срав­ни­вать каж­дый те­ку­щий день с тем, как он был про­ве­ден год на­зад или ра­нее.

Во вре­мя уче­бы в Мос­ков­ской Ду­хов­ной Ака­де­мии Иван, по бла­го­сло­ве­нию рек­то­ра, стал об­ра­щать­ся за ду­хов­ны­ми со­ве­та­ми к иеро­мо­на­ху Гер­ма­ну, из­вест­но­му стар­цу, под­ви­зав­ше­му­ся в Геф­си­ман­ском ски­ту при Тро­и­це-Сер­ги­е­вой Лав­ре. Отец Гер­ман был вы­со­кий, бла­го­об­раз­но­го ви­да ста­рец, с бе­лым, ред­ко улы­ба­ю­щим­ся ли­цом.

Вес­ной, по окон­ча­нии 4 кур­са Мос­ков­ской Ду­хов­ной Ака­де­мии, Иван ез­дил на ка­ни­ку­лы до­мой, в Ниж­ний Нов­го­род. Пе­ред отъ­ез­дом, по за­ве­ден­но­му обы­чаю, он за­шел к от­цу рек­то­ру. По­сле крат­кой бе­се­ды, про­ща­ясь, отец рек­тор по­смот­рел на его ху­до­бу и шут­ли­во ска­зал: — А вы по­прав­ляй­тесь, бу­де­те ар­хи­манд­ри­том или епи­ско­пом.

До­ма Иван пе­ре­го­во­рил с от­цом от­но­си­тель­но вы­бо­ра пу­ти: не стать ли ему свя­щен­ни­ком? Го­во­ри­ли о труд­но­стях и осо­бен­но­стях свя­щен­ни­че­ско­го слу­же­ния. В част­но­сти, Иван спро­сил от­ца, есть ли в Ни­же­го­род­ской епар­хии неже­на­тые свя­щен­ни­ки. Вы­яс­ни­лось, что нет ни од­но­го. Иван ска­зал, что ему все го­во­рят о мо­на­ше­стве.

— Ну что ж, — от­ве­тил отец. — мо­на­ше­ство де­ло хо­ро­шее, но его нуж­но при­ни­мать об­ду­ман­но, зная, что при­ни­ма­ешь его доб­ро­воль­но и на­все­гда.

— Но в мо­на­ше­стве че­ло­век от­де­ля­ет­ся от лю­дей, так как мо­нах за­крыт в сте­нах мо­на­сты­ря.

— Нет, он не от­де­лен от лю­дей, толь­ко он слу­жит лю­дям осо­бен­ным об­ра­зом.

Про­ща­ние с до­маш­ни­ми пе­ред отъ­ез­дом бы­ло, как все­гда, тро­га­тель­ным. В этот день он ска­зал ма­те­ри, что при каж­дом про­ща­нии он остав­ля­ет, ка­жет­ся, бо­лее, чем преж­де. За обе­дом го­во­рил с от­цом и ма­те­рью, с бра­том Алек­сан­дром о зна­че­нии внеш­них по­дви­гов, осо­бен­но свя­зан­ных с остав­ле­ни­ем се­мьи; для неко­то­рых внеш­ние по­дви­ги есть един­ствен­ный путь к устро­е­нию ду­хов­ной жиз­ни... Спа­си­тель ино­гда тре­бо­вал, чтобы же­ла­ю­щие сле­до­вать за Ним немед­лен­но остав­ля­ли дом.

В тот же день по­сле чая и крат­кой мо­лит­вы Иван по­бла­го­да­рил всех, по­про­щал­ся и вы­ехал в Моск­ву. Мо­лит­вен­ное вос­по­ми­на­ние со­еди­ни­лось со скорб­ным чув­ством раз­лу­ки с лю­би­мы­ми до­маш­ни­ми, ко­то­рая со вре­ме­нем долж­на бы­ла стать окон­ча­тель­ной. В ака­де­мии его жда­ли уче­ные за­ня­тия, но глав­ное — тот же по­двиг, та же мо­лит­ва, неусып­ная ра­бо­та над сво­ей ду­шой ([1], с. 199-200).

Обя­за­тель­ные про­по­ве­ди в ака­де­мии Иван со­став­лял по­дол­гу, ста­рал­ся быть в из­ло­же­нии мыс­лей точ­ным, из­бе­гать без­жиз­нен­но­сти и в то же вре­мя внеш­не­го крас­но­ре­чия. При при­род­ном стрем­ле­нии его к прав­де про­по­ве­ди по­лу­ча­лись ис­крен­ни­ми, несу­щи­ми от­пе­ча­ток лич­но­го опы­та. Их с ин­те­ре­сом слу­ша­ли, от­ме­чая, что в них ощу­ща­ет­ся мо­на­ше­ский, ас­ке­ти­че­ский дух.

18 ян­ва­ря 1895 го­да Тро­и­це-Сер­ги­е­ву Лав­ру по­се­тил про­то­и­е­рей Иоанн Крон­штадт­ский. Иван впер­вые уви­дел его и, по обык­но­ве­нию, быв­ше­му за служ­ба­ми от­ца Иоан­на, при­ча­щал­ся Свя­тых Та­ин со мно­ги­ми сту­ден­та­ми ака­де­мии. Он пи­сал в днев­ни­ке:

"За бла­годар­ствен­ною мо­лит­вою ви­деть при­шлось вы­ра­же­ние ли­ца, ко­то­рое со сму­ще­ни­ем толь­ко вме­стил сла­бый ум ...это бы­ло ли­цо ан­ге­ла! Здесь од­но небес­ное жи­тие и нет ни­че­го зем­но­го. Уми­лен­ное сла­во­сло­вие и бла­го­да­ре­ние о неиз­ре­чен­ном да­ре, зна­че­ние ко­то­ро­го он так яс­но по­ни­мал и ви­дел... За обед­ней о сне ре­чи не бы­ло и от про­че­го был хра­ним в мо­лит­ве с о. Иоан­ном, ко­то­ро­го об­раз не вы­хо­дил из ума ... со­зна­вая о недо­сто­ин­стве при­ча­ще­ния, ко­то­рое вос­пол­нить мог­ла толь­ко мо­лит­ва о. Иоан­на..." ([1], с. 200). В 1896 го­ду Иван окон­чил Мос­ков­скую Ду­хов­ную Ака­де­мию.

В ав­гу­сте 1897 го­да рек­то­ром ака­де­мии ар­хи­манд­ри­том Лав­рен­ти­ем Иван был по­стри­жен в мо­на­ше­ство с на­ре­че­ни­ем ему име­ни Фад­дей и ру­ко­по­ло­жен в сан иеро­ди­а­ко­на епи­ско­пом То­боль­ским и Си­бир­ским Ага­фан­ге­лом в Свя­то-Тро­иц­кой Сер­ги­е­вой Лав­ре.

21 сен­тяб­ря прео­свя­щен­ным Несто­ром, епи­ско­пом Дмит­рев­ским, иеро­ди­а­кон Фад­дей ру­ко­по­ло­жен в иеро­мо­на­ха и на­зна­чен пре­по­да­ва­те­лем Смо­лен­ской Ду­хов­ной Се­ми­на­рии. В 1890 го­ду иеро­мо­нах Фад­дей был пе­ре­ве­ден в Уфим­скую Ду­хов­ную Се­ми­на­рию. Здесь за дис­сер­та­цию "Един­ство кни­ги про­ро­ка Ис­а­ии" он по­лу­чил сте­пень ма­ги­стра бо­го­сло­вия. В 1902 го­ду он был на­зна­чен ин­спек­то­ром, а за­тем — рек­то­ром той же се­ми­на­рии с воз­ве­де­ни­ем в сан ар­хи­манд­ри­та, а через год — рек­то­ром Оло­нец­кой Ду­хов­ной Се­ми­на­рии.

В 1902 го­ду им бы­ла на­пи­са­на кни­га "За­пис­ки по ди­дак­ти­ке", ко­то­рая ста­ла ос­но­вой ду­хов­ной пе­да­го­ги­ки. В 1908 го­ду ар­хи­манд­рит Фад­дей на­пи­сал боль­шое ис­сле­до­ва­ние под за­гла­ви­ем "Иего­ва", за ко­то­рое ему бы­ла при­суж­де­на сте­пень док­то­ра бо­го­сло­вия ([1], с. 201).

21 де­каб­ря 1908 го­да ар­хи­манд­рит Фад­дей был хи­ро­то­ни­сан во епи­ско­па Вла­ди­ми­ро-Вол­ны­ско­го, ви­ка­рия Во­лын­ской епар­хии. Став епи­ско­пом, он не из­ме­нил взя­то­му на се­бя по­дви­гу, су­ро­во по­стил­ся и мно­го мо­лил­ся, всю свою жизнь вве­рив Бо­гу. Па­со­мые сра­зу по­чув­ство­ва­ли в нем че­ло­ве­ка свя­той жиз­ни, об­ра­зец кро­то­сти, сми­ре­ния и чи­сто­ты. Жил он сна­ча­ла во Вла­ди­ми­ре Во­лын­ском, а за­тем в Жи­то­ми­ре, при ка­фед­раль­ном со­бо­ре.

В фев­ра­ле 1917 го­да епи­скоп Фад­дей по­лу­чил вре­мен­ное на­зна­че­ние во Вла­ди­кав­каз в по­мощь епи­ско­пу Ан­то­ни­ну (Гра­нов­ско­му), ко­то­рый в это вре­мя тя­же­ло за­бо­лел бе­ло­кро­ви­ем и не мог управ­лять епар­хи­ей. По­лу­чив на­зна­че­ние, епи­скоп Фад­дей в кон­це фев­ра­ля от­пра­вил­ся в путь. На­чи­на­лась граж­дан­ская сму­та. Же­лез­но­до­рож­ни­ки ба­сто­ва­ли, сол­да­ты оста­нав­ли­ва­ли и за­хва­ты­ва­ли по­ез­да. С боль­шим тру­дом епи­скоп Фад­дей до­брал­ся до Вла­ди­кав­ка­за. При­е­хав в го­род, оп пря­мо с вок­за­ла от­пра­вил­ся в со­бор и от­слу­жил ли­тур­гию.

Епи­скоп Фад­дей неустан­но учил паст­ву оправ­ды­вать жиз­нью хри­сти­ан­ское зва­ние и спа­сать­ся через пра­во­слав­ную ве­ру. Это бы­ло чрез­вы­чай­но важ­но для на­се­ле­ния рос­сий­ской окра­и­ны.

В 1917 го­ду Во­лынь ок­ку­пи­ро­ва­ли по­оче­ред­но то нем­цы, то по­ля­ки, то пет­лю­ров­цы. В 1919 го­ду ар­хи­епи­скоп Ев­ло­гий (Ге­ор­ги­ев­ский), управ­ля­ю­щий Во­лын­ской епар­хи­ей, был вне епар­хии, и епи­скоп Фад­дей стал пра­вя­щим ар­хи­ере­ем этой епар­хии, вверг­ну­той то­гда во все ужа­сы ок­ку­па­ции, меж­до­усо­би­цы и раз­ру­ше­ния. В это труд­ное вре­мя он ду­хов­но окорм­лял и под­дер­жи­вал свою мно­го­ты­сяч­ную паст­ву. Для на­се­ле­ния го­ро­да его пре­бы­ва­ние на ар­хи­ерей­ской ка­фед­ре в столь тя­же­лое вре­мя бы­ло боль­шим уте­ше­ни­ем. В его ли­це жи­те­ли по­лу­чи­ли бес­страш­но­го за­щит­ни­ка всех, ко­го неспра­вед­ли­во пре­сле­до­ва­ли в то вре­мя вла­сти. Са­мо­му епи­ско­пу при­шлось пре­тер­петь то­гда мно­го скор­бей, осо­бен­но при вла­сти пет­лю­ров­цев: они тре­бо­ва­ли от него, чтобы он вел всю слу­жеб­ную пе­ре­пис­ку с ни­ми на укра­ин­ском язы­ке, от че­го епи­скоп ка­те­го­ри­че­ски от­ка­зал­ся, несмот­ря на угро­зы быть из­гнан­ным за пре­де­лы Укра­и­ны.

Вла­ды­ка Фад­дей был аре­сто­ван. Сра­зу же по­сле его аре­ста пра­во­слав­ные жи­те­ли го­ро­да Жи­то­ми­ра на­пи­са­ли за­яв­ле­ние в Во­лын­скую ЧК с прось­бой от­пу­стить вла­ды­ку. Они пи­са­ли:

"Епи­скоп Фад­дей мно­го лет из­ве­стен в го­ро­де Жи­то­ми­ре, где нет хра­ма, в ко­то­ром бы он не бо­го­слу­жил и не про­по­ве­до­вал. Нам из­вест­на и его лич­ная жизнь как мо­лит­вен­ни­ка и пас­ты­ря. Ни­ко­гда епи­скоп Фад­дей не вме­ши­вал­ся в по­ли­ти­ку, ни­че­го не пред­при­ни­мал про­тив со­вет­ской вла­сти, ни к че­му про­ти­во­за­кон­но­му ни­ко­го и ни­ко­гда не при­зы­вал.

Арест епи­ско­па Фад­дея весь­ма тре­во­жит все пра­во­слав­ное на­се­ле­ние го­ро­да и его окрест­но­стей, ка­ко­вое вол­ну­ет­ся тем, что ли­ше­но воз­мож­но­сти мо­лить­ся со сво­им лю­би­мым ар­хи­пас­ты­рем и поль­зо­вать­ся его ду­хов­ным ру­ко­вод­ством.

Все мы ру­ча­ем­ся в том, что епи­скоп Фад­дей сто­ит вне по­ли­ти­ки, и про­сим осво­бо­дить его из за­клю­че­ния под ва­шу от­вет­ствен­ность".

Пра­во­слав­ны­ми бы­ла из­бра­на де­ле­га­ция из ше­сти че­ло­век, ко­то­рой бы­ло по­ру­че­но объ­яс­нять­ся с вла­стя­ми [4]. Но вла­сти не от­пу­сти­ли епи­ско­па, но пе­ре­ве­ли его в Харь­ков­скую тюрь­му.

Со­про­вож­дав­ший вла­ды­ку на­чаль­ник сек­рет­но­го от­де­ла Во­лын­ской ЧК Ша­ров, по­ни­мая, на­сколь­ко неубе­ди­тель­ны об­ви­не­ния про­тив епи­ско­па, 19 фев­ра­ля 1922 го­да по­дал свое осо­бое мне­ние: "Епи­скоп Фад­дей, как выс­шее ду­хов­ное ли­цо в Во­лы­ни... дей­ство­вав­ший, без­услов­но, во вред со­вет­ской вла­сти, ни в ко­ем слу­чае не мо­жет быть воз­вра­щен на Во­лынь. Со сво­ей сто­ро­ны счи­тал бы его по­ли­ти­че­ски небла­го­на­деж­ным; как на­хо­дя­ще­го­ся на Во­лы­ни бо­лее пят­на­дца­ти лет и поль­зу­ю­ще­го­ся боль­шим ав­то­ри­те­том сре­ди мест­но­го на­се­ле­ния вы­слать из пре­де­лов Укра­и­ны в рас­по­ря­же­ние выс­ше­го ду­хо­вен­ства РСФСР под неглас­ное на­блю­де­ние мест­ных ор­га­нов ЧК" [3].

25 фев­ра­ля ВУЧК, рас­смот­рев де­ло епи­ско­па Фад­дея, по­ста­но­ви­ла: Граж­да­ни­на Успен­ско­го И. В. "вы­слать в адми­ни­стра­тив­ном по­ряд­ке с пра­вом жи­тель­ства толь­ко в од­ной из цен­траль­ных се­вер­ных гу­бер­ний РСФСР и За­пад­ной Си­би­ри со взя­ти­ем под­пис­ки о ре­ги­стра­ции в ор­га­нах ЧК" ([5], л. 10).

9 мар­та 1922 го­да епи­скоп Фад­дей был осво­бож­ден из Харь­ков­ской тюрь­мы и на сле­ду­ю­щий день вы­ехал в Моск­ву. По при­бы­тии в Моск­ву он сра­зу по­шел к Пат­ри­ар­ху Ти­хо­ну. Рас­ска­зав об об­сто­я­тель­ствах сво­е­го "де­ла" и о том, что его вы­сла­ли из Укра­и­ны и вряд ли до­пу­стят об­рат­но, он про­сил Пат­ри­ар­ха опре­де­лить его на ка­фед­ру в один из волж­ских го­ро­дов, по­сколь­ку сам он ро­дил­ся в Ниж­нем Нов­го­ро­де. На­хо­дясь в Москве, Ар­хи­епи­скоп Фад­дей при­ни­мал де­я­тель­ное уча­стие в ра­бо­те Свя­щен­но­го Си­но­да при Пат­ри­ар­хии. Слу­жил вла­ды­ка боль­шей ча­стью на Ва­ла­ам­ском по­дво­рье. Он ча­сто про­по­ве­до­вал, при­чем к про­по­ве­дям го­то­вил­ся с ве­ли­ким тща­ни­ем, ста­ра­ясь, чтобы каж­дое сло­во бы­ло про­из­не­се­но от серд­ца, ос­но­ва­но на опы­те, бы­ло рас­тво­ре­но бла­го­да­тью, внешне не име­ло лиш­не­го, но бы­ло точ­но, об­раз­но и до­ход­чи­во.

В мар­те ме­ся­це 1922 г. боль­ше­ви­ки при­сту­пи­ли к изъ­я­тию цер­ков­ных цен­но­стей. На­ча­лось но­вое го­не­ние на Пра­во­слав­ную Цер­ковь. Пат­ри­арх Ти­хон пе­ре­ехал из Тро­иц­ко­го по­дво­рья в Дон­ской мо­на­стырь, где вско­ре он был аре­сто­ван. Управ­ле­ние Пра­во­слав­ной Цер­ко­вью Пат­ри­арх пе­ре­дал мит­ро­по­ли­ту Ага­фан­ге­лу (Пре­об­ра­жен­ско­му). Ли­шен­ный вла­стя­ми воз­мож­но­сти пе­ре­ехать для управ­ле­ния Цер­ко­вью в Моск­ву, мит­ро­по­лит со­ста­вил воз­зва­ние к рос­сий­ской пастве. Два эк­зем­пля­ра воз­зва­ния бы­ли пе­ре­да­ны им через ехав­ше­го в Моск­ву свя­щен­ни­ка Ар­хи­епи­ско­пу Фад­дею и про­то­пре­сви­те­ру Ди­мит­рию Лю­би­мо­ву. Ар­хи­епи­скоп Фад­дей был об­ви­нен в том, что он спо­соб­ство­вал пе­ча­та­нию воз­зва­ния. Вла­ды­ка все об­ви­не­ния ка­те­го­ри­че­ски от­верг. В сен­тяб­ре 1922 го­да по "де­лу" Ар­хи­епи­ско­па бы­ло со­став­ле­но об­ви­ни­тель­ное за­клю­че­ние: "...рас­про­стра­не­ни­ем неле­галь­но из­дан­ных по­сла­ний мит­ро­по­ли­та Ага­фан­ге­ла про­явил враж­деб­ное от­но­ше­ние к со­вет­ской вла­сти и, при­ни­мая во вни­ма­ние его адми­ни­стра­тив­ную вы­сыл­ку из пре­де­лов УССР за контр­ре­во­лю­ци­он­ную де­я­тель­ность... Успен­ско­го, как по­ли­ти­че­ски вред­ный эле­мент, под­верг­нуть адми­ни­стра­тив­ной вы­сыл­ке сро­ком на один год в пре­де­лы Зы­рян­ской об­ла­сти" ([1], с. 206).

Из Моск­вы Ар­хи­епи­ско­па Фад­дея пе­ре­вез­ли вме­сте с мит­ро­по­ли­том Ки­рил­лом (Смир­но­вым) по Вла­ди­мир­скую тюрь­му. Мит­ро­по­лит Ки­рилл так вспо­ми­нал об этом:

"По­ме­сти­ли в боль­шую ка­ме­ру вме­сте с во­ра­ми. Сво­бод­ных ко­ек нет, нуж­но рас­по­ла­гать­ся на по­лу, и мы по­ме­сти­лись в уг­лу. Страш­ная тю­рем­ная об­ста­нов­ка сре­ди во­ров и убийц по­дей­ство­ва­ла на ме­ня удру­ча­ю­ще... Вла­ды­ка Фад­дей, на­про­тив, был спо­ко­ен и, си­дя в сво­ем уг­лу на по­лу, все вре­мя о чем-то ду­мал, а по но­чам мо­лил­ся. Как-то но­чью, ко­гда все спа­ли, а я си­дел в тос­ке и от­ча­я­нии, вла­ды­ка взял ме­ня за ру­ку и ска­зал: "Для нас на­ста­ло на­сто­я­щее хри­сти­ан­ское вре­мя. Не пе­чаль, а ра­дость долж­на на­пол­нять на­ши ду­ши. Сей­час на­ши ду­ши долж­ны от­крыть­ся для по­дви­га и жертв. Не уны­вай­те. Хри­стос ведь с на­ми".

Моя ру­ка бы­ла в его ру­ке, и я по­чув­ство­вал, как буд­то по мо­ей ру­ке бе­жит ка­кой-то ог­нен­ный по­ток. В ка­кую-то ми­ну­ту во мне из­ме­ни­лось все, я за­был о сво­ей уча­сти, на ду­ше ста­ло спо­кой­но и ра­дост­но. Я два­жды по­це­ло­вал его ру­ку, бла­го­да­ря Бо­га за дар уте­ше­ния, ко­то­рым вла­дел этот пра­вед­ник" ([8], с. 302-303).

Пе­ре­да­чи вла­ды­ке в тюрь­му со­би­ра­ла Ве­ра Ва­си­льев­на Трукс. Ар­хи­епи­скоп Фад­дей це­ли­ком от­да­вал их ста­ро­сте ка­ме­ры, и тот де­лил на всех. Но од­на­жды, ко­гда "по­сту­пи­ла обыч­ная пе­ре­да­ча, — вспо­ми­нал мит­ро­по­лит, — вла­ды­ка от­де­лил от нее неболь­шую часть и по­ло­жил под по­душ­ку, а осталь­ное пе­ре­дал ста­ро­сте. Я уви­дел это и осто­рож­но на­мек­нул вла­ды­ке, что, де­скать, он сде­лал для се­бя за­пас. "Нет, нет, не для се­бя. Се­го­дня при­дет к нам наш со­брат, его нуж­но по­кор­мить, а возь­мут ли его се­го­дня на до­воль­ствие?"

Ве­че­ром при­ве­ли в ка­ме­ру епи­ско­па Афа­на­сия (Са­ха­ро­ва), и вла­ды­ка Фад­дей дал ему по­есть из за­па­са. Я был оше­лом­лен пред­ска­за­ни­ем и рас­ска­зал о нем но­вич­ку" ([8], с. 303).

Не толь­ко про­дук­ты раз­да­вал вла­ды­ка в тюрь­ме, но и все, что по­лу­чал из одеж­ды или из по­стель­ных при­над­леж­но­стей. Епи­ско­пу Афа­на­сию вла­ды­ка от­дал по­душ­ку, а сам спал, по­ло­жив под го­ло­ву ру­ку. Од­но­му из за­клю­чен­ных он от­дал свои са­по­ги и остал­ся в шер­стя­ных нос­ках. Пред­сто­ял этап. С во­ли пе­ре­да­ли ему боль­шие ра­бо­чие бо­тин­ки со шнур­ка­ми. На эта­пе, непо­да­ле­ку от Усть-Сы­соль­ска, у него раз­вя­зал­ся шну­рок на бо­тин­ке, он оста­но­вил­ся и немно­го, по­ка управ­лял­ся со шнур­ком, по­от­стал. Один из кон­во­и­ров со всей си­лы уда­рил Ар­хи­епи­ско­па ку­ла­ком по спине, так что тот упал, а ко­гда под­нял­ся, то с боль­шим тру­дом смог до­гнать пар­тию ссыль­ных ([8], с. 307).

В тюрь­ме Ар­хи­епи­ско­пом Фад­де­ем и мит­ро­по­ли­том Ки­рил­лом бы­ли со­став­ле­ны от­ве­ты на на­сущ­ные то­гда для пра­во­слав­ных во­про­сы, ка­са­ю­щи­е­ся об­нов­лен­цев ([1], с. 206).

В ссыл­ке Ар­хи­епи­скоп Фад­дей по­се­лил­ся в по­сел­ке, где вме­сте с ним бы­ли мит­ро­по­лит Ки­рилл (Смир­нов), ар­хи­епи­скоп Фе­о­фил (Бо­го­яв­лен­ский), епи­ско­пы Ни­ко­лай (Яру­ше­вич), Ва­си­лий (Пре­об­ра­жен­ский) и Афа­на­сий (Са­ха­ров).

Ле­том 1923 го­да срок ссыл­ки за­кон­чил­ся и ар­хи­епи­скоп Фад­дей уехал в Во­ло­ко­ламск под Моск­вой. Здесь он жил, а слу­жить ез­дил в мос­ков­ские хра­мы.

Осе­нью 1923 го­да цер­ков­но-при­ход­ской со­вет при Аст­ра­хан­ском ка­фед­раль­ном Успен­ском со­бо­ре, со­сто­я­щий из пред­ста­ви­те­лей всех пра­во­слав­ных об­ществ го­ро­да Аст­ра­ха­ни, на­пра­вил про­ше­ние Пат­ри­ар­ху Ти­хо­ну, в ко­то­ром по­дроб­но опи­сы­ва­лось по­ло­же­ние пра­во­слав­ных в епар­хии.

"В по­след­ние го­ды Аст­ра­хан­ская епар­хия на­хо­ди­лась под управ­ле­ни­ем ви­кар­но­го епи­ско­па Ана­то­лия, ко­то­рый в ав­гу­сте ме­ся­це про­шло­го го­да всту­пил, по его сло­вам, по так­ти­че­ским со­об­ра­же­ни­ям, в груп­пу "Жи­вая Цер­ковь" и об­ра­зо­вал при се­бе управ­ле­ние из при­над­ле­жа­щих к той же груп­пе жи­во­цер­ков­ни­ков. Боль­шая часть ду­хо­вен­ства го­ро­да Аст­ра­ха­ни и епар­хии не при­зна­ла груп­пу "Жи­вая Цер­ковь" и не под­чи­ня­лась рас­по­ря­же­ни­ям это­го епар­хи­аль­но­го управ­ле­ния, хо­тя и не пре­ры­ва­ла ка­но­ни­че­ско­го об­ще­ния с епи­ско­пом Ана­то­ли­ем, так как он на сло­вах не со­чув­ство­вал на­зван­ной груп­пе и не от­ка­зы­вал­ся, ко­гда из­ме­нят­ся об­сто­я­тель­ства, вый­ти из ее со­ста­ва. Но ко­гда 10 июня се­го го­да об­ще­го­род­ское со­бра­ние ду­хо­вен­ства и ми­рян го­ро­да Аст­ра­ха­ни по­сле ка­те­го­ри­че­ско­го тре­бо­ва­ния епар­хи­аль­но­го управ­ле­ния и епи­ско­па под угро­зой все­воз­мож­ных ре­прес­сий немед­лен­но при­знать со­бор 1923 го­да и Выс­ший Цер­ков­ный Со­вет, еди­но­душ­но по­ста­но­ви­ло не счи­тать со­бор 1923 го­да ка­но­нич­ным, не при­зна­вать его по­ста­нов­ле­ний и не под­чи­нять­ся Выс­ше­му Цер­ков­но­му Со­ве­ту, то епи­скоп Ана­то­лий, несмот­ря на дву­крат­ное при­гла­ше­ние, не толь­ко не явил­ся на это со­бра­ние, но ре­ши­тель­но от­ка­зал­ся при­со­еди­нить­ся к по­ста­нов­ле­нию со­бра­ния и за­явил по­слан­ной к нему де­ле­га­ции, что он счи­та­ет это со­бра­ние бун­тар­ским про­тив со­бо­ра. То­гда со­бра­ние тот­час же еди­но­глас­но по­ста­но­ви­ло счи­тать его от­пав­шим от Пра­во­слав­ной Рос­сий­ской Церк­ви, пре­рвать с ним ка­но­ни­че­ское об­ще­ние, не счи­тать его иерар­хи­че­ской гла­вой сво­их об­щин и немед­лен­но всту­пить в ка­но­ни­че­ское об­ще­ние с дру­гим пра­во­слав­ным епи­ско­пом... Но епи­скоп Ана­то­лий тот­час по­сле со­бра­ния за­пре­тил боль­шин­ство аст­ра­хан­ско­го ду­хо­вен­ства в свя­щен­но­слу­же­нии, а на днях один­на­дцать свя­щен­но­слу­жи­те­лей по­лу­чи­ли из­ве­ще­ния от Епар­хи­аль­но­го Управ­ле­ния, что по­ста­нов­ле­ни­ем Выс­ше­го Цер­ков­но­го Со­ве­та они ли­ше­ны свя­щен­но­го са­на с при­зна­ни­ем их пре­бы­ва­ния в Аст­ра­хан­ской епар­хии вред­ным и с на­зна­че­ни­ем их ме­сто­пре­бы­ва­ния в Вер­коль­ском мо­на­сты­ре Аст­ра­хан­ской епар­хии. Не при­зна­вая та­ко­го по­ста­нов­ле­ния за­кон­ным и обя­за­тель­ным для се­бя и не под­чи­ня­ясь ему, ду­хо­вен­ство и ми­ряне го­ро­да Аст­ра­ха­ни и епар­хии, остав­ши­е­ся вер­ны­ми ис­кон­но­му Пра­во­сла­вию и Рос­сий­ской Церк­ви, сы­новне и по­чти­тель­ней­ше про­сят Ва­ше Свя­тей­ше­ство воз­гла­вить Аст­ра­хан­скую епар­хию ис­тин­но пра­во­слав­ным епи­ско­пом, чтобы под его ар­хи­пас­тыр­ским во­ди­тель­ством разъ­еди­нен­ное пра­во­слав­ное на­се­ле­ние мог­ло со­еди­нить­ся во еди­но ста­до Хри­сто­во и твер­до сто­ять на стра­же ис­тин­но­го Пра­во­сла­вия" ([6], с. 192-193).

Пат­ри­арх Ти­хон вни­ма­тель­но про­чи­тал это про­ше­ние. Сло­ва "не при­зна­вая та­ко­го по­ста­нов­ле­ния за­кон­ным и обя­за­тель­ным для се­бя и не под­чи­ня­ясь ему" он под­черк­нул и на­пи­сал свою ре­зо­лю­цию: "По­ста­нов­ле­ния неза­кон­ны".

Вско­ре со­сто­я­лось за­се­да­ние Свя­щен­но­го Си­но­да под пред­се­да­тель­ством Пат­ри­ар­ха Ти­хо­на, ко­то­рый, рас­смот­рев про­ше­ние пра­во­слав­ных аст­ра­хан­цев, по­ста­но­вил: "Пред­ло­жить Вы­со­ко­прео­свя­щен­но­му Фад­дею немед­ля вы­быть из Моск­вы к ме­сту сво­е­го слу­же­ния" ([6], с. 193).

20 де­каб­ря 1923 го­да Ар­хи­епи­скоп Фад­дей вы­ехал в Аст­ра­хань. Ехал он без со­про­вож­де­ния, в ста­рень­кой по­ры­жев­шей ря­се, с неболь­шим по­тре­пан­ным сак­во­я­жем и с узел­ком, где бы­ли зе­ле­ная же­стя­ная круж­ка и съест­ной при­пас, к ко­то­ро­му, впро­чем, он не при­тро­нул­ся. Всю до­ро­гу Ар­хи­епи­скоп Фад­дей или чи­тал, под­ни­мая кни­гу близ­ко к гла­зам, или мол­ча мо­лил­ся, или дре­мал. Ко­гда подъ­ез­жа­ли к го­ро­ду, стал слы­шен ко­ло­коль­ный звон. Толь­ко лишь по­езд оста­но­вил­ся, ку­пе за­пол­ни­лось встре­чав­шим ар­хи­епи­ско­па ду­хо­вен­ством. Все под­хо­ди­ли к нему под бла­го­сло­ве­ние, ис­ка­ли гла­за­ми ба­гаж и с удив­ле­ни­ем об­на­ру­жи­ва­ли, что ни­ка­ко­го ба­га­жа у Ар­хи­епи­ско­па не бы­ло.

Вла­ды­ка сму­тил­ся тор­же­ствен­но­стью встре­чи; вый­дя на пер­рон, он сму­тил­ся еще боль­ше, уви­дев тол­пу встре­ча­ю­щих, а на вок­заль­ной пло­ща­ди — люд­ское мо­ре. У вок­за­ла Ар­хи­епи­ско­па ожи­да­ла про­лет­ка, но она не смог­ла про­ехать через тол­пу, и он в окру­же­нии лю­дей по­шел пеш­ком. Рас­сто­я­ние до церк­ви бы­ло неболь­шое, но по­тре­бо­ва­лось око­ло двух ча­сов, чтобы дой­ти до нее. Мо­ро­сил мел­кий хо­лод­ный дождь, бы­ло гряз­но, но это ни­сколь­ко не сму­ща­ло Ар­хи­епи­ско­па. Око­ло один­на­дца­ти ча­сов дня он до­шел до хра­ма, и на­ча­лась ли­тур­гия. Был вос­крес­ный день, празд­ник ико­ны Бо­жи­ей Ма­те­ри "Неча­ян­ная Ра­дость". Об­ла­че­ние для вла­ды­ки на­шли с тру­дом, по­то­му что оно хра­ни­лось в бо­га­той риз­ни­це ка­фед­раль­но­го со­бо­ра, за­хва­чен­но­го об­нов­лен­ца­ми. Об­ла­че­ние при­вез­ли из По­кро­во-Бол­дин­ско­го мо­на­сты­ря, оно при­над­ле­жа­ло ар­хи­епи­ско­пу Ти­хо­ну (Ма­ли­ни­ну). Ман­тия при­над­ле­жа­ла за­му­чен­но­му в 1919 го­ду епи­ско­пу Леон­тию (Вимп­фе­ну), ее отыс­ка­ли у од­но­го из мо­на­хов Иоан­но-Пред­те­чен­ско­го мо­на­сты­ря; по­сох при­над­ле­жал за­му­чен­но­му в 1919 го­ду ар­хи­епи­ско­пу Мит­ро­фа­ну (Крас­но­поль­ско­му). Ли­тур­гия за­кон­чи­лась в три ча­са дня, но до пя­ти ча­сов ве­че­ра он бла­го­слов­лял мо­лив­ших­ся в хра­ме и со­брав­шей­ся во­круг хра­ма на­род. Ему по­ка­за­ли мо­ги­лы рас­стре­лян­ных в 1919 го­ду свя­щен­но­му­че­ни­ков Мит­ро­фа­на и Леон­тия, и он ча­сто по­том при­хо­дил сю­да слу­жить па­ни­хи­ды.

Сра­зу же по при­ез­де ка­кие-то сер­до­боль­ные ста­руш­ки при­нес­ли вла­ды­ке чуть ли не дю­жи­ну толь­ко что сши­то­го бе­лья; ста­ро­ста хра­ма свя­то­го кня­зя Вла­ди­ми­ра, за­ме­тив на но­гах вла­ды­ки ста­рень­кие, с за­плат­ка­ми са­по­ги, при­нес ему хо­ро­шую теп­лую обувь. Все это вла­ды­ка немед­лен­но раз­дал ни­щим. Жил ар­хи­епи­скоп в двух ком­на­тах. В пер­вой сто­ял про­стой сос­но­вый стол, по­кры­тый цвет­ной кле­ен­кой, три или че­ты­ре сту­ла, на двух ок­нах — ки­сей­ные за­на­вес­ки, в уг­лу — об­ра­за с по­ло­тен­ца­ми на ки­о­тах. Во вто­рой ком­на­те на­хо­ди­лась же­лез­ная кро­вать, по­кры­тая се­рым бай­ко­вым оде­я­лом. Пер­вая ком­на­та слу­жи­ла сто­ло­вой, при­ем­ной и ка­би­не­том, вто­рая — спаль­ней. Дом на­хо­дил­ся неда­ле­ко от По­кров­ской церк­ви. Каж­дое утро и каж­дый ве­чер вла­ды­ка шел од­ной и той же до­ро­гой, через парк, в храм. Каж­дый раз здесь Ар­хи­епи­ско­па встре­ча­ли лю­ди, чтобы ид­ти в храм вме­сте с ним. И дол­го-дол­го по­том эта до­ро­га на­зы­ва­лась "Фад­де­ев­ской".

Где бы Ар­хи­епи­скоп ни жил, он не имел ни­че­го сво­е­го. Да­ва­ли ему чай или обед — он пил и ел, ес­ли не да­ва­ли — не спра­ши­вал. Он все­гда счи­тал се­бя го­стем и за­ви­си­мым от то­го, кто ему при­слу­жи­вал и по­мо­гал.

Ар­хи­епи­скоп Фад­дей при­е­хал в раз­гар об­нов­лен­че­ства. У пра­во­слав­ных оста­лось де­сять церк­вей; об­нов­лен­цы за­хва­ти­ли де­вять церк­вей и два мо­на­сты­ря и на­ме­ре­ва­лись за­хва­тить осталь­ные. Де­ла­ли они это так. Об­нов­лен­че­ские свя­щен­ни­ки хо­ди­ли по до­мам. Вой­дя в дом, спра­ши­ва­ли: "Ты, ба­буш­ка, слы­ха­ла, как ру­га­ют жи­во­цер­ков­ни­ков, а ведь это неспра­вед­ли­во. Они луч­ше, чем ста­ро­цер­ков­ни­ки. Чтобы по­мя­нуть род­ствен­ни­ков о здра­вии или за упо­кой, те­бе на­до ид­ти в цер­ковь, по­да­вать за­пис­ку, пла­тить день­ги, а вот мы бу­дем по­ми­нать всех бес­плат­но. Го­во­ри, ко­го за­пи­сать?" ([6], с. 194).

Лю­ди пе­ре­чис­ля­ли име­на, об­нов­лен­цы тут же уточ­ня­ли фа­ми­лии, и за­тем эти спис­ки по­да­ва­лись вла­стям как под­пи­си под про­ше­ни­я­ми о пе­ре­да­че хра­мов об­нов­лен­цам. Вла­сти, в свою оче­редь, спе­ши­ли пе­ре­дать эти хра­мы об­нов­лен­цам. За­тем, спу­стя ка­кое-то вре­мя, об­нов­лен­цы от­да­ва­ли эти хра­мы вла­стям для за­кры­тия, как не име­ю­щие при­хо­жан.

В кон­це мая к Ар­хи­епи­ско­пу Фад­дею при­шел Ар­ка­дий Ильич Куз­не­цов, ду­хов­ный сын вла­ды­ки, юрист по про­фес­сии.

— Вот хо­ро­шо, что Вы при­шли, — ска­зал Ар­хи­епи­скоп. — Да­вай­те по­ду­ма­ем, что де­лать с об­нов­лен­ца­ми. За­бе­рут они все на­ши хра­мы. Я ду­маю, на­до бы по­дать жа­ло­бу в Моск­ву и по­ехать с ней Вам и пред­ста­ви­те­лям от Церк­ви.

Пе­ред отъ­ез­дом Ар­хи­епи­скоп Фад­дей вру­чил Ар­ка­дию Ильи­чу пись­мо на имя Пат­ри­ар­ха Ти­хо­на, к ко­то­ро­му нуж­но бы­ло зай­ти, преж­де чем ид­ти с жа­ло­бой к пра­ви­тель­ствен­ным чи­нов­ни­кам. Пат­ри­арх при­нял их.

— Вы от Аст­ра­хан­ско­го Ар­хи­епи­ско­па Фад­дея? — спро­сил Пат­ри­арх. — Вла­ды­ка пи­шет мне о Вас, про­сит ока­зать со­дей­ствие.

Пат­ри­арх рас­спро­сил, как жи­вет Прео­свя­щен­ный Фад­дей, как се­бя чув­ству­ет, как от­но­сят­ся к нему ве­ру­ю­щие, и, не ожи­дая от­ве­та, про­дол­жил:

— Зна­е­те ли Вы, что вла­ды­ка Фад­дей свя­той че­ло­век? Он необык­но­вен­ный, ред­кий че­ло­век. Та­кие све­тиль­ни­ки Церк­ви — яв­ле­ние необы­чай­ное. Но его нуж­но бе­речь, по­то­му что та­кой край­ний ас­ке­тизм, пол­ней­шее пре­не­бре­же­ние ко все­му жи­тей­ско­му от­ра­жа­ет­ся на здо­ро­вье. Ра­зу­ме­ет­ся, вла­ды­ка из­брал свя­той, но труд­ный путь, немно­гим да­на та­кая си­ла ду­ха. На­до мо­лить­ся, чтобы Гос­подь укре­пил его на пу­ти это­го по­дви­га" ([6], с. 194).

В ав­гу­сте 1924 го­да Пат­ри­арх Ти­хон при­гла­сил Ар­хи­епи­ско­па Фад­дея при­е­хать в Моск­ву на празд­ник Дон­ской ико­ны Бо­жи­ей Ма­те­ри. Вла­ды­ка вы­ехал в со­про­вож­де­нии ке­лей­ни­ка и А.И. Куз­не­цо­ва. Вы­еха­ли из Аст­ра­ха­ни 29 ав­гу­ста, на­ме­ре­ва­ясь при­е­хать в Моск­ву утром 31 ав­гу­ста, чтобы ве­че­ром участ­во­вать в празд­нич­ном бо­го­слу­же­нии. Но по­езд опоз­дал на сут­ки, и они при­бы­ли толь­ко ве­че­ром 1 сен­тяб­ря, ко­гда тор­же­ства по слу­чаю празд­ни­ка за­кон­чи­лись. 3 сен­тяб­ря у Ар­хи­епи­ско­па Фад­дея был день Ан­ге­ла; он слу­жил ли­тур­гию в хра­ме Дон­ской ико­ны Бо­жи­ей Ма­те­ри, а по окон­ча­нии ее Пат­ри­арх Ти­хон при­гла­сил его к се­бе.

— Я знаю, Вы, вла­ды­ка, не лю­би­те тор­же­ствен­ных при­е­мов и мно­го­люд­ных тра­пез, — ска­зал Пат­ри­арх. — Я при­гла&