Свя­щен­но­му­че­ник Алек­сий ро­дил­ся 6 ян­ва­ря 1881 го­да в се­ле Ба­ра­нья Го­ра Но­во­торж­ско­го уез­да Твер­ской гу­бер­нии в се­мье свя­щен­ни­ка Кон­стан­ти­на Бе­не­ман­ско­го. По окон­ча­нии Ду­хов­ной се­ми­на­рии стал ра­бо­тать учи­те­лем на­чаль­ной шко­лы в Торж­ке. В 1904 го­ду он был ру­ко­по­ло­жен в сан свя­щен­ни­ка и слу­жил в Твер­ском Хри­сто­рож­де­ствен­ском жен­ском мо­на­сты­ре. В 1918 го­ду все цер­ков­но-при­ход­ские шко­лы бы­ли за­кры­ты, но о. Алек­сей, несмот­ря на за­прет вла­стей, стал пре­по­да­вать За­кон Бо­жий в мо­на­сты­ре по по­не­дель­ни­кам и сре­дам[1]. По­сле то­го как мо­на­стырь был за­крыт, он пе­ре­шел слу­жить в храм ико­ны Скор­бя­щей Бо­жи­ей Ма­те­ри[2]. В июне 1919 го­да о. Алек­сей был из­бран чле­ном епар­хи­аль­но­го со­ве­та[3].
Во вре­мя граж­дан­ской вой­ны в 1920 го­ду он был аре­сто­ван и мо­би­ли­зо­ван со­вет­ской вла­стью на ты­ло­вые ра­бо­ты. Вес­ной 1922 го­да на­ча­лось изъ­я­тие цер­ков­ных цен­но­стей в по­мощь го­ло­да­ю­щим. Епи­скоп Ста­риц­кий Петр (Зве­рев), ви­ка­рий Твер­ской епар­хии, об­ра­тил­ся к сво­ей пастве с воз­зва­ни­ем о по­жерт­во­ва­ни­ях.
Ле­том 1922 го­да при под­держ­ке со­вет­ской вла­сти был ор­га­ни­зо­ван об­нов­лен­че­ский рас­кол, став­ший во враж­деб­ные от­но­ше­ния к Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви и при­зван­ный ее раз­ру­шить. Пра­вя­щий ар­хи­ерей Твер­ской епар­хии ар­хи­епи­скоп Се­ра­фим (Алек­сан­дров) был аре­сто­ван, и епи­ско­пу Пет­ру при­шлось встать во гла­ве епар­хии. Все пра­во­слав­ное ду­хо­вен­ство то­гда по­тя­ну­лось к нему. Свя­щен­ник Алек­сей Бе­не­ман­ский стал од­ним из бли­жай­ших по­мощ­ни­ков епи­ско­па. В это вре­мя неко­то­рые свя­щен­ни­ки, не разо­брав­шись в лжи­во­сти и раз­ру­ши­тель­но­сти об­нов­лен­че­ства, ото­шли к рас­коль­ни­кам, и о. Алек­сей по бла­го­сло­ве­нию епи­ско­па Пет­ра неустан­но убеж­дал та­ко­вых вер­нуть­ся в Пра­во­слав­ную Цер­ковь. Ино­гда его ис­крен­нее и глу­бо­кое сло­во дей­ство­ва­ло на за­блуж­да­ю­щих­ся, и они при­но­си­ли по­ка­я­ние. В сен­тяб­ре 1922 го­да епи­скоп об­ра­тил­ся к пастве с воз­зва­ни­ем, разъ­яс­няв­шим, что об­нов­лен­че­ство "по про­ис­хож­де­нию сво­е­му – яв­ле­ние рас­коль­ни­че­ское, а по су­ще­ству сво­е­му – сек­тант­ское. ВЦУ – са­мо­зва­ное учре­жде­ние и не мо­жет иметь нрав­ствен­ной си­лы над те­ми, кто не с ни­ми... С ни­ми нам, как с ере­ти­ка­ми, не по­до­ба­ет вхо­дить ни в ка­кое об­ще­ние. Луч­ше по­стра­дать, чем по­кри­вить ду­шой".
Вла­стям ста­но­ви­лось все оче­вид­ней, что без ак­тив­но­го вме­ша­тель­ства го­су­дар­ства в цер­ков­ную жизнь, без аре­ста пра­во­слав­но­го ар­хи­ерея и вер­ных ему свя­щен­ни­ков об­нов­лен­че­ство в Твер­ской епар­хии об­ре­че­но. Осе­нью 1922 го­да ГПУ при­ня­ло ре­ше­ние аре­сто­вать епи­ско­па Пет­ра и бли­жай­ших его по­мощ­ни­ков.
15 сен­тяб­ря в ГПУ был вы­зван для до­про­са свя­щен­ник Алек­сей Бе­не­ман­ский.
– Ва­ше от­но­ше­ние к со­вет­ской вла­сти? – спро­сил сле­до­ва­тель.
– Вполне при­знаю и под­чи­ня­юсь и ис­пол­няю все ее по­ста­нов­ле­ния и рас­по­ря­же­ния, – от­ве­тил свя­щен­ник.
– Ка­ко­вы ва­ши взгля­ды на об­нов­лен­че­ское дви­же­ние, и в част­но­сти на ВЦУ?
– Во­об­ще об­нов­лен­че­ское дви­же­ние счи­таю в цер­ков­ной жиз­ни необ­хо­ди­мым, – от­ве­тил свя­щен­ник, пред­по­ла­гая, ве­ро­ят­но, что сле­до­ва­тель удо­вле­тво­рит­ся столь ла­ко­нич­ным от­ве­том, но это­го не про­изо­шло.
– Ка­ким пу­тем вы пред­по­ла­га­е­те про­ве­сти об­нов­лен­че­ское дви­же­ние? – спро­сил он.
– Со­зы­вом Со­бо­ра, а до со­зы­ва та­ко­во­го, я ВЦУ не при­знаю и счи­таю та­ко­вое са­мо­зва­ным.
Сле­до­ва­тель этот от­вет от­ме­тил осо­бо – для вы­яс­не­ния от­но­ше­ния о. Алек­сея к ВЦУ он и вы­звал его. Этим от­ве­том свя­щен­ник по­чти об­рек се­бя на арест и ссыл­ку. Сле­до­ва­те­лю оста­ва­лось лишь под­твер­дить незна­чи­тель­ные де­та­ли, чтобы офор­мить след­ствен­ный ма­те­ри­ал.
– Име­ет­ся ли у вас воз­зва­ние епи­ско­па Пет­ра? – спро­сил он.
– У ме­ня та­ко­во­го нет, но я его знаю, так как мне его дал епи­скоп Петр, чтобы от­не­сти в цен­зу­ру.
– Из­вест­но ли вам, кто, кро­ме Пет­ра, рас­про­стра­ня­ет воз­зва­ние?
– Не знаю.
– Из­вест­но ли вам, за­чи­ты­ва­лось ли где и кем воз­зва­ние?
– Чи­та­лось епи­ско­пом Пет­ром в Ни­коль­ской что на Пла­цу церк­ви и в церк­ви Рож­де­ства Бо­го­ро­ди­цы, что в Ям­ской...
– Счи­та­е­те вы воз­зва­ние епи­ско­па Пет­ра пре­ступ­ным, на­прав­лен­ным про­тив Жи­вой церк­ви, при­зы­вом к му­че­ни­че­ству, под­го­тов­ле­ни­ем ко вто­ро­му при­ше­ствию и на­тал­ки­ва­ни­ем од­ной ча­сти ду­хо­вен­ства и ми­рян на дру­гую?
– Счи­таю толь­ко на­прав­лен­ным про­тив Жи­вой церк­ви, осталь­ное пре­ступ­ным не счи­таю.
– Кто сей­час со­сто­ит чле­на­ми вновь из­бран­но­го епар­хи­аль­но­го Со­ве­та?
– Сей­час Со­вет не ра­бо­та­ет... он не утвер­жден Гу­б­от­де­лом Управ­ле­ния.
– Сколь­ко раз бы­ло со­бра­ние епар­хи­аль­но­го Со­ве­та?
– Ни од­но­го со­бра­ния не бы­ло.
– Ска­жи­те, что у вас за со­бра­ние бы­ло в пер­вой по­ло­вине ок­тяб­ря в до­ме при Си­мео­нов­ской церк­ви?
– Со­бра­ний ни­ка­ких там не бы­ва­ет, но в этот дом я хо­жу, как к то­ва­ри­щу, к Пре­об­ра­жен­ско­му, ко­то­рый со­сто­ит сек­ре­та­рем у епи­ско­па Пет­ра.
– Что вы мо­же­те по­ка­зать о сбо­ре де­нег для ар­хи­епи­ско­па Се­ра­фи­ма и епи­ско­па Пет­ра?
– Сбо­ры про­ис­хо­ди­ли, день­ги по церк­вям со­би­ра­лись и пе­ре­да­ва­лись сна­ча­ла непо­сред­ствен­но игу­ме­нии Ка­ле­рии в сум­ме вось­ми мил­ли­о­нов руб­лей. За­тем на этих днях бы­ло пред­ло­же­но по­мочь ар­хи­епи­ско­пу Се­ра­фи­му, на что мною бы­ло по­сла­но на имя бла­го­чин­но­го пять мил­ли­о­нов руб­лей об­раз­ца 1921 го­да. По чьей ини­ци­а­ти­ве бы­ло пред­ло­же­но, я не знаю.
– Из­вест­на ли вам цель вы­зо­ва епи­ско­пом Пет­ром ви­кар­ных епи­ско­пов в Тверь?
– Для бо­го­слу­же­ния и вви­ду важ­но­го мо­мен­та цер­ков­ной жиз­ни. Мо­жет быть, о чем-ли­бо по­го­во­рить[4].
В тех же чис­лах по это­му же де­лу бы­ли до­про­ше­ны епи­скоп Петр, свя­щен­ник Вла­ди­мир­ской церк­ви и член епар­хи­аль­но­го со­ве­та Ва­си­лий Куп­ри­я­нов, каз­на­чей Но­во­торж­ско­го Бо­ри­со­глеб­ско­го мо­на­сты­ря иеро­мо­нах Ве­ни­а­мин Тро­иц­кий и ми­ряне – ди­рек­тор учи­ли­ща сле­пых и член епар­хи­аль­но­го со­ве­та Алек­сей Со­ко­лов и сек­ре­тарь епи­ско­па Алек­сандр Пре­об­ра­жен­ский.
В ночь на 24 но­яб­ря все они бы­ли аре­сто­ва­ны и от­прав­ле­ны в Бу­тыр­скую тюрь­му. В за­клю­че­нии по это­му "де­лу" по­мощ­ник на­чаль­ни­ка 6-го от­де­ле­ния СО ГПУ Реб­ров пи­сал: "Де­ло воз­ник­ло в свя­зи с рас­про­стра­не­ни­ем воз­зва­ния епи­ско­па Твер­ско­го Пет­ра Зве­ре­ва под за­гла­ви­ем "Воз­люб­лен­ным о Гос­по­де вер­ным ча­дам церк­ви Твер­ской", на­прав­лен­но­го яв­но про­тив вся­ко­го об­нов­лен­че­ско­го дви­же­ния в церк­ви к под­держ­ке контр­ре­во­лю­ци­он­ной по­ли­ти­ки Ти­хо­на"[5].
В Москве до­про­сов по де­лу не про­из­во­ди­лось, по­сколь­ку уже бы­ло при­ня­то ре­ше­ние аре­сто­вать и вы­слать всех, кто про­ти­вил­ся об­нов­лен­че­ско­му дви­же­нию и остал­ся вер­ным Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви и ее гла­ве Пат­ри­ар­ху Ти­хо­ну. Ко­мис­сия НКВД по адми­ни­стра­тив­ным вы­сыл­кам при­го­во­ри­ла о. Алек­сея к двум го­дам ссыл­ки в Тур­ке­стан.
До­ма оста­ва­лись же­на и пя­те­ро де­тей. Из тюрь­мы он пи­сал жене Оль­ге Алек­се­евне: "Ча­ще пи­ши. Де­нег, по­жа­луй­ста, по­ка не шли­те: ко­стю­мов шить я не со­би­ра­юсь, ес­ли я на­пи­сал о ря­се и под­ряс­ни­ке, то это вы­шло так, к сло­ву. Под­ряс­ник я пе­ре­шил на ру­баш­ку, по­че­му и пи­сал те­бе. Ка­кие ко­стю­мы я бу­ду но­сить, ду­хов­ные или свет­ские, по­ка не знаю, ду­маю, что те и дру­гие. Я ра­ду­юсь то­му, что те­бя не бро­са­ют при­хо­жане. Ес­ли жи­ве­те сей­час, то бу­де­те жить и по­том, толь­ко каж­дый день мо­ли­тесь: "Хлеб наш на­сущ­ный даждь нам днесь".
В на­ча­ле ап­ре­ля 1923 го­да этап, с ко­то­рым был от­прав­лен о. Алек­сей, при­был в Са­мар­канд, от­ку­да он пи­сал жене и де­тям, опи­сы­вая свое при­бы­тие сна­ча­ла в Таш­кент, а за­тем в Са­мар­канд: "В чет­верг на пас­халь­ной неде­ле в один­на­дцать ча­сов мы бы­ли вы­зва­ны в ко­мен­да­ту­ру ГПУ, от­ку­да по­сле неко­то­рых фор­маль­но­стей мы и бы­ли от­пу­ще­ны, при­чем с нас бы­ла взя­та под­пис­ка, что мы вы­едем из Таш­кен­та в этот же день. По вы­хо­де из ГПУ мы пе­ре­кре­сти­лись и от­пра­ви­лись разыс­ки­вать на­ших дру­зей. Мо­жет быть, мы очень дол­го бы ис­ка­ли, но слу­чи­лось так, что по до­ро­ге мы встре­ти­ли Ве­ру Ни­ко­ла­ев­ну, ко­то­рая и до­ве­ла нас до со­бор­но­го до­ма, где для нас бы­ла при­го­тов­ле­на ком­на­та. Там нас встре­ти­ли чле­ны со­бор­но­го прич­та и несколь­ко бла­го­че­сти­вых граж­дан и граж­да­нок, сра­зу окру­жая нас та­ким вни­ма­ни­ем, что нам ста­ло стыд­но. Для нас бы­ли при­го­тов­ле­ны чай и обед, нам на­нес­ли мно­же­ство ку­ли­чей, да­ли чаю, са­ха­ру, да­же по ру­баш­ке из мест­ной тка­ни "ма­ты". Нас вы­зва­ли на иде­ал му­че­ни­ков; ка­жет­ся, что так от­но­сить­ся мо­гут толь­ко хри­сти­ане. Со­чув­ствие к на­ше­му по­ло­же­нию бы­ло огром­ней­шее... На­ши по­ез­да ухо­ди­ли так: на Са­мар­канд в один­на­дцать ча­сов но­чи, на Пе­ровск и Ка­за­линск – в де­сять. В семь ча­сов там же, в со­бор­ном до­ме, про­ис­хо­ди­ло про­ща­ние: епи­скоп Петр ска­зал нам сло­во, от­ве­тил ему я. Пла­кал вла­ды­ка, пла­ка­ли и мы, пла­ка­ли и все при­сут­ству­ю­щие... Нам тут же ска­за­ли, что од­них нас в Са­мар­канд, го­род незна­ко­мый, не пу­стят и что с на­ми едет нас устра­и­вать од­на доб­рая ста­руш­ка – очень ин­тел­ли­гент­ная да­ма лет пя­ти­де­ся­ти – Ма­рия Ни­ко­ла­ев­на.
Та­ким вни­ма­ни­ем мы бы­ли очень тро­ну­ты... Для пе­ре­воз­ки ве­щей на вок­зал взя­ли ло­мо­ви­ка, ко­то­рые здесь иные, чем у нас...
По ули­цам нас со­про­вож­да­ла тол­па бла­го­че­сти­вых граж­дан и граж­да­нок, и это не про­стая лю­без­ность, а необ­хо­ди­мость, и вот по­че­му. На вок­за­ле здесь идет боль­шое во­ров­ство. Вок­зал бит­ком на­бит на­ро­дом, бук­валь­но негде яб­ло­ку упасть. Чу­жие лю­ди, чу­жая речь как-то сра­зу вы­би­ли нас из ко­леи, мы не зна­ли, что де­лать, как ори­ен­ти­ро­вать­ся. И вот все на­ши про­во­жа­тые тес­ным коль­цом окру­жа­ют на­ши ве­щи. На­хо­дят нам ме­сто в ва­гоне и сра­зу же пе­ре­но­сят в него все на­ши ве­щи.
Все это со­вер­ша­ет­ся как-то ска­зоч­но, и в то вре­мя, как на плат­фор­ме идет су­е­та, ру­гань за ме­сто и про­чее, мы си­дим в ва­гоне, окру­жен­ные ми­лы­ми, доб­ры­ми ли­ца­ми, так лас­ко­во нас обод­ря­ю­щи­ми, бла­го­слов­ля­ю­щи­ми, да­ю­щи­ми нам пись­ма к са­мар­канд­цам, и сре­ди этих лиц слав­ная Ели­за­ве­та Ми­хай­лов­на и до­ро­гой А.М. Пре­об­ра­жен­ский. Да­ма, ко­то­рая нас долж­на со­про­вож­дать на этом по­ез­де, би­ле­та не по­лу­чи­ла и долж­на бы­ла остать­ся до сле­ду­ю­ще­го по­ез­да. Но вот вто­рой зво­нок. Про­щай­те, доб­рые и до­ро­гие дру­зья. Два го­да... С кем-то уви­дим­ся... Спа­си­бо вам за все... По­це­луи, вза­им­ные бла­го­сло­ве­ния, и по­езд тро­га­ет­ся, ухо­дим даль­ше в глубь Азии...
В Са­мар­кан­де мы вы­гру­зи­лись на пер­рон. Ва­си­лий Пет­ро­вич[a] остал­ся ка­ра­у­лить ве­щи, мы же с Бо­ри­сом от­пра­ви­лись к свя­щен­ни­ку стан­ци­он­ной церк­ви, на­шли его и об­ра­ти­лись к нему с прось­бой сло­жить в сто­рож­ку ве­щи. Он очень лю­без­но нас при­нял и от­вел нам так на­зы­ва­е­мую спе­валь­ню при сто­рож­ке, ку­да мы и пе­ре­та­щи­ли ве­щи.
Сей­час же мы от­пра­ви­лись в го­род, ко­то­рый от вок­за­ла в ше­сти вер­стах, хо­тя ид­ти все вре­мя при­хо­дит­ся за­се­лен­ной ули­цей, ну вро­де на­шей Гра­би­лов­ки, толь­ко в ази­ат­ском сти­ле.
На­пра­ви­лись сра­зу в ГПУ. Так как день пят­ни­ца, то в ГПУ за­ня­тий не бы­ло. Са­мар­канд го­род му­суль­ман­ский, и здесь празд­ну­ют пят­ни­цу, а в вос­кре­се­нье ра­бо­та­ют. Де­жур­ный сде­лал от­мет­ку, что мы бы­ли и ве­лел нам явить­ся на дру­гой день. Мы же от­пра­ви­лись ис­кать мест­но­го от­ца бла­го­чин­но­го. На­шли его очень ско­ро. Это ока­зал­ся очень сим­па­тич­ный ба­тюш­ка о. Ев­ге­ний Мор­чев­ский, на­сто­я­тель Ге­ор­ги­ев­ской церк­ви. Он вдо­вый, жи­вет с един­ствен­ным сы­ном сем­на­дца­ти лет. Ба­тюш­ка очень ми­лый, дом его от­крыт для всех. При­хо­жане у него це­лый день. Нас он встре­тил ра­душ­но. Его дом – это штаб-квар­ти­ра для все­го ссы­ла­е­мо­го ду­хо­вен­ства. Через его дом уже про­шло несколь­ко че­ло­век, сей­час же у него епи­скоп из Ор­ла Да­ни­ил (Епи­скоп Да­ни­ил (Тро­иц­кий)) – очень сим­па­тич­ный и ве­се­лый ар­хи­ерей, за две неде­ли су­мев­ший вполне ак­кли­ма­ти­зи­ро­вать­ся.
Мы и здесь окру­же­ны вни­ма­ни­ем. Ба­тюш­ка нас при­нял. Пи­ли чай, но я ча­сов в во­семь по­чув­ство­вал се­бя так ху­до, что слег в по­стель. Ска­за­лись пе­ре­утом­ле­ние и жа­ра. Ча­сов в де­сять я проснул­ся, го­ло­ва бо­лит ужас­но. Ва­си­лий Пет­ро­вич с Бо­рей ушли уже ту­да, где ве­щи, я же остал­ся у ба­тюш­ки. При­чем у ме­ня но­чью на­ча­лась рво­та ужас­ная. И все-та­ки я по­про­сил раз­ре­ше­ния на дру­гой день (суб­бо­та Пас­хи) слу­жить, что Гос­подь и по­мог ис­пол­нить. Пе­ред обед­ней я ис­по­ве­до­вал­ся, а за­тем слу­жил, че­му очень рад. На­ро­ду бы­ло мно­го. По­сле обед­ни хо­ди­ли в ГПУ, где нас при­ня­ли на учет и ве­ле­ли явить­ся на дру­гой день. За­тем по­бро­ди­ли немно­го по го­ро­ду, по­том я и Бо­ря по­шли за ве­ща­ми, ко­то­рые на ар­бе, и пе­ре­вез­ли в го­род в дом о. Мор­чев­ско­го, у ко­то­ро­го и во­дво­ри­лись. На сле­ду­ю­щий день, в вос­кре­се­нье, я опять слу­жил ли­тур­гию, а по­том хо­ди­ли в ГПУ. Здесь мы узна­ли, что в Са­мар­кан­де, по всей ве­ро­ят­но­сти, нас не оста­вят, а по ука­за­нию Таш­кен­та вы­шлют ку­да-ни­будь в глу­хой аул-ки­шлак-се­ле­ние. Епи­скоп Да­ни­ил вы­сы­ла­ет­ся в Пен­джи­кент – боль­шой ки­шлак с пра­ва­ми уезд­но­го го­ро­да, где толь­ко две­на­дцать че­ло­век рус­ских, ту­да же со­сла­ны о. Свен­циц­кий и епи­скоп Ва­си­лий Суз­даль­ский, мо­жет быть, на­пра­вят ту­да и нас. В ГПУ с нас взя­ли под­пис­ку, в ко­то­рой ска­за­но, что обя­за­ны каж­дое вос­кре­се­нье яв­лять­ся на ре­ги­стра­цию, жить там, где нам бу­дет ука­за­но, без раз­ре­ше­ния ГПУ не по­сту­пать ни на ка­зен­ную, ни на част­ную служ­бу и мно­гое дру­гое.
Во­об­ще под­пис­ка зна­чи­тель­но свя­зы­ва­ет на­шу сво­бо­ду. Ну да нам и взыс­ки­вать-то нель­зя – мы адми­ни­стра­тив­но-ссыль­ные. Бе­да-то в том, что на­ше по­ло­же­ние все еще неопре­де­лен­ное. Каж­дый день мо­гут прий­ти на­ши бу­ма­ги, и нас по­шлют даль­ше. Зна­чит, в Са­мар­кан­де по­ка на­до про­жи­вать­ся, ис­кать же се­бе за­ня­тий на три дня нель­зя. Мож­но бы по­дён­но ра­бо­тать в са­дах, но, к несча­стью, идет дождь, и мок­нуть не хо­чет­ся. Да и не со­ве­ту­ют по­ка брать­ся за эту ра­бо­ту. По­ка ду­маю по­до­ждать, а по­том пой­ду ра­бо­тать.
Вче­ра ку­пил шля­пу за сто семь­де­сят пять мил­ли­о­нов, де­шев­ле нет. Пьем и едим го­то­вое, но ведь, рас­ста­ва­ясь, при­дет­ся же что-ли­бо пла­тить. Ну да как устро­юсь, об этом на­пи­шу по­том. Се­го­дня, в по­не­дель­ник, я опять слу­жил, зав­тра Ра­до­ни­ца, бу­ду по­ми­нать усоп­ших... Вот, ми­лая Олеч­ка, до­ро­гая ма­ма и до­ро­гие де­ти, как по­ка я жи­ву. По­ка я здо­ров, сыт и в теп­ле, а что даль­ше бу­дет, не знаю. Са­по­ги нуж­но бу­дет ско­ро чи­нить, ря­са чер­ная со­всем рас­пол­за­ет­ся, на­прас­но вы ее и по­ло­жи­ли, так­же и под­ряс­ник се­рый се­чет­ся во­всю. Как-то по­жи­ва­е­те вы, до­ро­гие мои... Те­перь пи­ши­те мне боль­ше обо всем: как от­но­сят­ся к вам лю­ди – при­хо­жане, по­ра­до­ва­ли ли они вас чем к празд­ни­ку. Уве­рен я в доб­ром рас­по­ло­же­нии к вам со сто­ро­ны Ве­ры Вла­ди­ми­ров­ны и На­деж­ды Вла­ди­ми­ров­ны. Про­чи­тай­те им или дай­те про­чи­тать это пись­мо, пе­ре­дай­те им мой при­вет и бла­го­дар­ность за всё. Им я на­пи­шу в то вре­мя, ко­гда опре­де­лит­ся ме­сто мо­е­го на­зна­че­ния... А то сей­час и на­пи­сал бы, но, пра­во, бе­ре­гу день­ги. Стра­шит бу­ду­щее очень. Я ду­маю, что Ве­ра Вла­ди­ми­ров­на из­ви­нит ме­ня за мол­ча­ние. Что ка­са­ет­ся дру­гих при­хо­жан, то я бу­ду им пи­сать по­том, и по­том я очень на­де­юсь на то, что они ме­ня в мо­лит­вах, а вас по­мо­щью, не оста­вят. Ес­ли здесь, где нас ни­кто не зна­ет, мы ви­дим та­кое ра­ду­шие и вни­ма­ние, то неуже­ли так ско­ро за­бу­дут нас там, где мы тру­ди­лись, за чье де­ло мы и крест при­ня­ли... Да не бу­дет..."
До­маш­ние пи­са­ли на это о. Алек­сею, что чрез­вы­чай­но об­ра­до­ва­ны от­но­ше­ни­ем к ссыль­ным. В от­вет­ном пись­ме сы­ну Вик­то­ру, ко­то­ро­му бы­ло то­гда шест­на­дцать лет, о. Алек­сей пи­сал: "Ты пи­шешь, что вас об­ра­до­ва­ло от­но­ше­ние к нам ве­ру­ю­щих Таш­кен­та; ты за­меть, что это ве­ру­ю­щие, а ве­ру­ю­щие, го­во­ря по су­ще­ству, ина­че от­но­сить­ся не мо­гут, ибо они по­сле­до­ва­те­ли То­го, Кто ска­зал: "Лю­би­те да­же вра­гов", а ведь мы свои, и да­же боль­ше, стра­да­ем за цер­ков­ное де­ло; ес­ли б ты взял в ру­ки жи­тия свя­тых, осо­бен­но вре­мен го­не­ния свя­тых и му­че­ни­че­ства, то ты по­ра­зил­ся бы сход­ством с на­ши­ми дня­ми, и там му­че­ни­ков встре­ча­ли с лю­бо­вью. Ко­неч­но, я да­лек от мыс­ли срав­ни­вать се­бя со свя­ты­ми, я ско­рее под­чер­ки­ваю доб­рое хри­сти­ан­ское на­стро­е­ние сре­ди на­ших совре­мен­ни­ков и очень хо­чу, чтобы и ты был доб­рым хри­сти­а­ни­ном, а по­се­му, до­ро­гой мой, будь осо­бен­но лас­ков со все­ми – и до­ма, и в шко­ле, и по ули­цам".
Кро­ме пи­сем от до­маш­них и род­ствен­ни­ков, о. Алек­сей по­лу­чал мно­го пи­сем от зна­ко­мых свя­щен­ни­ков и от ду­хов­ных де­тей и имел до­воль­но пол­ные све­де­ния о со­бы­ти­ях то­гдаш­ней цер­ков­ной жиз­ни. Ему пи­са­ли, что на Ни­лов день мно­го на­ро­ду со­шлось в Ни­ло­ву пу­стынь. "По­сле крест­но­го хо­да был мо­ле­бен с мно­го­ле­ти­ем всем аре­стан­там... Пат­ри­ар­ху Ти­хо­ну... ар­хи­епи­ско­пу Твер­ско­му Се­ра­фи­му, епи­ско­пу Ста­риц­ко­му Пет­ру, епи­ско­пу Осташ­ков­ско­му Гав­ри­и­лу и епи­ско­пу Но­во­торж­ско­му Фе­о­фи­лу".
Вско­ре по при­бы­тии в Са­мар­канд о. Алек­сея вме­сте с дру­ги­ми ссыль­ны­ми от­пра­ви­ли еще даль­ше, в Джи­зак. В мае 1923 го­да упол­но­мо­чен­ный ГПУ по­лу­чил рас­по­ря­же­ние со­брать све­де­ния обо всех по­ли­ти­че­ских пар­ти­ях, а так­же обо всех про­жи­ва­ю­щих в рай­оне адми­ни­стра­тив­но-вы­слан­ных свя­щен­ни­ках и пред­ста­вить о том до­кла­ды. В от­вет мест­ный упол­но­мо­чен­ный пред­ста­вил в ГПУ Тур­ке­ста­на ра­пор­ты осве­до­ми­те­лей-об­нов­лен­цев, в од­ном из ко­то­рых пи­са­лось: "До­но­шу, что адми­ни­стра­тив­но-вы­слан­ные свя­щен­ни­ки Алек­сандр Ма­ков, Алек­сандр Пурлев­ский, Ва­си­лий Куп­ри­я­нов, Алек­сей Бе­не­ман­ский ве­дут уси­лен­ную аги­та­цию сре­ди при­хо­жан и чле­нов при­ход­ско­го со­ве­та про­тив Жи­вой об­нов­лен­че­ской церк­ви и выс­шей вла­сти ду­хов­но­го управ­ле­ния, чем воз­му­ща­ют во­об­ще об­ще­ствен­ное мне­ние, что и слу­чи­лось на за­се­да­нии чле­нов со­ве­та. Бла­го­да­ря их аги­та­ции за­се­да­ние чле­нов со­ве­та Ши­ря­е­вым и Воз­не­сен­ским бы­ло со­рва­но. При­спеш­ни­ка­ми вы­ше­озна­чен­ных свя­щен­ни­ков яв­ля­ют­ся Клей­сто­рин, Ши­ря­ев, Сер­ге­ев и Воз­не­сен­ский. Жи­вая об­нов­лен­че­ская цер­ковь и выс­шая ду­хов­ная власть вполне при­зна­ют со­вет­скую власть и ру­ко­вод­ству­ют­ся все­ми ее за­ко­но­по­ло­же­ни­я­ми, и ка­кое бы ни бы­ло сде­ла­но рас­по­ря­же­ние выс­ше­го ду­хо­вен­ства вла­стью об­нов­лен­че­ской церк­ви, это де­ла­ет­ся с ве­до­ма и со­гла­сия со­вет­ской вла­сти. Зна­чит, здра­вый смысл го­во­рит за то, ес­ли не при­зна­ют рас­по­ря­же­ний выс­шей ду­хов­ной вла­сти, то рав­но­силь­но и не при­зна­ют со­вет­скую власть, а не при­зна­ю­щим со­вет­скую власть вы­ше­озна­чен­ным ли­цам не долж­но быть и ме­ста сре­ди нас.
Вви­ду то­го, чтобы в даль­ней­шем не дать им воз­мож­ность пу­стить глу­бо­кие кор­ни, необ­хо­ди­мо их разо­гнать по­оди­ноч­ке, а то они слу­жат по учре­жде­ни­ям и име­ют пол­ную воз­мож­ность аги­ти­ро­вать сре­ди слу­жа­щих, а ес­ли бы они го­ло­до­ва­ли, то не взду­ма­ли бы за­ни­мать­ся аги­та­ци­ей, а то Клей­сто­рин двум свя­щен­ни­кам дал го­то­вую бес­плат­ную квар­ти­ру и пла­тит со­дер­жа­ние как слу­жа­щим по шесть ты­сяч руб­лей. Так­же и Ши­ря­ев при­нял же­ну од­но­го свя­щен­ни­ка и ока­зы­ва­ет все­воз­мож­ную по­мощь, а со­вет­ские тру­же­ни­ки не име­ют ме­ста служ­бы, хо­дят го­ло­да­ют".
Упол­но­мо­чен­ные ГПУ со­би­ра­ли эти ра­пор­ты осве­до­ми­те­лей, но дей­ствия по ним пред­при­ни­ма­ли да­ле­ко не все­гда и не вез­де, тем бо­лее от­но­си­тель­но свя­щен­ни­ков, вы­слан­ных из цен­траль­ной Рос­сии, ко­то­рые ра­но или позд­но уедут из Тур­ке­ста­на. ГПУ рас­счи­ты­ва­ло с по­мо­щью об­нов­лен­цев уни­что­жить Пра­во­слав­ную Цер­ковь, но так, чтобы ини­ци­а­ти­ва и прак­ти­че­ское осу­ществ­ле­ние из­гна­ния из хра­мов пра­во­слав­ных при­над­ле­жа­ло са­мим об­нов­лен­цам. А об­нов­лен­цы на­де­я­лись, что ГПУ са­мо бес­по­щад­но рас­пра­вит­ся с пра­во­слав­ны­ми, и они то­гда зай­мут хра­мы. Ви­дя, од­на­ко, что ГПУ не при­ни­ма­ет ре­ши­тель­ных мер, пред­ста­ви­те­ли об­нов­лен­цев на­прав­ля­ли но­вые и но­вые ра­пор­ты в ГПУ: "Пса­лом­щик джи­зак­ской церк­ви Сте­пан Слад­ков 5 ав­гу­ста 1923 го­да до­но­сит ТЕУ (Тур­ке­стан­ское Епар­хи­аль­ное Управ­ле­ние (об­нов­лен­че­ское)): вы­слан­ные че­ты­ре свя­щен­ни­ка – Алек­сандр Ма­ков, Алек­сандр Пурлев­ский, Ва­си­лий Куп­ри­я­нов и Алек­сей Бе­не­ман­ский ве­дут упор­ную аги­та­цию про­тив об­нов­лен­че­ской церк­ви, слу­жат все­нощ­ные и ли­тур­гии от­дель­но, в цер­ковь к нам не хо­дят, за слу­же­ни­ем по­ми­на­ют от­кры­то во все­услы­ша­ние Пат­ри­ар­ха Ти­хо­на; вви­ду их аги­та­ции при­хо­жане со­вер­шен­но не ста­ли по­се­щать бо­го­слу­же­ние, так­же бла­го­да­ря им весь цер­ков­ный со­вет не при­знал об­нов­лен­че­скую цер­ковь. Кро­ме то­го, скло­ни­ли в свою сто­ро­ну свя­щен­ни­ка о. Смир­но­ва, ко­то­рый бо­го­слу­же­ние ве­дет по ста­ро­му сти­лю и по­ми­на­ет так­же Свя­тей­ше­го Пат­ри­ар­ха и т.д., тем до­ка­зы­ва­ет, что он так­же не при­зна­ет об­нов­лен­че­скую цер­ковь.
Яв­ля­ет­ся необ­хо­ди­мость – вы­ше­озна­чен­ных свя­щен­ни­ков разо­гнать по­оди­ноч­ке, так, чтобы они со­вер­шен­но не име­ли воз­мож­но­сти спло­тить­ся и об­ра­зо­вать во­круг се­бя це­лое об­ще­ство и за­брать цер­ковь на­шу в свои ру­ки через тех имен­но лиц, ко­то­рым сда­на цер­ковь по до­го­во­ру в бес­плат­ное поль­зо­ва­ние".
"Из офи­ци­аль­ных раз­го­во­ров со свя­щен­ни­ком Смир­но­вым, ко­то­рый за­явил, что во­прос о при­зна­нии Жи­вой церк­ви бу­дет об­суж­дать­ся 12.08 се­го го­да на об­щем со­бра­нии и что лич­но он при­мы­ка­ет к но­вой церк­ви, но он ду­ма­ет уехать. Чле­ны цер­ков­но­го со­ве­та, бо­лее со­зна­тель­ная часть, как Са­мец­кий, Ши­ря­ев, Воз­не­сен­ский, под­па­ли под вли­я­ние ссыль­ных по­пов Бе­не­ман­ско­го и Куп­ри­я­но­ва, ко­то­рые вну­ша­ли, что ни в ко­ем слу­чае об­нов­лен­че­ство церк­ви не прой­дет и что Ти­хон осво­бож­ден, и со­бор­ные по­ста­нов­ле­ния не при­знал, и остал­ся при сво­ем сане, и пред­ло­жил свя­щен­ству Жи­вой церк­ви освя­тить свои церк­ви с бла­го­сло­ве­ни­ем Ти­хо­на, а са­мим свя­щен­ни­кам по­ка­ять­ся. Эти сло­ва ска­зал Бе­не­ман­ский чле­нам цер­ков­но­го со­ве­та, ко­то­рые ста­ли их по­сле­до­ва­те­ля­ми".
При­е­хав­шим в Джи­зак свя­щен­ни­кам Алек­сею Бе­не­ман­ско­му и Ва­си­лию Куп­ри­я­но­ву бы­ло объ­яв­ле­но, что без раз­ре­ше­ния ГПУ они не мо­гут по­сту­пить ни на ка­кую ра­бо­ту, неза­ви­си­мо от то­го, бу­дет ли эта ра­бо­та в го­судар­ствен­ном учре­жде­нии, или у част­но­го ли­ца. В мае 1923 го­да о. Алек­сей на­пи­сал по это­му по­во­ду за­яв­ле­ние на­чаль­ни­ку сек­рет­но­го от­де­ла ГПУ: "Мною и мо­им кол­ле­гой Куп­ри­я­но­вым через мест­но­го упол­но­мо­чен­но­го ГПУ воз­буж­де­но хо­да­тай­ство о раз­ре­ше­нии нам по­сту­пить на служ­бу в кон­то­ру по ир­ри­га­ции 9-го рай­о­на, на­хо­дя­щу­ю­ся в Джи­за­ке, – мне на долж­ность пись­мо­во­ди­те­ля и Куп­ри­я­но­ву на долж­ность кон­тор­щи­ка. Не по­лу­чая до се­го вре­ме­ни от­ве­та и тер­пя боль­шую нуж­ду, так как по­мо­щи из до­ма мы не име­ем ни­ка­кой, да на нее не мо­жем и рас­счи­ты­вать, я по­кор­ней­ше про­шу вас дать бла­го­при­ят­ное ре­ше­ние на­ше­му хо­да­тай­ству и ре­ше­ние ско­рее на­пра­вить в Джи­зак. Поз­во­ляю се­бе на­де­ять­ся, что вы вой­де­те в на­ше по­ло­же­ние и ис­пол­ни­те мою прось­бу".
Через ме­сяц им бы­ло да­но раз­ре­ше­ние на по­ступ­ле­ние на го­судар­ствен­ную служ­бу, что хоть несколь­ко по­прав­ля­ло ма­те­ри­аль­ное по­ло­же­ние свя­щен­ни­ков, так как слу­жить в хра­ме им, как и всем ссыль­ным, бы­ло за­пре­ще­но.
Осмот­рев­шись на ме­сте ссыл­ки и взве­сив все те об­сто­я­тель­ства, в ре­зуль­та­те ко­то­рых он ока­зал­ся сна­ча­ла в тюрь­ме, а за­тем за ты­ся­чи ки­ло­мет­ров от до­ма, о. Алек­сей на­пи­сал за­яв­ле­ние во ВЦИК: "По­ста­нов­ле­ни­ем ко­мис­сии при НКВД от 23 фев­ра­ля се­го го­да я под­верг­нут адми­ни­стра­тив­ной ссыл­ке в Тур­ке­стан на два го­да. Об­сто­я­тель­ства мо­е­го де­ла та­ко­вы: 23 но­яб­ря 1922 го­да я был аре­сто­ван в Тве­ри (ме­сто мо­ей служ­бы) по ор­де­ру Твер­ско­го от­де­ла ГПУ. На до­про­сах там же, в Тве­ри, ни­ка­ких об­ви­не­ний в контр­ре­во­лю­ции мне не предъ­яв­ля­лось, осо­бо­го де­ла о мо­ей вине не со­став­ля­лось, и все ма­те­ри­а­лы обо мне бы­ли при­об­ще­ны к де­лу "о рас­про­стра­не­нии воз­зва­ния епи­ско­па Пет­ра". Не го­во­ря о том, что са­мый факт рас­про­стра­не­ния мною воз­зва­ния на след­ствии остал­ся, да и не мог не остать­ся, недо­ка­зан­ным, я как преж­де, так и те­перь, поз­во­ляю утвер­ждать, что воз­зва­ние ни­че­го контр­ре­во­лю­ци­он­но­го в се­бе не за­клю­ча­ло и име­ло ис­клю­чи­тель­но цер­ков­ный ха­рак­тер, и име­ло це­лью вне­сти уми­ре­ние в сре­ду пра­во­слав­но ве­ру­ю­ще­го на­се­ле­ния Твер­ской гу­бер­нии вви­ду по­явив­ших­ся внут­ри Церк­ви в то вре­мя но­вых, так на­зы­ва­е­мых об­нов­лен­че­ских, груп­пи­ро­вок, и тем не ме­нее из Тве­ри вме­сте с дру­ги­ми при­вле­чен­ны­ми по то­му же де­лу ли­ца­ми, я был пре­про­вож­ден в Моск­ву в Бу­тыр­скую тюрь­му, где со­дер­жал­ся под стра­жей с 30 но­яб­ря 1922 го­да по 18 мар­та 1923 го­да; 18-го же мар­та по по­ста­нов­ле­нию вы­ше­ука­зан­ной ко­мис­сии при НКВД я был на­прав­лен в Тур­ке­стан, ку­да я при­был 1 ап­ре­ля, а 13 был на­прав­лен в го­род Джи­зак Са­мар­канд­ской об­ла­сти, где на­хо­жусь по на­сто­я­щее вре­мя. В Москве ни­ка­ких до­про­сов мне не бы­ло, толь­ко один раз я был вы­зван сле­до­ва­те­лем, ко­то­рый предъ­явил мне об­ви­не­ние по 73-й ста­тье, ко­то­рая преду­смат­ри­ва­ет на­ка­за­ние мно­го мень­шее то­го, ко­то­ро­му я под­вер­га­юсь.
На­сто­я­щим поз­во­ляю се­бе объ­яс­нить, что ка­кой-ли­бо ви­ны про­тив су­ще­ству­ю­ще­го строя я не чув­ствую и та­ко­вой не со­вер­шил. Во вре­мя кам­па­нии по изъ­я­тию цер­ков­ных цен­но­стей я при­ни­мал уча­стие в со­ве­ща­ни­ях упол­но­мо­чен­ных на это со­вет­ской вла­стью лиц о спо­со­бах без­бо­лез­нен­но­го про­ве­де­ния этой кам­па­нии в Твер­ской гу­бер­нии. В пер­вых чис­лах мая 1922 го­да в "Твер­ской прав­де" бы­ло по­ме­ще­но ин­тер­вью со мной пред­се­да­те­ля губ­ко­мис­сии по изъ­я­тию цен­но­стей то­ва­ри­ща Плот­ни­ко­ва... Все мои сло­ва и дей­ствия бы­ли на­прав­ле­ны для спо­кой­ствия при изъ­я­тии, и как ре­зуль­тат всей этой ра­бо­ты, ру­ко­во­ди­мой епи­ско­пом Пет­ром, изъ­я­тие в Твер­ской гу­бер­нии про­шло без вся­ких ин­ци­ден­тов. Во вре­мя кам­па­нии Пом­го­ла я со­сто­ял каз­на­че­ем Твер­ско­го епар­хи­аль­но­го ко­ми­те­та по Пом­го­лу, на сво­их пле­чах нес ра­бо­ту по сбо­ру де­нег, под­сче­ту их и сда­че в фин­кас­су на те­ку­щий счет Губ­ко­ма Пом­го­ла. Гу­берн­ской ко­мис­си­ей по­мо­щи го­ло­да­ю­щим я был до­пу­щен на ее за­се­да­ние в ка­че­стве чле­на с пра­вом со­ве­ща­тель­но­го го­ло­са... Ра­бо­тая по Пом­го­лу, я по­ла­гал, как по­ла­гаю и сей­час, что этим ис­пол­няю долг свой пе­ред тру­до­вым рус­ским на­ро­дом.
Но то­гда воз­ни­ка­ет во­прос: за что же я под­верг­ся вы­сыл­ке? За что я и мои де­ти, а их пять че­ло­век, об­ре­че­ны на стра­да­ние и нуж­ду? За что и я сам стра­даю в но­вых, со­вер­шен­но чу­жих для ме­ня кли­ма­ти­че­ских усло­ви­ях жиз­ни? От­вет на эти во­про­сы для мо­е­го со­зна­ния и со­ве­сти мо­жет быть толь­ко один: я стра­даю не по по­ли­ти­че­ско­му де­лу, а по цер­ков­но­му, так как не раз­де­лил но­вой ор­га­ни­за­ции, Жи­вой церк­ви, но ведь цер­ков­ных пре­ступ­ле­ний в граж­дан­ском смыс­ле это­го сло­ва, по­сле из­да­ния де­кре­та об от­де­ле­нии Церк­ви от го­су­дар­ства и о сво­бо­де со­ве­сти, в Со­вет­ск